Летчик Генрих ГОФМАН, Герой Советского Союза. На войне он не был писателем. Он делал свое дело, не предполагая, что спустя годы пережитое на путях-дорогах фронтовых станет основой его будущих книг...
В ТО РАННЕЕ воскресное утро курсантов Поставской школы летчиков строем привели на стоянку самолетов, которые вытянулись в две линии по краю аэродрома, неподалеку от деревни Михайлишки в Западной Белоруссии. Большие двухмоторные «СБ» стояли плотно, крыло к крылу, образуя широкую своеобразную аллею.
Солнце уже поднялось на два своих диска над горизонтом, когда к перезвону гаечных ключей и трелям жаворонков прибавился нарастающий рокот моторов. Запрокинув голову, я увидел три девятки двухмоторных бомбардировщиков, которые в парадном строю приближались с запада к нашему аэродрому.
— Во! Не только мы в воскресенье работаем. Тоже тренируются строем летать, — сказал стоявший рядом со мной Вовка Крутов.
В этот момент я разглядел маленькие черные точки, отделявшиеся от первого самолета.
— Бомбы! — крикнул я, осененный страшной догадкой.
— Что он, с ума сошел? Откуда 6омбы? — послышался чей-то возглас.
Но теперь было ясно видно — уже от всех двадцати семи самолетов устремлялись к земле черные точки.
— Да правда же это бомбы! — раздался пронзительный возглас.
Не более двадцати метров пробежали мы по направлению к лесу, когда раздался первый взрыв. Я бросился наземь и обхватил голову руками...
Когда перестали рваться бомбы, затих гул моторов в небе, я приподнялся. Взору открылась разгромленная стоянка. Горели самолеты, взрывались бензиновые баки и огромные куски пламени разлетались в стороны. Из огня выбегали и выползали горящие люди. Сбросив оцепенение, я кинулся спасать товарищей. И тут увидел неподалеку лежавшего на спине Вовку Крутова. Нет, на нем не горела одежда, но лицо его было мертвенно-бледным. Я подскочил к нему:
— Вовка! Что с тобой?
Лицо его исказилось от боли. Потрескавшимися губами он прошептал:
— Живот...
И тут я увидел дырку величиной с пятикопеечную монету, вокруг которой продолжало расползаться по гимнастерке кровавое пятно. Я задрал на чем гимнастерку, рубашку и понял, что осколок от бомбы проник глубоко в живот.
С Вовкой Крутовым мы учились в одном классе, несколько лет сидели за одной партой, вместе закончили аэроклуб и мечтали о большой авиации. Пересиливая боль, он снял с руки недавно купленные часы и протянул их мне:
— На. Передай моим родителям. Пусть будет на память...
— Что ты, Вовка! — закричал я. — Ты еще сам...
И тут я увидел его глаза. В них отражалось небо.
Из ста семидесяти курсантов — девятнадцатилетних мальчишек, мечтавших стать летчиками, уцелело тогда меньше половины. Но те, что уцелели, стали летчиками.
... За годы войны под крылом моего самолета-штурмовика «Ил-2» проплывали развалины Сталинграда, Кубань, Тамань, Новороссийск, Крым, руины Севастополя, а потом от Великих Лук до Клайпеды — почти вся Прибалтика. Я совершил сто восемьдесят шесть боевых вылетов, стал капитаном, командиром эскадрильи 622-го Севастопольского штурмового авиаполка. Более шестисот пробоин от пуль и осколков зенитных снарядов успели залатать механики на моем самолете к тому дню, когда моя эскадрилья получила боевую задачу — нанести удар по вражеской артиллерии южнее Тукумса.
Одиннадцать самолетов-штурмовиков взлетали вслед за мной и плотным строем понеслись к линии фронта. Вскоре под нами поплыли территория, занятая врагом. Но что это? Никаких признаков боя на земле. С высоты девятисот метров пытаюсь разглядеть артиллерийские позиции гитлеровцев. Нервы напряжены. Вот-вот должна ударить вражеская зенитка, могут появиться «мессершмитты»...
И вдруг за привычным потрескиванием в наушниках шлемофона слышу знакомый голос генерала Рубанова — командира нашей 314-й Керченской авиадивизии:
— «Сто седьмой! Сто седьмой!» Задание не выполнять! Вам задание отменяется! Возвращайтесь на свой аэродром. Бомбы можете сбросить в любое озеро.
За всю войну я не получал такого приказа. Думая, что ослышался, я попросил повторить.
— Задание отменяется! Бомбы сбросьте е любое озеро, — подтвердил он.
Не раздумывая больше, я развернул эскадрилью на обратный курс. Ведущий истребителей прикрытия пристроился вплотную к моему самолету. Я разглядел его удивленное лицо.
— Почему возвращаемся? Почему не идем на цель? — спросил он.
— Задание отменили. Будем глушить рыбу, — ответил я и вдруг вспомнил, как солдаты однажды бросили в пруд ручную гранату. На поверхность воды всплыли десятки больших и мелких рыбешек.
Между тем небольшое озеро быстро приближалось. На его поверхности играли солнечные лучи. Оно было почти круглым, чуть-чуть овальным, словно глаз на земле. И в нем, как тогда в глазах Вовки Крутова, отражалось небо.
Пора было переходить в пикирование, чтобы сбросить бомбы, а я все медлил. «По четыре стокилограммовые бомбы под каждым самолетом. Почти пять тонн взрывчатки, — быстро прикинул я. — Ничего живого не останется в озере».
Нажав кнопку передатчика, приказал летчикам:
— Отставить бомбометание! Будем садиться с бомбами.
Надо смазать, что посадка с бомбами небезопасна. При грубом приземлении бомба может сорваться с держателя, и тогда взрыв под самолетом неминуем. Потому-то генерал и разрешил освободиться от бомб. Но я был уверен в своих летчиках. Все они летали прекрасно. И я не ошибся. Самолеты мягко, без ударов касались земли и бомбодержатели выдержали нагрузку.
Лишь на аэродроме я узнал, почему нас вернули с боевого задания. Оказалось, что Курляндская группировка войск гитлеровцев уже прекратила сопротивление. Так закончилась для меня Великая Отечественная. Это было 8 мая 1945 года.
Не всем защитникам Сталинграда довелось дойти до Берлина. Не километровыми столбами, а памятниками бессмертия отмечен путь от Волги да Эльбы. О тех, кто не дрогнул, кто отстаивал честь и независимость нашей Родины — мои книги.
