Это интервью Герой Советского Союза Владимир Николаевич Пчелинцев дал в 1985 году. Интервьюер И. Маринов назвал героя рассказа «Снайпером номер один» не потому, что он был вообще самым первым в этом деле, а потому, что с его именем связано начало широкого снайперского движения в годы Великой Отечественной войны. Сегодня — первая часть.
...Белая грива поземки треплется меж стволов, шарахается в кустарники, хлещет по глазам. Гулко стреляют, будто крякают с досады, деревья — не мороз, морозище. Бело. Стыло. Сторожко. Нейтральная полоса мнится замершей. Но она дышит, опасно дышит «нейтралка». То тут, то там вдруг вспарывают затишье пулеметные очереди, щелчки одиночных выстрелов гвоздят по цели. Внезапны короткие стычки за крошечный плацдарм. И вдруг над узким этим, простреленным насквозь пространством отчетливо, раздельно, десятикратно усиленное установкой громкоговорящей связи раздается на ломаном русской: «Пчелинцев! Выходи! Сдавайсь! Будешь жить, даем тебе клеб, много клеб, кафе. Жить карашо. Поймаем — плохой капут. Выходи, Пчелинцев!».
— Нас, советских снайперов, гитлеровцы знали поименно, наперечет. Нет-нет да лопалось у них терпение: очень им от нас доставалось. Поэтому нередко пробовали и такую вот агитацию, что-то вроде психической атаки. То сулили, то грозили. А ты лежишь и усмехаешься: «Как же, сейчас выйду. Вот только прицелюсь получше». И еще глубже зарываешься в свою нору и ждешь.
Внимательно приглядываюсь к ладному, подчеркнуто подтянутому (в чем-то даже неуловимо щеголеватому) истинно русскому военному человеку с Золотой Звездой на груди. Держится он прямо, уверенно. Ни лишнего слова, ни чрезмерного жеста.
Всей жизнью предков предрекалась ему военная стезя. Прах прадеда Пчелинцева покоится на горе Шипке у знаменитого памятника русским солдатам, которые полегли за освобождение братской Болгарии от турецкого ига в кампанию 1877—1878 годов. Волны вальса «На сопках Маньчжурии» плывут над могилой его деда, сложившего голову под Мукденом в русско-японской войне 1904—1905 годов. За беспримерную отвагу он был удостоен золотого оружия. В братской могиле под Курском похоронен его отец, командир легкого артиллерийского дивизиона Красной Армии, погибший в гражданскую, в 1920-м. И отчим Владимира Николаевича, которого он всю жизнь звал папой, Александр Максимович Гаврилов, красноармеец, стал потом военным инженером, орденоносцем.
И только он, Владимир Пчелинцев, решил свернуть с проторенного пути, выбрав тропы геолога-разведчика: стал студентом Ленинградского горного института, окончил три курса, собирался на Памир на практику, но война повернула по-своему.
В конце августа обстановка на Ленинградском фронте резко обострилась. Противник перерезал две главные железнодорожные магистрали — на Москву и на Урал. Наши войска отошли за Неву, но на ее левом берегу все же сохранился маленький плацдарм у поселка Невская Дубровка. Этот «невский пятачок» называли неразменным. Правда, весной 1942-го им ненадолго завладели гитлеровцы, но вскоре он вновь перешел в руки наших солдат. Там и сражался Владимир Пчелинцев, сначала рядовым, потом в должности политрука, командира взвода разведки. Там же и получил боевое крещение как снайпер.
— «Снайпер» — расхожее слово, — говорит Пчелинцев. — Так называют всякого, кто метко поражает цель. Но в строгом смысле термина — это специалист на особицу. Вот, скажем, спортсмен, бьющий по подвижным или неподвижным мишеням в отведенное время, — это все же только меткий стрелок. Да, он чемпион, достойный всяческой похвалы. Однако же ему никто и ничто, кроме, может быть, погоды, не мешает стрелять, все зависит от его выдержки и мастерства.
А вот снайпер в условиях военных действий — совсем другое дело. Это стрелок, добившийся высшего мастерства и постоянно находящийся в экстремальных ситуациях: по 10— 14 часов продолжается его вахта в стужу, снегопад, дождь, ветер, в грязи, без маковой росинки во рту, по нескольку раз он меняет позицию, непрерывно и тщательно маскируется. При этом никогда не забывает, что и сам из охотника может превратиться в добычу в любое мгновение.
— Или вот, — продолжает Пчелинцев, — ты на «нейтралке», а противник пошёл в атаку. Тут только поспевай. Главная задача — вывести из строя офицеров. В первые недели войны они рвались вперед открыто, с парабеллумами, нагло. Потом познакомились с огнем наших снайперов и в атаку шли уже в солдатских касках и шинелях. А ты глядишь: полы шинели развеваются на бегу, а под ними не солдатские шаровары, а офицерские брюки. На все нужен острый глаз и мгновенная реакция. А когда мы наступаем, прежде всего бьем по огневым точкам, по окулярам перископа.
— Владимир Николаевич, когда вы говорите об экстремальных ситуациях, все вроде понятно, но не могли бы вы назвать одну, так сказать, сверхэкстремальную?
Усмехнулся полковник:
— Случалось, выследили тебя, обложили, как зверя, вдвоем, а то и втроем. Попал, словом, в облаву. Сила, злость и ненависть фашистов велики, да и награда большая светит. Тогда приходилось, как мы говорим, закидываться — опустив винтовку для пущей достоверности и положив руку с зажатым пистолетом ТТ на грудь, притворяться убитым или тяжело раненным. Гитлеровцы, присмотревшись, подползают. Хочется взять русского снайпера живым. А ты лежишь — ни жив, ни мертв, неизвестно, чем и как дышишь, чтобы пар не шел, если погода холодная. Вот они поднимаются потихоньку, иной раз закуривают даже и идут. Тебя идут брать. Стреляешь в упор, двоих — всегда на месте. Все решали выдержка, расчет и необыкновенная жажда жизни.
Спорт научил меня всему, прямо говорю, всему. С 10 лет я с отчимом был на стрельбище, прошел все ступени стрелковой подготовки от «Юного ворошиловского стрелка» до стрелка 1 класса, мастера спорта. За два года до начала войны окончил снайперскую школу и получил знак «Снайпер СССР», был отличником БГТО, ГТО I и II ступеней.
Выбрав профессию геолога-разведчика, я, как было принято в те времена, серьезно занимался сразу несколькими видами спорта, благо физкультура в нашем горном институте была на высоте. Вместе с другими ребятами красовался на Неве зимой в качестве «моржа», чтобы по всем статьям выглядеть парнем что надо. А кроме того гимнастика, велосипед, теннис, лыжные походы, иногда до 70 километров. Вот почему на фронте сразу нашел свое место. И не стань я снайпером, непременно вышел бы из меня разведчик, например. Я владел своим телом отлично, метко стрелял, выработал реакцию, в мгновение ока оценивал сложнейшие ситуации и принимал ответственные решения. А на войне эта ответственность повышается в сотни раз. И цена ей не только твоя жизнь, но часто и жизнь твоих товарищей. Спорт научил меня терпеть. Конечно, в боях гибли и спортсмены. Но они легче переносили тяготы войны, а стало быть, были надежнее в бою.
Для меня спорт и жизнь — слова одного корня. Я хотел выжить. Чтобы беспощадно бить оккупантов, терзавших мою Родину. Я знал, что выживу, меня практически даже не поцарапало на фронте. Именно спорт рождает жизнелюбие, жизнеутверждение.
— Можете ли привести какой-нибудь пример в подтверждение вашей философии спорта?
— Еще какой! На всю жизнь запомнился. Было это все на том же «неразменном невском пятачке»...
И. МАРИНОВ (1985)
Продолжение следует
