- Я начал бизнес с малого, как и многие «деляги» в Советском Союзе. Сначала фарцевал на Галере помаленьку. Потом решил открыть цех по производству джинсов. Мастера шили по заграничным лекалам, а потом присобачивали к готовой одежде лейблы. И на выходе получалось, что «левайсы» из капстраны ничуть не хуже наших, подпольных. За работой я зорко следил: чтобы стежок к стежку, чтобы качество не уступало фирменному. Ну, конечно, эксперты доказали бы, что джинсы – очень хорошая подделка. Но, скажите на милость, много ли тогда в стране было экспертов? Деньги текли рекой. Классное время было – не ленись, СССР – страна возможностей.
Потом пятым чувством понял – скоро джинсовому бизнесу придет хана. Рынок постепенно заполнялся западным шмотьем. Железный занавес проржавел. Началось время демократии и гласности. Горбачев разрешил народу болтать, но вот пить – запретил. И ведь ничему дурака жизнь не научила. Можно запретить есть (что он тоже делал), можно запретить высказываться, но пить? Русскому мужику?
И вот джинсовые денежки пошли на раскрутку спиртового бизнеса. А прибыль с нелегальных продаж алкоголя пошла на развитие бизнеса по импорту оргтехники. Ну а там – пошло-поехало. Все эти бары-яхты-рестораны появились только в начале нулевых. А до этого – крутеж вокруг собственной оси и пахота до седьмого пота. Мне было мало миллионов, мне нужны были миллиарды. А миллиарды на компьютерах не сделаешь. Миллиарды сделаешь на полезных ископаемых. Туда я и направил свой курс. Пока Боря пил – мы хапали, как умели, как могли. Как не в себя.
Ну а после началось настоящее дело. Годная высота. Деньги. Власть. Все, что можно пожелать. Правда, у многих сложилось мнение, что олигархи – такие люди, вроде трех толстяков из сказки. Увы – нет. Олигархи – это самые энергичные люди на земле. Они рабы денег. Драконы на злате. Главная задача – сохранить и приумножить капитал. Если расслабиться и почивать на лаврах, весь твой капитал просочится как вода сквозь песок в никуда. И превратится в пыль.
Украденное уходит легко – закон жизни. Я уверен – «там» все видят и все подсчитывают. Жизнь богатых, наживших состояние нечестным путем, похожа на воронку, где по законам физики, чтобы не провалиться в жерло, нужно бежать с космическими скоростями. Замедлишься – скатишься.
У меня была жена. И дочь. Но я их не любил и не видел. Где-то в Испании живут два человека, которых я должен был содержать, согласно брачному контракту – ну и ладно. Дочь взрослела, прожигала жизнь, а мне – все равно. Супруга старела, перекраивала себе лицо, снималась для светской хроники, занималась дутой благотворительностью, а я жил в самолете. Один.
Если скажут, что у богатых много любовниц, не верьте. У богатых только эскорт на нужных мероприятиях. Любовницы им не нужны. На женщин нет сил, ни физических, ни духовных. Любовь – одна – капитал. У богатых пустые глаза и пустые души. Они рабы «лампы». Они – уже давно не люди. Они продали все хорошее, что было у них когда-то. И сделки с дьяволом – далеко не сказки. Я говорю именно про русских олигархов. Что-то с нами не так с самого начала. Мы кем-то прокляты, иначе и не скажешь. Мы переступили черту, и не спасемся никогда.
Как бы ни богата была наша страна, богатства ее не бесконечны. А желающих пожрать на халяву расплодилось слишком много. Мы присосались к ней, как таежные клещи к могучему лосю. Мы сосали его кровь без меры, пока он не ослабел от нашей жадности. Нам было тесно на его теле, и мы убирали друг друга различными способами, не зная жалости.
Где то я промахнулся. Замедлил ход. И меня выбросило с трассы. Я думал, что качусь в воронку по непредвиденным обстоятельствам: мой самолет «случайно» попал в авиакатастрофу. Погибли все. И пилоты, и стюарды, и телохранители. По официальным данным погиб и я. Я даже не в курсе, как сильные мира сего распорядились с наследством. Может, конфисковали, может попилили, что, в принципе, одно и то же. Я забыл про счета, карты, нычки. Вот так: взял и забыл.
Но зато я вспомнил, что где-то в Питере живет моя старенькая мама, о которой я не помнил тридцать лет. Сначала мне было недосуг – работа. Потом я придумал верную отмазку – так будет лучше маме. Так ее никогда не тронут. Я не писал, не помогал, не приезжал. Будто, и не было у меня никогда матери. Драконам матери не нужны.
- А неужели Вас не узнали родственники и соседи? – не выдержала и вмешалась в монолог Галя.
Шашлык остывал, а водка, наоборот – потеплела. Никто к ней не прикасался. Андрей опустил глаза.
- Нет. Не узнали. Давно уже все, кто меня знал – умерли. Моей маме девяносто пять лет.
- Как? – дружно вскрикнули супруги, как – девяносто пять? Вы – поздний ребенок? Она вас должна была родить где-то в пятьдесят!
- Да, я поздний ребенок. Мне, например, шестьдесят, - улыбнулся Андрей.
- Не может быть! – удивлению Галины и Дмитрия не было предела, - вам на вид не больше сорока пяти!
- Моя мама пережила ленинградскую блокаду. Она выстояла, благодаря молодости. В сорок седьмом вышла замуж. Родила двойню. Двух девочек с врожденным пороком сердца – голод нагнал ее, все-таки. Организм не смог справиться с такой сложной беременностью, и здоровье малышек дало вот такой чудовищный сбой. Девочки умерли в четыре годика.
Мама потом долго лечилась, чтобы снова забеременеть, но… Ничего не получалось. Желание иметь ребенка превратилось в манию. Муж в итоге ушел от нее: кому нужны ненормальные истерички, зацикленные на младенцах? А вокруг – тысячи молодых и красивых. А мужчин – мало. Их и так мало… Мама осталась одна, но надежду свою не оставляла.
В шестидесятых годах она стала посещать храм и вымаливать дите у Бога. Но Бог маму не слышал. Тогда она пошла к ведьме-знахарке. Бабка долго отнекивалась, предупреждая маму: ритуал опасный. Черный ритуал. Ребенок, родившийся при помощи сатаны, принесет много несчастий. Но разве моя мать слушала кого? Да она бы убила, лишь бы ребенок был.
Не знаю подробностей, как у нее все получилось. Она рассказывать наотрез отказывается. Но я родился. От отца-заезжего молодца. Может быть, сработало плацебо. Не знаю. Но счастья ей я не принес. Это точно. И сам счастлив никогда не был.
Я пришел тогда к маме. Она посмотрела на меня и сказала:
- Я верила, что ты вернешься, сынок! – и обняла меня.
Мы прожили вместе совсем чуть-чуть. Но мне было тесно в Петербурге. Душно. Мучили страшные сны: я постоянно полз куда-то с другими людьми по черной, скользкой, склизкой жиже. Кругом – мрачные сумерки, слабо освещенные заревом на горизонте. Помню, я взглянул в глаза человека, ползшего рядом - в них плескалась обреченность. А потом, вдали, на багровом горизонте, вспыхнуло что-то круглое, огненное, похожее на багровое солнце, вспучившееся от распиравших его газов. И я тоже почувствовал обреченность. Сны меня совсем измучили.
Мама дала мне деньги. Их было немного, этих денег.
- Тебе хватит, чтобы уехать отсюда в глубинку и построить маленький домик, - сказала тогда мама и перекрестила меня.
Она перекрестила меня, представляете? Благословила. Страх ушел.
Вот так я очутился здесь. Я тогда совсем не умел обращаться ни с топором, ни с пилой. Я ничего не понимал. Но люди здесь хорошие – научили всему. Мне все равно, сколько платят, как ко мне относятся… Смысл в другом: я перестал видеть эти сны. Совсем. Это так здорово: просыпаться на заре, пить бесплатную родниковую воду, ловить в озере бесплатную свежую рыбу. Сажать картофель, помогать людям, быть нормальным человеком.
Так мало надо людям… Почему-то, они все равно мечтают о большем. А я по ночам топлю печку, смотрю на огонь, и думаю: зачем мне нужен был самолет и жена в Испании? Что с моей дочерью? Есть ли у меня внуки? Нужны ли мне они? Вот здесь – я счастлив. Вот здесь – мне спокойно, здесь я умру, наверное.
Мама моя потихоньку слепнет. Она постоянно проклинает свое долголетие.
- Господи, прости мне мои черные дела! Прости и забери к себе, - просит она вечерами.
Но Бог ее все никак не может забрать. Или не хочет. Вот и я думаю, что мне отмеряна очень, и очень долгая жизнь. И я так же буду просить Бога, чтобы забрал, но Он меня не услышит: драконы не умирают и не горят…
***
Андрей ошибся тогда – драконы умирают. Через год после разговора в новой беседке он погиб в автокатастрофе. На кольцевой перед Тихвином его автомобиль не справился с управлением и влетел в барьерное ограждение. Документов при нем не нашли: у него, оказывается, не было ни прав, ни паспорта. Галина узнала об аварии случайно, на работе: пришла сводка о дорожной ситуации на А-114. Машина показалась знакомой. А там уже заработало сарафанное радио.
Андрея похоронили в Ленинграде. С похоронами здорово помогли питерские дачницы. Они же неотлучно находились возле старенькой мамы. Они же закрыли глаза женщине, не выдержавшей горя. И они же занялись и ее похоронами.
Так что, зря Галя на них злилась.
Зря.
Автор рассказа: Анна Лебедева
Где-то поют в океане киты...
- Не люблю, не люблю, не люблю! – вот что хотела сказать Олеся Славке, в те минуты, когда он прикасался к ней. Уставший на работе, как, черт, он бежал в душ и просил подать ужин. Олеся накрывала стол, заваривала чай и наливала охлажденный компот в кувшин. Славка ел, пил и нахваливал.
Потом был вечер в компании телевизора. Олеся старалась устроиться поудобнее в кресле с какой-нибудь книжкой, но Славка просил посидеть с ним рядом. Олеся присаживалась, невольно отгораживаясь от него диванной подушкой. Любое соприкосновение с мужем вызывало в ней приступ отвращения. Дни, когда он особо выматывался и засыпал во время просмотра кинофильма, Олеся считала праздником!
Она не выносила его физически и мечтала, когда же Славка пройдет эту бесконечную стадию «медового месяца», немного остынет и оставит ее в покое, наконец. Тогда можно будет как-то жить вместе. Из Славки получился бы отличный муж, и Олеся вполне его терпела, пока он к ней не прикасался.
Она ревела в злополучную диванную подушку, понимая: не стерпелось – не слюбилось! Все это – чушь, бабские сказки, ерунда! Рано или поздно, Олеся не выдержит, и с ненавистью отбросит от себя Славкины руки, ударит его больно по лицу и заорет, заблажит с истерическим визгом:
- Не люблю, не люблю, не люблю… НЕНАВИЖУ!
***
Олеся никогда не жаловалась на недостаток мужского внимания. Она обладала особой женской чертой, той самой необъяснимой манкостью, на которую мужчины все время клюют, как окуни на мотыля во время зимней рыбалки. Посмотришь на человека – ничего такого особенного: две руки, два глаза… А стоит только этому человеку открыть рот: понеслась: столько обаяния, столько харизмы, столько необъяснимого и таинственного во внешности, в душе, в голосе…
Так и Олеся. С виду – обыкновенная неяркая женщина, невысокая, ладная, черты лица смазанные, невыразительные, волосы мышиного цвета, носик уточкой, зубки кривенькие, ноги коротковаты, грудь маловата – пройдешь мимо – не заметишь. Но стоит с ней заговорить, и вот, плывешь уже, таешь от ее грудного тембра голоса, бархатного, мягкого, словно растопленный горький шоколад.
И глаза у нее необыкновенные: серые при свете дня, и фиолетовые, лиловые при вечерней заре. И волосы она откидывает с грацией Авроры. И смеется так, как смеются кинозвезды в фильмах тридцатых годов прошлого века: женственно, чарующе. И руки у нее особенные – теплые, нежные, одним прикосновением излечивают головную боль.
Так и повелось у нее: уже на первом курсе института наивные красотки на дискотеку Олесю с собой для контраста прихватят, и… Сами знаете, что. А потом у Олеси проблемы с подругами – Олеся такая, Олеся – сякая, парней отбивает. А она даже и не думала об этом, она о будущем думала и собиралась учиться, а не с мальчиками романы крутить.
Но все студенческие годы парни не давали ей проходу со своими серенадами под окнами общаги, с разборками, с этими самыми «люблю, не могу». В итоге, Олеся попросила коменданта:
- Поселите меня куда-нибудь в «одиночную камеру». Без окна. Без соседок. Я серьезно!
И комендантша Иванова, тетка суровая, но справедливая, выделила Олесе замечательную комнату гостиничного типа, в которую обычно заселяли родителей и абитуриентов, приезжавших издалека. Было, за что – Олеся – девка во всех смыслах, положительная и серьезная. Дай ей Бог жениха хорошего и правильного!
Все у Олеси было продумано на годы вперед. Для начала: получить хорошее образование и найти работу, чтобы вырваться из родительской опеки. Ну а потом – построить карьеру, чтобы стать по-настоящему независимой. Она звезд с неба не хватала, конечно, хотя тоже «хотела бы жить на Манхеттене». Олесе достаточно было небольшой квартиры (но своей) и маленькой машины.
