Все эти дни Вершинин незаметно присматривался к Маше. Казалось ему, – и погрустнела его Машенька… и словно лелеет в сердце какое-то, ей одной известное, тайное счастье, – одновременно. С всегдашней своею заботой следила она, чтобы в доме всё шло так, как любил и к чему привык Андрей Петрович. Однажды утром Вершинин усмехнулся: Машенька на кухне поучала Настю, как ставить хмелевую закваску, – поучала с чуть усталым видом несомненно опытнейшей хозяйки, и что-то очень знакомое слышалось в Машенькином голосе… Вершинин вдруг понял: эти повелительные, уверенные нотки – конечно же, матушкины. Так всегда поучала горничную и кухарку его мать, Елизавета Евстафьевна. Теперь Машенька точно повторяла матушку, – даже тоненькие бровки сдвинула так же строго, как, бывало, Елизавета Евстафьевна сдвигала:
-Тесто подышать должно. И подняться, – несколько раз. Тогда хлеб будет мягким, – как ему положено. А у тебя вечно получается какая-то липкая глина. И печь надобно так вытопить, чтоб остался красный жар: тогда получится золотистая и хрустящая корочка, какую Андрей Петрович любит.
Кроме заботы, чувствовал Вершинин Машенькину жалость: она жалела его за то, что много работает, что каждый день спускается в шахту, – шахты Маша очень боялась… за то жалела, что он не всегда успевал пообедать. А в последнее время к этой жалости добавилась ещё одна, неясная… Будто появилось что-то такое… и теперь она – как-то виновато… – жалеет его ещё больше.
Записку, написанную Машиным почерком, Вершинин больше не читал. Лишь помнил, что она так и лежит в его нагрудном кармане.
А Сергей по-прежнему был увлечён своими идеями по переустройству коксовой печи и усовершенствованию механизма шахтного спуска-подъёма, бесконечно мог слушать инженера Вершинина, когда он рассказывал о разработке новых угольных пластов.
Недавно в шахте из-за плохой крепи обрушилась глыба породы. Сергей успел задержать её: несколько мгновений так и стоял с поднятыми руками, на которые легла большущая матово-серая глыба, пока мужики-крепильщики и забойщики не подоспели ему на помощь. Сергей благодарно улыбнулся, рукавом вытер крупные капли пота на лбу. Иван Лычанов восхищённо покачал головою:
- Силён ты, Серёга!.. – Взглянул на инженера Вершинина, откровенно заметил: – А если бы не Серёгина силушка… прям немеряная, – похоже, ты, Андрей Петрович, не стоял бы сейчас рядом с нами.
И Андрей Петрович почти убедился, что не Сергею была адресована Машина записка…
Однажды к Вершинину приехал инженер Вальцов, помощник управляющего рудником. Надо было проверить все расчёты по строительству новой шахты. Когда солнышко уже поднялось над Орлиным курганом, Вершинин отправил к себе домой Васютку, мальчонку сторожа, – предупредить Марию Александровну, чтоб к обеду сегодня не ждала.
Сидели над бумагами, а потом им с Вальцовым понадобилось осмотреть склоны Лисьей Балки, где жилы горюч-камня выходили прямо на поверхность.
Вершинин пожалел, что Сергей с самого утра был в шахте: недавно они с Туроверовым разговаривали об этих жилах, и практикант высказал несколько неожиданные, но очень интересные мысли по поводу места для строительства новой шахты. Мнение Туроверова сильно отличалось от того, что думал по этому поводу инженер Вальцов, и Андрею Петровичу хотелось бы послушать, как ответит Вальцов на доводы студента: Сергей спорить умел, – горячился, конечно, но мысль свою доказывал уверенно и обоснованно.
К обеду Туроверов должен был подняться из шахты. Андрей Петрович сказал Вальцову:
- Григорий Маркович, тут у меня мальчишка есть, практикант из Горного училища. Без преувеличения: самородок. Таких редко встретишь. Мало того, что, видно, хорошо учится, – он, знаешь, иногда просто необъяснимо чувствует шахту… угольный пласт, любой механизм. Совершенно самостоятельно выполнил чертёж новой коксовой печи, – даже меня поразили его расчёты.
- Рад за тебя, Вершинин. Ты о чём? Чтоб назначить твоего студента начальником рудника?
- Чтоб в Лисью балку его с собою взять. Только подождать надо, когда он из шахты поднимется.
Вальцов недовольно побарабанил пальцами по столу:
- Нет у меня такого времени – ждать его. Да и не много ли чести, Вершинин? Не много ли чести студенту твоему, чтоб он – с нами на равных! – решал вопрос, где быть новому руднику!
На склонах Лисьей Балки расцветал шиповник. Степной ветер замирал перед розоватыми лепестками – так замирает шальной, беспечный хулиган, встретившись с чистою девственной нежностью…
Между терновыми кустами колыхалась сочная зелень тысячелистника, горьковатой пряностью всплескивался запах белых соцветий. Вальцов вздохнул:
- Мы тут с тобой, Вершинин, про новый угольный рудник размышляем… А дни стоят такие, что надо вот так, как они… – Григорий Маркович с видимым сожалением кивнул на отдалённый склон: – Вот они, парень с девицею эти, не теряют времени.
Парень с девицею времени не теряли… Светловолосый парень в знакомой косоворотке, ничуть не опасаясь колючих шипов, приклонил к себе крепкую ветку, сорвал полураспустившийся цветок шиповника. Бережно воткнул его в распущенные тёмные волосы тоненькой девушки в белом платье. Даже издалека было видно, как тянется она к его бережной силе, – ладошки её взлетели и легли на его плечи…
- Видишь, Вершинин, как надо?.. Шиповник цветёт. А мы с тобою – про марку угля, – Вальцов с явной завистью смотрел, как парень подхватил девицу, что в его сильных руках напоминала невесомый стебелёк, и закружил её прямо по склону, – видно, совсем не чувствовал земли под ногами…
Андрей Петрович тронул Машину записку в кармане. Дёрнул Вальцова за рукав:
- Для нас с тобою никто не отменял составление окончательных расчётов по строительству нового рудника. Идём смотреть, где на поверхность выходят угольные жилы.
Через пару минут Вальцов, казалось, забыл и про цветущий на склоне шиповник, и про парня с девицею… На помятом листе набрасывал план Лисьей Балки и схему будущего рудника. Они даже поспорили о первоначальной глубине шахты, и Вальцов всё же признал единственно правильными слова Андрея Петровича… А Вершинин снова трогал в кармане сложенный листок, будто чувствовал пальцами каждую старательно выведенную круглую букву… И в висках стучало неотступно:
- Сергей…Сергей?.. Как же они… как же они хороши вместе! И… как же им надо было встретиться вот здесь, в серебристо-белых ковыльных волнах, и как ему надо было сорвать цветок шиповника… и как же шла к тёмным Машиным волосам эта розоватая лепестковая нежность!
Ну, кто же виноват… кто же виноват в том, что сложилось вот так: когда Машенька своевольно и отважно решила приехать сюда, в Лисью Балку… и когда мальчишка этот, студент Горного училища, ехал на практику на здешний рудник, они оба не знали, что едут навстречу друг другу… А Машенька уже была женою горного инженера Вершинина…
- Насильно мил не будешь, – вдруг зазвучали матушкины слова.
Вершинин не хотел быть милым насильно. И горько согласился с Машенькиною заботой, с её почти дочерним уважением… Силою воли заставил себя взять в ежедневном общении с нею вот этот снисходительный, чуть равнодушный тон, – чтоб не пугать её своею немыслимой любовью…
Вечером Машины волосы пахли горечью молодой полыни. Теперь она была в светло-голубом домашнем платьице, а карие глаза её лучились мягким светом, в котором смешалось счастье… и виноватая жалость к нему.
Белое платье раскинуто на спинке стула. И – так опрометчиво!.. – зеленели на подоле пятна от травы…
И Вершинину было очень жаль расставаться с Машиной запиской… Он достал её из кармана, протянул Машеньке:
- Вот… Возьми. Он оставил её в своих чертежах. Возьми.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 21
Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25 Часть 26
Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30 Часть 31
Навигация по каналу «Полевые цвет