Фэнтези за фэнтези.

Раэ решил, что ему пора дать понять, что он очнулся. Приподнял голову и… не сразу увидел дом. На небольшой площадке, как неприкаянная, стояла какая-то низенькая будка, на коньке которой и впрямь крутился флюгер-лебедь. Все четыре ведьмы, опустившие плащ с охотником на землю, стояли в рядок и смотрели на эту будку так, как будто подступили к какой-то важной крепости или ждут, когда мимо них проедет важная процессия. -Нас сейчас отсюда с позором погонят! -Да нас сюда и на порог не пустят! – выдохнула одна из ведьмочек...

Охотник коротко вскрикнул, вслепую сделал удар, подбивающий челюсть кровопийцы снизу, как его учили в Цитадели приглашенные для этого в крыло титанобойц упырятники. Но удар, способный разбить челюстную кость упырю, прошелся вскользь от того, что тот резко отскочил. Странно, ведь охотники на нежить объясняли, что то мгновение, когда упырь впивается в шею жертвы, самое золотое: кровопийца ничего не соображает, не может увернуться, и, если разум тренированного охотника не замутится от боли, он может...

Одним из способов унижения простецов в школе магии была печень. В сметане, с луком, в сырном соусе, паштетом, с черносливом, орехами… Те считаные разы, когда Раэ получалось попасть в столовую, он там находил разве что Игни, и угадал, что для остальных учеников-травников было обидно питаться не тем, что колдуны, хотя колдовская еда не могла полностью насытить простеца, потому как большей частью это были блюда из сливок и изредка – мяса. Настоящего. Которого простецам не положено по рангу. Поэтому Раэ ни разу не столкнулся в столовой ни с Иритом, ни с Ниволро, ни с Унэ...

-Когда он позовет тебя на гадание? – спросил Раэ и сам удивился, что его голос вздрогнул. -В четвертую стражу, во время навьего часа, - шмыгнула носом Оркин, что должно было сойти у ведьмочки за плач. Раэ тяжело кивнул. Что ж, по крайней мере, он знает то время, когда нужно опуститься на колени и начать молиться. Это все, что он мог сделать. Мало, наверное. Охотники перед шабашами заказывали молебны по всем монастырям Авадана и, говорят, это помогало. Вблизи этих монастырей было невозможно провести шабаши...

Охотнику казалось, что он утратил дар речи навсегда. Он не мог опомниться от того, что слышал. Тем временем Ниволро провел когтистой ладонью по столешнице, чуть нервно скрипнув по ее поверхности когтями. -Мне одно непонятно, Фере. Это роль этрарки во всей этой истории. За кого она? Ниволро сам поймал себя за тем, что постукивает когтями по столешнице. Вид у него при этом был такой, будто он собирается со всего разгону прыгнуть в быстро текущую реку с обрыва. А еще Раэ понял, как молодой колдун от чего-то сильно мучается...

Ниволро с глупым видом крутил в руках подкову, в то время как Раэ встал и вышел из читальной кабинки. -Я-то думал, почему от тебя чем-то нехорошим тянет, - сказал Раэ на расстоянии, - и зачем ты таскаешь с собой эту дрянь? Оркин переводила взгляд с Ниволро на Раэ. И по ее лицу было непонятно, рада она тому, что Раэ прошел проверку или все же разочарована. Слишком смешанные чувства читались на ее лице. -Ну, раз она тебе так неприятна… Оркин, не отнесешь ли ты ее в мои вещи? – спросил Ниволро. -Давай сюда, - с готовностью сказала строптивая ведьмочка и несколько удивила Раэ...

Раэ вертел-вертел шнурок в своих руках, и все больше убеждался, что это его собственный. Вот только что он делает в этой книге? Оборван как перетерт. Что ж, такое бывает. Тогда где и как он его потерял? Обычно шнурки поправляют при одевании. В недоумении он перевел взгляд на заложенный этой неожиданной закладкой текст. «Как распознать гения, принявшего человеческий облик». Вот те на! После этого у Раэ все в уме встало на место. Ему оставалось только вспомнить свое поспешное одевание в банном домике матери Иръюн, когда он раздергивал на себе одежду, не обращая внимания на шнурки...

О, с каким облегчением Раэ ворвался с маленькую кабинку читального зала магической школы и перевел дух! С каким облегчением понял, что там нет никого, кроме него, и подал сильфам записку Боны Даррена. И сильфы улетели с ней искать нужный трактат. Все! Наконец-то охотник смог уединиться! Неужели ему доступна такая роскошь? Сначала принц Лаар не желал вообще расставаться с Раэ, трещал без умолку в портшезе по дороге в школу при насупленном Дилияре, не позволял воспитателю себя одергивать, затем вступил...

-Ты не понял, по какой причине она им всем не нравится! Она очень талантливая, очень красивая и очень богатая! Все ею восхищаются! Прямо как Рансу… Вот потому она всех и бесит! Слишком, слишком хороша! Кому она может после этого сильно понравиться? Завистникам? А мне что с такой совершенной дрянью делать? Сидеть в ее тени? У-у-у… заранее ее ненавижу… Лаар бухнулся на траву, подобрал с нее серебряную вилку, согнул ее и запустил в пруд. -Может, ее таланты преувеличены? – спросил Раэ. И Лаар тотчас разозлился, вскочил, и следующая вилка полетела в Раэ...

Тут на Раэ даже раздражение накатило. Он чувствовал, что тут, у прозрачного прудика, его щеки горят после схватки с Бриуди. Он все еще мысленно был там, где магистр могучего ковена клялся про себя выпустить наглому мальчишке-шантажисту кишки, где Мурчин хотела ему открутить башку за внезапно проснувшуюся гордыню, а тут у Лаара. Да Раэ б его трудности! -Ты чего – злишься? – возмутился Лаар, - это что еще за тон? Ты забыл, с кем разговариваешь? Я вообще-то решил забыть о том, что ты смылся не пойми куда из школы в тот день! А я на тебя рассчитывал! Янтарные глаза принца вспыхнули...

В саду воздушного замка принцессы Алэ ничего не изменилось, если не считать нескольких деревьев, тронутых осенью. Ну и еще того, что в нем оказалось довольно людно. По осеннему саду прогуливались придворные Алэ, должно быть, намечалось какое-то действо и, судя по легкому настрою и нарядам, это было небольшое празднество. Мурчин совершенно не торопясь шла по извилистой садовой аллейке и преувеличенно приветливо откликалась на поспешные приветствия и поклоны. Так здороваются с тем, о ком несколько минут назад говорили, кого поджидали и кого жаждали увидеть...

-Подлецу все к лицу! – в какой-то мере довольно сказала Мурчин, когда Раэ облачили в повинное платье Ваграмона – жемчужно-серое, с серебристыми шнурами и кистями, рукавами в пол и серой сорочкой, которая, как положено, красиво выглядывала у горла и из прорезей рукавов там, где ее не закрывали шелковые серые наручи, которые Мурчин собственноручно зашнуровала на запястьях Раэ, словно от этого зависел исход мероприятия. Это заставило Раэ поволноваться, потому как до этого он держал шахматную фигурку-печатку...