-Да ясно! – сказал Данаэ, - И в мыслях не было ссориться из-за таких кикимор! Если бы князь Геда просох и посмотрел бы на них трезво…
-Данаэ – язык за зубы! – опять оборвал Виррата, - тебя могут услышать на нижних этажах…
-Да я тихо!
-Нет, не тихо! Голос у тебя, сикильзявки, звонкий! Я его слышу через пол-Цитадели!.. И вообще о князьях хоть тихо, хоть громко, а говорить плохо нельзя!
-Так князь Геда не наш князь, а только замещает государя Морвина…
-Что значит не князь? Ты тут у нас решаешь, кто князь, а кто не князь? Дожили! Все, Данаэ, только вякни мне еще что-то – у тебя все хуже и хуже получается! И я тебя отправлю пасти свиней!
Последние слова перебил звук сигнального рожка. И хотя его ждали-ждали, а застал-таки он врасплох.
-В цепочку! – рявкнул Виррата, - Акса!!!
Тот как стоял у дверцы клетки, так тотчас и дернул ее. И дверцу от этого перекосило. Акса дернул сильней, взбаламутив голубей предчувствием свободы, но у него ничего не получилось.
-Подожди, я тебе сейчас помогу! – подскочил Раэ, быстро поправил дверь и оба резко рывком открыли ее… Голубей из клетки как высыпало! Белоснежная буря, сея серебряный бисер, ослепляя вызолоченными кончиками крыл, ринулась в солнечное весеннее небо!
-Идиоты! – рявкнул Виррата, - я же как сказал вам дверь отворять? На чуть-чуть! Чтоб они понемножку вылетали!
-Вот так? – подал голос Данаэ, который несколько открыл дверь второй клетки, но получил по лицу прорвавшимся в щель голубем и выпустил дверцу. И второй воркующий голодный поток посыпался с крыши… под проклятья Вирраты.
И тогда внизу послышался девичий визг, затем его перекрыл всеобщий хохот и покатился по площади…
Раэ глянул с крыши вниз и понял, что виноватыми сделают их. Наверняка.
Освобожденный из клеток ураган из белоснежных златокрылых голубей был предназначен для семерых девушек, но никак не на троих. Достойной подготовки к празднику не было, а потому девушки не знали, что надо было отстоять на некотором расстоянии друг от друга, а корзины с цветным пшеном держать закрытыми, просовывать под крышку руку, доставать крупу по горсточке и отшвыривать подальше от себя. Сейчас обычного красивого зрелища лебедиц в ореоле белых голубей не получилось. Приличная девица от глупой родни то ли уронила корзину, то ли отбросила, то ли ее вышибло голубиной бурей у нее из рук: птиц достаточно морили голодом, чтоб те не сразу начали портить помост и площадь. Голуби, наседая друг на друга, полезли на гору пшена, что просыпалось из брошенной корзины. Девица сбежала с помоста, заслоняясь фатой и побежала сквозь толпу прочь. Ее было даже жалко: люди перед ней расступались.
Другая часть голодного голубиного войска налетела на остальных двоих девиц, словно они были не голуби, а ястребы. Сели им на головы и плечи, закружились в воркующей пурге. Пришлось и этим девам бросить корзины, выбираться с помоста в сбитых кокошниках, с размазанной краской на лицах, отмахиваться от все реявших над ними птиц, которые рвались приземлиться поближе к пшену.
В толпе засвистели и заулюлюкали.
-Что нам за это будет? – простонал Акса.
-Смотря как к этому отнесется глава города, - сказал твердо Виррата.
И тут весь их десяток разом посмотрел на князя Геду, который воспользовался моментом и вырвался из хватки оторопелых слуг, кинулся с крыльца в объятья народа внизу, но не добежал и растянулся плашмя на ступенях, взревел, как вепрь, вызвав вторую волну радости у собравшихся на площади.
-Будем надеяться на легкий исход, - буркнул при виде всего этого Виррата, - не мы главные лица на этом празднестве, в конце концов…
Зря Виррата на это надеялся.
Нет, ну сначала все было очень даже весело. Как бы ни оправдывался наставник, а Аве никто не поверил в то, что это вышло не случайно. Начальство Виррату так разбранило, что похвалило. Наказало так, чтобы в Аве, довольной срывом этого безобразия, были довольны тем, что Виррата особо не пострадал. В городе убежденного холостяка Виррату считали, и не без оснований, строжайшим поборником морали. За ним даже закрепилась репутация ханжи, хотя он таковым не был. Так что как бы он ни утверждал, что не мог никаким образом командовать голубиным войском, наставнику титанобойц приписали этот подвиг, или выходку, кто уж как это расценил, как защиту городских нравов.
«Больно надо мне воевать с веселыми девицами! Делать больше мне нечего!» - несколько раз заявлял Виррата, но кто его слушал!
Вернувшийся с похода князь Морвин сделал вид, что верит докладам о случайности произошедшего. В тем более, что ему было не до такой мелочи, как срыв празднеств – на нем висели последствия похода, а так же временного правления его младшего братца. Тот же выкопанный тридцатилетний мед для особого случая и то его больше озаботил.
Конечно, по Аве да и по самой Цитадели ходили слухи, что девицы требовали расправы над Вирратой, но над этими слухами только потешались. Пока в один из дождливых вечеров Виррата не вернулся со своей увольнительной и постарался незамеченным для воспитанников прошмыгнуть в комнату для наставников. Но что скроешь в Цитадели от мальчишеских глаз? Новость в притихшую казарму принес Юматра, который нес очередную службу в сенях и видел, каким пришел Виррата: в изгвазданном рваном плаще, в капюшоне обтекшем потемневшее лицо, и постарался пройти мимо Юматры как можно быстрее, промелькнуть в полумраке неосвещенной прихожей. Юматра взбудораженным шепотом пересказал подслушанный через дверь разговор наставников. Возглас Канги «ты весь в крови!» И ответ Вирраты «да успокойся ты – кровь не моя».
В тот вечер уж точно все побросали свои дела, затаив дыхание ловили звуки голосов из наставницкой, плеск воды – Виррата отмывался, - взволнованный тон Канги, который спорил о чем-то с их воспитателем. Глубокой ночью, когда половина их десятка не спала, было слышно, как вышел из наставницкой Виррата и пробрался на прачку, где лично перестирывал свою одежду. К утру весь плохо выспавшийся десяток, еще до подъема, как мыши, пробрался в сушилку и увидел в плаще, верхней тунике, нижней и в нательной сорочке наставника приличных размеров рваный разрез на боку, там, напротив печени… Вот тебе и сходил в Аву. Это кто ж его так? И что с его печенью?
Днем Виррата был как ни в чем ни бывало. В меру придирчив, в меру шутлив. Конечно, по встревоженному виду мальчишек догадался, что они о чем-то знают, но тотчас дал понять, что за уши повесит того, кто будет его о чем-то расспрашивать.
И лишь вечером, когда на ночное дежурство заступил Канги, выяснилось, что произошло.
-Виррата не хотел вам говорить, чтобы вы не считали себя виноватыми, но я думаю, что вы должны знать, - сказал тогда наставник по фехтованию, - а то кто-нибудь вам все равно проговорится: с дня кормления птиц сударь Виррата никогда не выходил в город без крайней необходимости и без кольчужной поддевки. У него появились враги из… постоянных… из друзей тех девиц, которых вы тогда засыпали голубями… Все разрешилось…
Виррата сам их учил нашивать такие заплаты, каким позавидовала бы даже опытная белошвейка – почти незаметные снаружи, но все же заметные с изнанки. «На вас все горит, как на саламандрах, так хоть учитесь себя зашивать, паршивцы!» Через несколько дней он рассекал по Цитадели в целом платье, по которому нельзя было сказать, что оно побывало в передряге. Лишь во время стирки, когда Раэ попадало в руки платье наставника, он рассматривал швы. Единственная памятка о том дождливом вечере. И о том солнечном голубином утре.
Ничего им не дал сказать Виррата. Но у них было много вечеров, чтобы обсудить это между собой и кое в чем друг другу горячно по-мальчишески поклясться.
Раэ несколько раз просыпался до полной ясности сознания, припоминал, где он находится, слышал звуки музыки в отдалении, смех, оживленную беседу где-то за стеной, щебет птиц, успевал окинуть взглядом уютную лиловую спальню, но, раз уж его никто не тревожил, снова проваливался в сон, не меняя позы. Сон был непозволительной роскошью в городе колдунов, и он был рад тому, что может урвать хоть полсна, хоть несколько спокойных вдохов… Хоть во сне вернуться в Цитадель.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. Ведьмин лес. 59 глава.
