В московской квартире Тихоновых воскресным зимним утром раздался негромкий звонок. Низким, осипшим после простуды голосом, Елена Матвеевна спросила: - Кто? - и после ответа в немыслимом удивлении открыла дверь.
На пороге стояла Евдокия Петровна Мерецкова:
- Здравствуй Лена! Войти можно? - спросила она, улыбнувшись.
Тихонова отошла в сторонку, пропуская жену маршала в коридор.
- Не ждала меня увидеть? - спросила она у Елены Матвеевны, видя её изумлённые глаза.
- Честно, нет! Не ждала, - ответила та и зябко закутала плечи в шерстяной платок.
Они прошли в кухню и сели за стол, Мерецкова начала первая.
- Пришла тебя поздравить с Новым годом, Лена! Я знаю, что дочка твоя приехала в Москву, очень рада за тебя и за неё, наконец-то вы встретились, имеете возможность поговорить, просто посидеть вечером за чашкой чая... А я, очень переживаю за своего сына, - она произнесла последнюю фразу, как-то тихо, почти шепотом, будто боялась, что её может услышать муж.
- Они оба на фронте сейчас? - спросила Елена, имея в виду мужа и сына этой женщины.
- Сын - да, а муж, после того, как расформировали 15 ноября его Карельский фронт, ждёт назначения. В Ставке пока молчат, говорят - что не время знать, куда! Кирилл сейчас в Ярославле вместе со своим штабом, - пояснила Мерецкова. - Я принесла с собой пирог, давай отметим прошедший праздник, как когда-то, помнишь? - и Евдокия Петровна прослезилась, вспоминая свою молодость.
- Да, когда мы жили с тобой в одном бараке, мир был добрее, и всё вокруг казалось живым и веселым, - произнесла Тихонова. - И всё-таки странно, что ты пришла, - сказала Елена Матвеевна и принялась ставить на стол чашки и блюдца.
Она зажгла керосинку, поставила на неё чайник и посмотрела на свою притихшую подругу детства.
- Я давно хотела прийти, Лена...
- Что же тебя останавливало? Ведь жили уже в одном городе и совсем рядом, - Елена с укром поглядела на неё в пол оборота.
- Муж не разрешал, - откровенно ответила Мерецкова. - После ареста твоего сожителя, работника КБ, Кирилл и запретил тогда общаться с вашей семьёй, боялся за свою карьеру... Вот, а потом сам во "враги народа" угодил, и чудом выбрался. А у Перегудовой и Сайко, у наших с тобой соседок по бараку, мужей расстреляли перед войной, - Евдокия Петровна вздохнула и опустила свой платок на плечи.
- Как, твой тоже сидел? - удивилась Елена.
- Да, был арестован на второй день войны в приёмной Сталина, прямо рядом с его кабинетом. Вызвали в Кремль, он и поехал, никак не ожидал подвоха, а там и взяли его в оборот. И ты знаешь, многие тогда согласились подписать петицию, что он участвовал в заговоре против вождя, кроме его бывшего друга и сослуживца по Академии Генштаба тёзки Кирилла Антонова... А теперь муж, его почему-то ненавидит, запрещает о нём даже упоминать, - тихим голосом произнесла Мерецкова.
- В знак благодарности, наверное, за преданную дружбу, - язвительно отозвалась на это Тихонова.
Мерецкова как-то скорбно закивала головой. Когда сели пить чай с принесённым пирогом, который сама испекла Евдокия Петровна, проснулась Ольга и вышла к ним из большой комнаты.
- Помнишь, Оля, Евдокию Петровну? - спросила её мама.
- Так, очень смутно, - ответила та, что-то припоминая из своего детства.
- Это жена маршала Мерецкова, - уточнила Елена. - Садись с нами пить чай. Людвиг уже встал? Зови и его...
- Нет, мама, он ещё спит, снова температурил всю ночь, а завтра с утра ему на работу, пусть отлежится сегодня, - и Ольга уселась за стол рядом с гостьей.
- Оленька, - обратилась к ней Мерецкова, - вы на границе с мужем сейчас, я слышала... А туда, откуда прибыли?
- Из под Будапешта. На базе нашей дивизии сформировали корпус для оперативных действий ввода в прорыв и генералу Антонову было приказано из Прибалтики отправиться сразу в Венгрию, - ответила Ольга, наливая себе в чашку ароматный чай.
- Антонов?! Вот как, вы в его дивизии служили, значит? - Мерецкова подняла на Ольгу любопытные глаза.
- Да, с самого начала, как только прибыла на фронт в 1942 году из Сибири, - ответила Тихонова.
Мерецкова хотела ещё что-то спросить у дочери своей бывшей подруги, но постеснялась и Ольга поняла это по её вопросительному взгляду, но тоже промолчала и не стала провоцировать женщину на лишние вопросы. Она быстренько выпила чай и ушла одеваться, очень хотелось пройтись по Москве, по её переулкам и площадям. Эта неодолимая жажда к любимому городу захватила её сразу после пробуждения и Ольга заторопилась в коридоре.
- Мам, закрой за мной, я пошла погуляю немного по морозцу! - весело произнесла она и хлопнула входной дверью.
Елена закрылась, а потом снова вернулась к своей гостье, та сидела с грустными глазами и размешивала ложечкой сахар в чашке.
- Мы так долго не виделись с тобой, Ленка... А тут я поняла, совсем недавно в голову пришло, что настоящих подруг у меня и не осталось. Мне не к кому будет пойти со своей бедой, если что-нибудь случиться, как в прошлый раз с мужем, - и она закрыла глаза.
Перед мысленным взором встала очень зримо картина прошлого и она незаметно для себя, окунулась в свои воспоминания: ... на душе тогда было зябко. Отчего-то плохо спалось в эту ночь и встали с мужем очень рано, хотя утро 21 июня ничего плохого не предвещало. Она вышла из спальни, когда Кирилл уже оделся и, зевнув, спросила:
- Не рано ли уходишь, Кирилл? Ещё и восьми нет.
- Так надо, Дуняша...
- Хлопотная у тебя служба, - беззлобно отозвалась она. - Почти месяц был в командировке и раньше других бежишь на службу.
- Скажи, кто я по должности? - улыбнулся муж. - Замнаркома обороны! Соображаешь? Пока Семён Константинович Тимошенко соберётся на службу, я буду на месте. А что тебя беспокоит?
- Тише говори, не то сына разбудишь! - Дуня присела на стул. - Ты обещал Володе сводить его в кино на "Чапаева".
- Верно, обещал, - смутился Мерецков.
- Сходил бы, а? - Дуня смотрела на мужа без упрёка, но с какой-то затаённой грустью. - Посмотришь кинофильм и вспомнишь свою молодость, как в Гражданскую войну рубился шашкой с белогвардейцами, а я, тогда ещё твоя невеста, молила Бога, чтобы не уложила тебя на землю вражеская пуля.
- А что толку? - усмехнулся Кирилл. - Ты за меня молилась, а я на фронте трижды был ранен! Эх ты, русалочка чернобровая, - он привлёк её к себе, поцеловал. - Понимаешь, все последние дни мы, военачальники, ходим, как угоревшие. Угроза войны очень велика, - он взял с вешалки фуражку. - Пойду, Дуняша. Если выкрою время, схожу с Володей на "Чапаева". Я ведь с Василием Ивановичем в восемнадцатом году учился в Академии Генштаба на первом курсе. Он не пожелал учиться дальше и ушёл на фронт. Когда его спросили, почему уходит, он ответил: "У Семёна Будённого на груди четыре креста и четыре медали за подвиги на войне, а у меня всего три креста и три медали, мне надо догнать Будённого!"
- Ты всё это придумал! - сказала она ему тогда.
- Истина, Дуняша!.. - ответил он и улыбка озарила его лицо.
Таким она запомнила мужа перед его отъездом в Ленинград, она никак не могла ожидать, что это будет не просто отъезд, что он превратится в долгую разлуку и тяжкие ожидания, в связи с его неожиданным арестом. Мерецкова замотала головой, прогоняя свои пришедшие вдруг мысли о страшных днях, связанных с историей её семьи. Потом они долго разговаривали с Еленой в кухне - плакали, вспоминали, обсуждали и говорили о надежде на скорый конец этой проклятой войны.
В течении января 1945 года немецкое командование трижды предпринимало попытки деблокирования окружённой под Будапештом группировки. Первый удар был нанесён в начале января в полосе правофланговой 4-й гвардейской армии. Фашисты в ночь на 2 января перешли в наступление, нанося главный удар на Бичке - Будапешт. Одновременно в районе Шюттё они форсировали Дунай и начали продвижение вдоль правого берега на Эстергом.
На стрелковый корпус генерала Антонова, численность дивизий которого после предшествующих боёв к этому времени составляла всего лишь по 5 тысяч человек, обрушился сильнейший удар. Выйдя из предыдущих сражений и ещё не успев принять пополнение и боезапас, они приняли этот удар на себя. На слабо подготовленные в инженерном отношении и недостаточно насыщенные огневыми средствами позиции, так как ещё не успели до конца развернуться после марша при переходе с одного фланга армии на другой, враг обрушил мощный огонь артиллерии, сотни танков, штурмовых орудий и бронетранспортёров. За пять суток упорных боёв противнику удалось продвинуться на узком участке фронта на глубину до 30 км, но дальнейшее его продвижение было остановлено. Мужество личного состава и умелая манёвренность сыграли тут большую роль. Командующий 46-й армией Шлемин срочно выдвинул на направление прорыва свой противотанковый резерв и подвижной отряд заграждения, с помощью которых стрелковые части остановили дальнейшее продвижение врага.
В ходе этих исключительно тяжёлых и кровопролитных боёв особую стойкость показала 49-я гвардейская стрелковая дивизия. Её командир Герой Советского Союза генерал-майор В.Ф.Маргелов проявил незаурядные командирские качества, личную храбрость и волю к победе. Быстро схватывая обстановку, он предугадывал действия противника, вовремя проводил контрмеры, смело маневрировал силами и средствами с неатакованных участков, умело использовал артиллерию для ведения огня с закрытых огневых позиций и прямой наводкой. На участки, где возникала сложная ситуация, он выдвигался сам. На месте бойцов вдохновляла не только высокая и крепкая фигура героя комдива с маузером в руке, но и следовавший за её появлением массированный огонь по противнику, ввод в бой сил, переброшенных с других направлений, резервов.
Вторую попытку прорваться к Буде немецко-фашистские войска предприняли 7 января из района южнее Мора на Замой. Удар наносился силами трёх дивизий, из которых две были танковые. Им удалось прорвать край обороны 4-й гвардейской армии и 11 января овладеть населённым пунктом Замой. С утра 13 января они возобновили атаки уже против правофланговых дивизий 46-й армии с рубежа Эстергом - Дорог. Но под Пилишсенткерест нарвались на 11-й корпус генерала Антонова, который совместно с 5-м кавкорпусом отбросил фашистов в исходное положение.
Третий - самый мощный деблокирующий удар гитлеровское командование решило провести между озёрами Веленце и Балатон. Основу ударной группировки составлял 4-й танковый корпус СС. Всего в нём насчитывалось около 600 танков и свыше 1200 орудий и миномётов. Подготовка контрудара проводилась со строжайшим соблюдением мер скрытности и дезинформации. Одновременно из Буды скрытно готовился встречный удар силами до двух танковых дивизий.
Утром 18 января армада вражеских танков и штурмовых орудий, сопровождаемых пехотой, устремилась в межозёрье. Спустя три часа 3-й танковый корпус нацистов нанёс вспомогательный удар севернее Мор. На направлении главного удара противник сосредоточил до 70 танков на 1 км фронта. К утру 20 января фашистам удалось прорваться частью сил к Дунаю в районе Дунапентеле. Другая их часть 22 января овладела рубежом, отстоящим от Будапешта на 30 км. Войска практически всего 3-го Украинского фронта оказались расчленёнными на две части.
Нацисты спешили праздновать победу. С воздуха они рассыпали листовки с угрожающе-хвастливыми заявлениями: "Искупаем Толбухина в Дунае!"
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
