Разные книги попадаются на жизненном пути. Одни забываются сразу, после прочтения, к другим то и дело возвращаешься, то ли потому, что хочешь воскресить в душе то ощущение счастья, которое ты испытал при первом прочтении, то ли потому, что осталось болезненное ощущение недосказанности и ты снова и снова перечитываешь книгу, надеясь, что уж на этот раз ее тайна откроется тебе. А бывает так, что книга, хочешь ты того или нет, становится твоей судьбой. Есть такая книга и в моей жизни.
Впервые я прочел ее в журнале "Даугава" (№№ 1-7, 1987), в котором она была опубликована под названием "Время дождя". И поначалу, признаться, не придал ей особого значения. Время было такое - то и дело выходили совершенно неожиданные книги, казалось бы, хорошо тебе известных авторов. В то время я был юнцом без определенных занятий, хотя уже и с дипломом в кармане. Мне казалось, что вся жизнь впереди, что можно попытаться прожить ее как-то по особенному, ну почти так, как описано в фантастике. "Бойтесь своих желаний!" - вряд ли тогда я слышал об этом предупреждении, а даже если и слышал, то не придавал ему значения.
А напрасно! Тот, Кто Ведает Моей Судьбой, с энтузиазмом принялся подыскивать ту самую фантастическую книгу, в мире которой, с известными оговорками, я, по Его мнению, мог бы прожить. И остановился Он на повести Аркадия и Бориса Стругацких "Гадкие лебеди". Повесть была написана еще в 1967 году и должна была стать второй частью книги-перевертыша, первой частью которой была повесть "Второе нашествие марсиан", но издательство "Гадких лебедей" отклонило и второй частью стала повесть "Стажеры". Имеет ли этот факт какое-нибудь отношение к моей судьбе? Только то, что родившийся за год до написания Братьями "Гадких лебедей", прочел я их только через двадцать с лишним лет.
И здесь следует сделать важное уточнение! Говоря о том, что "Гадкие лебеди" стали моей судьбой, я имею в виду не влияние этой повести на мое собственное сочинительство, как некого образчика изящной словесности (хотя таковое тоже имело место быть) и уж тем более - не сознательное подражание ее главному герою, которому мне, признаться, очень хотелось одно время подражать. Нет. Речь идет о совершенно непостижимом, я бы сказал - мистическом влиянии. Я подозреваю, что оно случилось бы даже в том случае, если бы я вообще никогда не прочитал "Гадких лебедей".
Напомню, что по сюжету повести, беллетрист Виктор Банев вынужден коротать ссылку в городе своего детства, где идут непрерывные дожди, интеллектуалы пьянствуют в кабаке, политическая элита - в санатории, а в самом городе, между тем, черте что творится. Какие-то мокрецы, обитающие в Лепрозории, необыкновенно умные и талантливые дети, которые без ума от мокрецов, обыватели, городские власти, полицейские, военные, доморощенные фашисты, шпионы и контрразведчики которые ненавидят мокрецов, и которым те нужны до зарезу. Баневу поначалу нет никакого дела до всего этого, но городские события постепенно втягивают его в свое коловращение.
Так случилось и со мною. Я был странным человеком в обоих смыслах - странствовал и искал странного. Я полагал, что можно отыскать какой-то хитрый рецепт, который выведет человечество из болота насилия, глупости и жадности на столбовую дорогу светлого будущего. И спасение я видел не в политике и не в религии, и даже не столько - в науке и искусстве, сколько в некой истине, сформулированной, где-то на стыке их. Самое удивительное, что я был не один такой. Нас собралась целая группа единомышленников. Мы все были без ума от фантастики и являлись активными участниками всесоюзного движения КЛФ, но внутри него мы представляли отдельную маленькую философскую коммуну. Иными словами, мы сколотили свой собственный "Лепрозорий" и стали его "мокрецами".
В нашей маленькой коммуне, состоящей из самодеятельных философов, поэтов и фантастов, самому старшему было чуть за тридцать, а самому младшему семнадцать. Я был отнюдь не самым талантливым и уж точно - не самым умным. Самый умный из нас был главным нашим идеологом. И однажды он создал документ в духе меморандума Айзека Бромберга (а мы все поголовно были поклонниками творчества Стругацких), но приближенный к современным нам реалиям. Вы и представить себе не можете, как я читал и перечитывал машинописную копию сего меморандума. Он мне казался тогда (да и сейчас кажется) той самой истиной, которую можно и нужно проповедовать человечеству во имя спасения оного.
Даже спустя годы, после того, как наша коммуна распалась, я жил под воздействием очарования этой истины. Вы спросите меня, в чем она заключалась? Не отвечу. Не помню. А сам меморандум утрачен. Да и человека, его создавшего, уже нет. События и сама суть внешнего мира, не способствовали бескорыстному энтузиазму маленькой кучки мечтателей и фантазеров. Коммуна распалась, хотя связь между ее участниками сохранялась еще долго. Учеба, карьера, семья - все это втягивало нас в то самое коловращение, в которое попал Банев. Творивший мою судьбу вытащил меня из теплого круга единомышленников-мокрецов и отправил в ссылку в маленький, захолустный город.
Там я обрел, как мне тогда казалось, семейное счастье. Сколотил уже вокруг собственной персоны, группу единомышленников и даже создал некое подобие философского-мистического трактата, причем, в стихах. Оное сочинение и в подметки не годилось меморандуму моего друга и учителя, но моим новым друзьям оно нравилось. Мы жили полноценной жизнью - веселились, пьянствовали, трепались, а иногда совершали общественно полезные акции. Например, поставили инсценировку по "Фантастической саге" Гарри Гаррисона, сочиненную вашим покорным слугой. Как говорится, премьера прошла с успехом. Тем временем, распалась страна, а вскоре - и моя первая семья. Подобно Баневу, я остался один, и моя дочь росла без меня.
Несмотря на эту "личную драму", жил я по-прежнему беззаботно, оставаясь свободным поэтом, мистиком и фантастом, которого, кроме кучки друзей, никто не знал и не понимал. Потом решил, что надо остепениться, чего-нибудь уже добиться в жизни. И, наконец, покинул маленький, заливаемый дождями, заметаемый снегом или иссушаемый летним зноем городок. Перебрался в столицу, закончил заочно Литературный институт. Работал. Снова женился. И однажды меня сбила машина. Черепно-мозговая травма. Работать я не мог около года. Супруга тащила семью, хотя и с моей тогдашней работы помогали. Трудно было чувствовать себя никчемным. Нужно было как-то вылезать из этого. И я стал сочинять... сценарий по "Гадким лебедям", впервые проследив параллели сюжета повести с извивами моей собственной судьбы.
Надо сказать, что сценарий этот вытащил меня из ощущения собственной никчемности. Опубликован он не был (издатель мотивировал тем, что там слишком много текста самих Стругацких). К фильму Константина Лопушанского никакого отношения не имеет. Спустя много лет я встретился со своей повзрослевшей дочерью и бывшей женой. О прошлом вспоминаю без ностальгии, но и без обиды, отчетливо понимая, что в большинстве собственных неурядиц виноват только я сам. Каким образом скажутся "Гадкие лебеди" на моей дальнейшей судьбе, слава Богу, не ведаю, но в глубине души верю, что будущее не станет меня карать, хотя и понимаю, что миловать - тоже. И уж точно убежден, что оно пойдет своей дорогой, вне всякой зависимости от моих прошлых надежд и последующих разочарований.
