Эту книгу мне порекомендовали почитать. Мол, очень известный критик, о нём сейчас говорят. Я, по правде говоря, не слышала. Спросила у Интернета – да, правда, есть блоги, их читают, пишут комментарии. В журналах, которые я читаю, я это имя не встречала. Вроде бы, публикуется он в «Литературной газете».
Википедия говорит: Лев Васи́льевич Пирого́в (р.1969) — российский литературный критик, публицист. Ныне главный редактор Издательского дома «Литературная учёба». Главный редактор журнала «Лучик 6+».
Взяла книгу. Почитала краткую аннотацию.
«Острополемичные, блестящие по стилю и глубине мысли «философические письма» - о нашей литературе и жизни, о кумирах подлинных и мнимых, о вечных ценностях бытия и пошлостях всепобеждающего быта».
Прочитала книгу.
«Философическими письмами» я бы это не назвала, критическими статьями тоже. Скорее всего, это сборник эссе. Больше половины этих эссе показались мне пустопорожней игрой слов, местами явным ёрничаньем. Но есть и меткие, острые зарисовки – обо всём на свете. Так, к примеру, весьма нелицеприятные главы посвящены Маканину и его романам «Испуг» и «Асан». Не очень добрые слова сказаны и о «Даниэле Штайне» Улицкой и о «Грибном царе» Полякова. Зато очень хорошо отозвался об Ирине Мамаевой, которая мне тоже очень нравится.
Вот примеры явного ёрничанья:
«Сидя в Бастилии, исхудавший, но не сломленный Донасьен Альфонс Франсуа де Сад подарил Франции её главный национальный праздник – День взятия Бастилии.
Дело было так. Отощавшие народные массы гуляли по Парижу, гадая, какой бы ещё винный погреб разграбить. Задумчивые ноги привели их под стены самого мрачнейшего застенка тогдашней Европы. Нестройными голосами народный хор затянул «Эх, дубинушку». Де Сад прижался лицом к решётке и выкрикнул:
– Заткнитесь, сволочи, три часа ночи!
А возбуждённым революционной ситуацией массам послышалось: «Спасите, граждане свободной Франции, в Бастилии убивают заключённых!» Так произошла Великая Французская революция».
А вот более серьёзные примеры. О современном мироустройстве:
«Разница между свободным и тоталитарным мироустройством – это разница между желаемым и достаточным. При тоталитаризме достаток равный, желать нечего – в душе высвобождается масса свободных валентностей для мыслей о вечном. А в «обществе возможностей» человек постоянно занят. Во-первых, борьбой с искушениями. Во-вторых, решением проблемы выбора».
О классической литературе:
«Что такое «русская классическая литература»? На первый взгляд – нормативно-оценочное понятие. Сумма произведений, созданных в определённое время и максимально высоко оцененных читателями. Но почему в корпус русской классики не вошли, например, горячо любимые современниками повести Бестужева-Марлинского или романы Арцыбашева?
Почему никогда не станут классиками русской литературы Сорокин или Пелевин? Не потому, что «так не бывает больше». А потому, что русская классика – понятие не оценочное. И даже не историческое. Русская классическая литература – это жанр. У неё, как у любого жанра, есть свои необходимые признаки. Если мы обнаруживаем их в конкретном произведении, значит, оно является классикой – нравится это нам или нет. И наоборот, если мы не обнаруживаем этих признаков в произведении сколь угодно талантливом, масштабном или прославленном – русской классикой оно никогда не станет.
Вот эти признаки. Эпоха описывается в ее историческом становлении. Психологический рисунок личности определяется ее социальными обстоятельствами, а не индивидуальной экзотикой или философской модой. Обстоятельства опознаются как типические. Конфликт сопряжён с решением общезначимой нравственной задачи. Пафос тяготеет к трагическому – конфликт разрешается ценой существенных для героя потерь. Изображаемое важнее изображения. Отношение автора к героям основывается на трёх китах. Уважение. Любовь. Сострадание».
О современной литературе:
«Говорят, в советской подневольной литературе был культ «пользы». В нынешней, свободной, культ «языка».
«Остатки интереса добивает отвратительная, как харя мороженного осетра, личностная пустота автора. Как сказал бы Холден Колфилд в переводе Райт-Ковалёвой, «с таким писателем не хочется поговорить по скайпу». Говорить с ним не о чем».
«Есть люди, которые живут – как работают. А есть другие, для которых жизнь – созерцание. Или праздник. Или сплошная мука. Все эти люди могут писать по-русски. Но первые становятся классиками. Все остальные – нет».
«В жизни так сплошь и рядом бывает. Литературный мир в лице своих лучших и авторитетнейших представителей бредит одним, а люди читают совсем другое».
О нации и наших национальных особенностях:
«Нацию объединяет не государство, нацию объединяет язык, как известно. Уже хотя бы поэтому нельзя делить писателей на плохих русских и хороших русскоязычных. Все они российские».
Цитата из Елинек:
«Высокий уровень жизни» довёл западного обывателя до того, что работать (в буквальном смысле – руками) никто не хочет. В результате Европа попала в зависимость от иммиграции. Жить «на высоком уровне», задыхаясь от нечистот, нельзя, а починить розетку, прочистить мусоропровод и подмести улицу могут только «меньшие братья» – цветки хваленой европейской «толерантности».
Это уже слова самого Пирогова:
«Дальше – больше. Обычай рожать детей тоже не вяжется с привычкой к комфорту – это обременительно, больно, требует ответственности и времени – на возню с пищащими существами уходят «лучшие годы жизни»… В результате задача воспроизводства населения тоже отдана на откуп выходцам из третьего мира. А значит, лет через 20–30 вековечная мечта западных мыслителей о конце наконец сбудется. Обязана ли Россия ложиться в этот чужой гроб? Нам говорят, что да. Но случится ли это? Интуиция подсказывает, что нет – не случится. У русского сознания другие привычки.
Вот смотрите: двести лет назад Европу охватила мода на «сплин» и «дендизм». Суть этого явления несколько позже Шарль Бодлер описал в следующем диалоге: «Скажи мне, таинственный человек, есть ли у тебя кто-нибудь, кого бы ты по-настоящему любил, – мать, отец, сестра, брат?..» – «У меня нет ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата». – «А друзья?» – «Смысл этого слова мне до сих пор ещё не знаком». – «Родина?» – «Я даже не знаю, где она находится». России коснулась только внешняя сторона этого европейского поветрия: фасон цилиндра, длина манжет – «стиль».
Сто пятьдесят лет назад Европа ударилась в декадентство. И опять Россия переболела им весьма и весьма поверхностно – декадентством увлеклась лишь небольшая часть творческой интеллигенции, ноль, ноль с чем-то процента от населения. Пятьдесят лет назад Европа ударилась в «постмодернизм». До нас эта мода дошла с большим опозданием – вспыхнула ярко, но погасла стремительно.
Все эти явления, выражающие тягу европейского суперэтноса к культурному умиранию, были заимствованы нами в упрощённых, сугубо стилевых формах- ни одного собственного течения мысли, подобного «дендизму», «декадентству» и «постмодернизму», Россия не породила».
«Из романа «Бесы»…
Шатов говорит: «Всякий народ до тех пор только и народ, пока имеет своего бога особого, a всех остальных на свете богов исключает безо всякого примирения…»
(Вообще, «Бесы» разобраны весьма подробно и интересно)
О жизни:
«Важно «как» – если важно «что». А если пища не прибавляет сил – вкус значения не имеет».
О толерантности:
«Не является ли и нынешняя «толерантность», требующая едва ли не в первую очередь ущемления семьи и почитания сексуальных перверсий, точно таким временным заимствованным поветрием? Коренным европейцам «толерантность» нужна, чтобы больше не размножаться. А нам?.. «Чтобы стать хорошими, добрыми, дружелюбными и терпимыми»? Как обычно – не ухватили суть…»
Довольно интересных цитат можно было бы привести ещё немало, но надо бы ограничиться.
Этот материал ранее был размещён мною здесь.
