В свое время меня и моего друга Сашку призвали в армию. Погода была плохая, провожающие в пальто и шляпах. Мы, впервые в жизни, отрываемые от родного дома, так всерьез и надолго, храбрились и делали вид, что нам на все плевать. Вчерашние мальчишки почувствовали себя взрослыми, многие знали друг друга, тут же образовались компании, и, как только поезд тронулся, выставив в проходы дозорных (чтобы сержанты не зачухали), начали пить вино. Дорога до Алма-Аты заняла почти неделю, наш состав двигался медленно и подолгу стоял, пропуская пассажирские поезда.
Еще в Казани я не глядя махнулся одеждой с каким-то узбеком, едущим служить на Север. Отдал ему пальто и шляпу в обмен на легкую куртку и тюбетейку. Впрочем, и эту одежду до Алма-Аты не довез. Все это было продано за несколько бутылок вина где-то в Куйбышеве. Туда же ушли и более-менее приличные мои и Сашкины ботинки.
- Зачем вам обувь, - успокаивали нас собутыльники, - в Алма-Ате тепло. Босиком до части дойдете, а там сапоги дадут.
В общем, дорога была долгая и пьяная. Когда проезжали мимо Аральского моря, поскидали с себя остатки приличной одежды в обмен на вяленую рыбу, которую тут продавали на каждом полустанке. И очень дешево. До самого конца пути жевали вяленых судаков и лещей.
В Алма-Ате было холодно, дождик накрапывал. Мы с Сашкой, оставшись без обуви, почувствовали себя не готовыми Родину защищать. Потому разрезали пару рюкзаков, сделали обмотки и в таком виде явились пред светлые очи полкового начальства.
Впрочем, в здешнем полку связи и не таких видали. Начальство равнодушно занималось своим делом. А солдаты скалили зубы, глядя на нас, выстроенных на плацу, пооборвавшихся в дороге: что, с Севера приехали?
Алма-Ату мы разглядеть не успели. Прямо из карантина нас, изъявивших на то желание (деваться было некуда, потому как сержанта с ходу неосторожно кое-куда послал), отправили в учебку в Ленинабад. Если бы мы знали тогда, что это такое, наверное, остались бы в полку. Но делать было нечего и понесло нас из Казахстана в Таджикистан, где к концу мая уже было так жарко, что у многих с непривычки шла кровь из носа, а ночами, спасаясь от жары, мы заворачивались в мокрые простыни.
С самого начала командир учебного батальона объявил новобранцам, что, если кто-то поднимает руку на сержанта - дисбат. Я попал в роту радиотелеграфистов, сержантом у нас был украинец с незаконченным высшим образованием, "интеллигент", который по мордасам не бил и разговаривал с нами более-менее по-человечески. Сашке повезло меньше. В роте дальней связи законы были волчьи. На вечерней поверке в строю сержант ненароком выбил ему передний зуб. И такое бывало в учебном батальоне. Кто-то теперь жалуется на дедовщину, дескать, раньше такого не было. Дедовщина в армии была всегда. Где-то больше, где-то меньше. "Старый" солдат, хлебнувший всех "прелестей" службы, никогда не захочет быть в одинаковых условиях с "молодым". Он уже "постиг" службу и при случае всегда "откосит" от наряда за счет "молодого". В принципе, это не очень страшно, если не принимает изуверских форм и не приводит к членовредительству. И в гражданском обществе люди стараются надуть друг друга, пользуясь случаем или служебным положением, что говорить об армии, где человеку жить намного сложнее.
И в то время в армии всякое случалось. За месяц до нашего приезда в ленинабадском учебном батальоне случилось ЧП, о котором сегодня узнала бы вся страна. Тогда об этом не знал никто. Трое рядовых хозвзвода, напившись, были арестованы и посажены на гауптвахту, где они обезоружили дежурного и, пройдя по части сквозь посты, открыли огонь, подранили часового. Затем уже в городе расстреляли в упор водителя "скорой помощи" и на машине дернули в сторону государственной границы, хотя понятно, что границы в то время были "на замке" и уйти за кордон у них шансов не было. На горном серпантине, не справившись с управлением, потерпели аварию. Один из них погиб, остальных потом посадили. Но все по-тихому. Знали об этом только очень немногие.
Кормили не очень вкусно, хотя от дистрофиии никто не страдал. А гоняли по всей программе, с наворотами.
Всякое бывало. В полдень, к примеру, когда солнце раскаляло плац так, что каблуки проваливались в асфальт, провинившемуся взводу устраивали "физическую подготовку". Делили курсантов на пары. Один брал другого за ноги, и этот другой бежал по плацу на руках. Потом менялись. От таких "упражнений" на обожженных ладонях вздувались волдыри. После этого запускали на продольные брусья, по которым нужно было пробежать на руках. Волдыри, естественно, лопались. Очень неприятно. Офицеры, конечно, были в курсе подобных коллективных воспитательных мер, когда взвод отвечал за поведение отдельно взятых распущенных лиц, но старались не вмешиваться, главное, чтобы дисциплина была на должном уровне. Дашь послабление – раздолбаи толпой в “самоход” пойдут, да еще напьются там, не дай бог, с местным населением конфликтовать начнут. Существовало много способов поддержания образцовой дисциплины.
Больных хорошо лечили. Решил как-то заболеть, чтобы в наряд не ходить, пришел к фельдшеру-человеку восточному:
-Вот, говорю, температура, вроде как, подскочила…
Посмотрел он на меня проницательным взглядом и запустил бегом вокруг плаца на время. Пробежал.
-Что, - говорит, - выздаравэл?
-Так точно.
-Идды отдыхай.
И все дела. Но я на армию не в обиде. Бывало плохо, даже, грешным делом, о самоубийстве мысли в голову приходили. Но мы все это пережили. Из вчерашних гражданских хлюпиков, разболтанных пацанов, сделали мужиков, способных постоять за себя, а главное - выживать в тяжелых ситуациях, уметь терпеть и ждать. И еще мы чувствовали мощь этой армии. Во время политподготовок нам вдалбливали в головы, что победить Советскую Армию нельзя. Что она самая-самая. И мы искренне верили в это. И были уверены, что, если дело дойдет до драки, у врага нет шансов на победу. Иначе для чего же нас натаскивают с таким пристрастием и подвергают лишениям. Любому башку отвернем, потому как Отечество наше самое могучее.
Я видел в казахской степи массированную танковую атаку. Зрелище, надо сказать... По целине на огромной скорости шла лавина танков, вздымая за собой снежный шлейф, закрывающий горизонт. Страшный рев моторов. Чувство обреченности, ставшего на пути этих убийственных машин. Они прошли в недопустимой близости к узлу связи, порвав кабель, из-за чего связисты мощно ругались с танкистами. А потом они стреляли по целям, а от канонады, казалось, тряслась земля. Вот такой я запомнил армию. Зубодробительной, мучительной, но непобедимой.
Когда нас призывали в СА, мы, конечно, знали, что там будет трудно, что там может быть дедовщина, и, возможно, много других пакостей. Но со школьной скамьи нам твердили о том, что мы мужчины и должны защищать Родину. Ведь за нас это больше никто не сделает. Немного находилось таких, кто пытался от армии "откосить". Не принято это было тогда. Существовало мнение, что, если не служил в армии - значит больной, значит что-то у него не в порядке.
Закончив учебку (школу гладиаторов, как мы ее называли), вернулись в полк сержантами. Дедовщина для нас закончилась. Если рядовые одного с нами призыва еще "шарили" полы в казармах, то мы от этого были застрахованы сержантскими лычками. Сержанты в нашем полку полы не мыли.
Много еще было всего, прежде чем мы вернулись домой. Наряды, караулы, учения, марш-броски… Но все плохое забывается, в памяти остается только хорошее. Например, весна в Средней Азии, когда все вокруг цветет, а в частных домах в садах готовят еду и запахи специй, жареного мяса, дыма мешаются с ароматами восточных цветов и кружат головы. И верные армейские друзья, с которыми мерз зимой посреди бескрайней степи, в сломанной машине, разламывая по-братски содержимое последнего сухпайка, и был искренне счастлив от того, что нас нашли и вкусно накормили горячей гречневой кашей с мясом.
А степь за окном вагона сплошь покрыта огромными красными маками, и стук колес неумолимо отсчитывает мгновения нашей молодости, но мы не замечаем этого. И мы веселы, и с уверенностью смотрим в завтрашний день, и не знаем, что спустя двадцать лет безоружного журналиста Сашку Смирнова, успевшего уже к тому времени обзавестись тремя детьми, в столице нашей Родины расстреляет из автомата какой-то урод.
Когда политики дерутся за власть - убивают простых людей. И никакая армия не может спасти от этого. Распри внутри Отечества, когда свои бьют своих - что может быть страшнее и сокрушительнее для любого общества. Есть жертвы, но нет виноватых. Это патология государства. Времена меняются, меняются нравы, меняются люди. Но Россия осталась. Лежит она огромная, растянувшись по белу свету от березы у крыльца до бескрайних северных морей, до ставших чужими азиатских степей и пустынь, где ходил походами славный генерал Скобелев, русскими штыками добывавший славу Отечеству. И не кончится эта Россия никогда, как бы кому-то этого ни хотелось.
