«Почти невыносимый запах наполнил бункер университетской клиники Шарите в Берлине. Сточные воды больше не могли вытекать из операционных, где хирурги работали бесконечными днями и ночами. Тяжело раненые люди заполнили коридоры, ожидая своей очереди. Вдобавок ко всему, у врачей кончился морфин», — записал в своем дневнике 29 апреля 1945 года эльзасский хирург Адольф Юнг. За последние 10 дней он прооперировал почти 300 пациентов с серьезными травмами и многих других с более легкими повреждениями. «Я не переодевался 8 дней», — добавил он в своих записях.
Оценка Зауэрбруха эльзасским нейрохирургом Адольфом Юнгом во время войны и её последующее переосмысление историками.
Адольф Юнг, шпион союзников, скрупулезно задокументировал условия, в которых ему приходилось жить и работать в Шарите в последние недели Второй мировой войны. Прежде всего, он описывал повседневную жизнь при нацистском режиме в клинике знаменитого немецкого хирурга Фердинанда Зауэрбруха. Дневник дает более глубокое представление о выдающемся немецком враче, которого одни считают сторонником нацистского режима, тогда как другие боготворят его как безупречного бойца антинацистского сопротивления.
Вместо того, чтобы грубо подчеркивать крайние позиции, Юнгу удается уловить нюансы и двусмысленности того времени. «В то время людям приходилось раз за разом выбирать, поддержать ли нацистский режим, или выступить против него», — говорит Сюзанна Михль, историк медицины из Шарите, опубликовавшая дневниковые записи в виде книги, — «Записи явно показывают, что не всё в то время было черным или белым».
Юнг описывал Зауэрбруха как необычайно талантливого хирурга, который часто выполнял от четырех до пяти операций всего за одно утро. Однако во время операций он постоянно оскорблял своих коллег. При любом поводе, Зауэрбрух приказывал молодым врачам покинуть операционную, а иногда даже увольнял их без предупреждения. «Он правил своими помощниками. Используя свои знания, хитрость и силу, он заставлял их подчиняться», — объяснял Адольф Юнг в своем дневнике. Иногда Зауэрбрух был очаровательным и обаятельным, иногда вспыльчивым и безжалостным, «Его личность была полна противоречий» — говорит Томас Шнальке, директор музея истории медицины Шарите.
Зауэрбрух, вероятно, привык к суровому обращению с молодыми врачами в Бреслау, где в начале своей карьеры он обучался у известного хирурга Иоганна фон Микулич-Радецкого. Радецкий правил своими ассистентами с военной прямотой и сразу после его прибытия поставил Зауэрбруха перед серьезной проблемой: до сих пор хирурги избегали операций на грудной клетке, потому что легкие пациента разрушались сразу после первого разреза. Воздух, поступающий извне, снимает отрицательное давление, которое обычно существует в узком пространстве между грудной стенкой и легкими, и пациенты рискуют задохнуться.
Радецкий хотел, чтобы Зауэрбрух решил эту проблему. И он это сделал: он изобрел камеру, в которой хирург мог оперировать при пониженном давлении с помощью специального насоса. Голова пациента высовывалась через отверстие в камере, которое оставалось закрытым резиновым рукавом на шее пациента.
Как молодому ассистенту, ему пришлось защищать свой метод от критики со стороны известных хирургов. Когда конкурирующая процедура, использующая положительное давление, наконец, восторжествовала, Зауэрбрух быстро приписал и это изобретение себе. «Даже будучи молодым хирургом, он не испытывал недостатка в уверенности в себе», — говорит Шнальке.
В какой-то степени это может объяснить, почему Зауэрбрух не боялся лечить евреев в своей клинике в то время, когда это давно было официально запрещено. Однажды он пригласил врача СС посетить его клинику, занял его беседой со специалистом и большим количеством коньяка — эта уловка предотвратила арест анти-нациста, преследуемого гестапо. Тем не менее, Зауэрбрух не отказался от Немецкой национальной премии в области искусства и науки, и призвал к поддержке нацистской политики в открытом письме в 1933 году.
Зауэрбрух был явным противником нацистских массовых убийств больных и инвалидов, а также неугодных режиму людей. Тем не менее, он регулярно и приватно встречался с Максом де Кринисом, который заменил Карла Бенхёффера на кафедре психиатрии в 1938 году. Де Кринис сыграл важную роль в подготовке и осуществлении нацистской программы «эвтаназии» (Программа Т-4), хотя не ясно, знал ли об этом Зауэрбрух. Адольф Юнг описывает Де Криниса в своем дневнике как друга Гитлера и как фанатика. «Мерзавец с австрийским диалектом», контактами в высших кругах режима и откровенным презрением к людям, который, однако, иногда награждает верных режиму медсестер конфетами, — он был главой психиатрического отделения Шарите. Другие врачи Шарите также следовали за «возможностями, которые дало новое правительство». Например, Георг Бессау, который тестировал лекарства на детях с ограниченными возможностями.
Во время лекции в 1943 году Зауэрбрух услышал о жестоких экспериментах над польскими женщинами в концентрационном лагере Равенсбрюк: их заражали возбудителями газовой гангрены, чтобы проверить действие антибиотика; но не протестовал против этого. Он почти наверняка знал об экспериментах своего бывшего ученика, Карла Гебхардта, который пытал и убивал узников концлагерей. В Исследовательском совете Рейха Зауэрбрух отвечал за медицинский отдел, который, среди прочего, одобрял эксперименты над заключенными в концлагерях. «Он подписал заявку на эксперименты над людьми в концентрационном лагере Аушвиц, которые проводил Йозеф Менгеле», — говорит Роберт Ютте, — «Он также несет ответственность за эти преступления, по крайней мере, в юридическом смысле». По словам Шнальке, исследовательские отчеты, в которых упоминается Менгеле, также были обнаружены на столе Зауэрбруха. «В конечном итоге он позволил всё это», — говорит Шнальке, — «Он знал об экспериментах над людьми и молчал».
С другой стороны, Зауэрбрух до последнего отказывается вступать в НСДАП и был одним из немногих, кто осмелился посетить похороны Макса Либермана в 1935 году. Выступая на Медицинском конгрессе, он сказал: «Наука не нуждается в очищении извне», имея в виду вмешательство нацистов, которые ожидают от медицины доказательств превосходства арийцев. Он сухо комментирует нацистскую евгенистическую теорию: «Новый путь, который рекомендуется, — ничего не стоит». Он хвалит Эйнштейна, чью теорию относительности нацисты пытаются опровергнуть, и осуждает безумие Гитлерюгенда.
Об этом говорится в дневнике Геббельса от 18 ноября 1936 года: «У фюрера. Он очень ругает Зауэрбруха». Несмотря на это, министр пропаганды поддерживает хирурга. Зауэрбрух производит «впечатление», утверждает Геббельс, на критиков, считающих того «еврейским слугой».
По словам Фрэнка Юнга, сына Адольфа Юнга, целью Зауэрбруха было выжить в трудные времена. И он помогал многим людям. Например, принял Адольфа Юнга в свою клинику после того, как нацисты загнали того в «старый Рейх». Когда ранее он отказался работать в недавно основанном Университете Рейха в Страсбурге, нацисты сделали из талантливого нейрохирурга сельского врача. Помощь Зауэрбруха в 1942 году помогла Юнгу найти применение его талантам и опыту в Шарите.
Осенью 1942 года Юнг осторожно спросил Зауэрбруха об исходе войны и записал удививший его ответ в своем дневнике: «Мы не победим. Мы будем повержены. Но заткнись и не говори об этом здесь: в клинике много нацистов!» Празднуя Новый Год в кругу Зауэрбруха, Юнг совершенно уверен, что «этот круг был яростно анти-нацистским». Его особенно впечатлила пламенная новогодняя речь гостя, состоящего в отношениях с еврейкой: «Каждый день, каждый час мы должны бороться против тисков этого нелепого и кровавого режима. Мы охвачены отчаянием и чувствуем приближение катастрофы. Давайте надеяться, что этой фантасмагории ужасов и преступлений придет конец в этом новом году». После этого они слушали запрещённый радио-канал BBC.
Адольф Юнг описывает, как в 1943 году Зауэрбрух в течение двух месяцев лечил еврея, больного туберкулезом, в Шарите, вместо того чтобы передать его, как предписано, в еврейскую больницу. Зауэрбрух игнорирует угрозы до тех пор, пока гестапо не штурмует Шарите. На следующее утро, когда СС собирается забрать пациента, его уже нет. Зауэрбруха допрашивают в течение нескольких часов и обвиняют в содействии побегу. С другой стороны, Зауэрбрух не защищал Ганса фон Донаньи, бойца сопротивления, когда гестапо забирают его из Шарите и незадолго до окончания войны убивают в концлагере Заксенхаузен. «Он был в Шарите, когда забрали бойца сопротивления, об этом позже рассказали свидетели» — говорит Роберт Ютте.
Однако из дневника не становится ясно, знал ли Зауэрбрух, что Юнг работал в Шарите шпионом на союзников. В своей палате Юнг фотографировал секретные документы вместе с Фрицем Кольбе, чиновником Государственного департамента. Кольбе и Юнг привозили фотографии в Берн или Страсбург и отправляли их американцам, англичанам и французскому сопротивлению. «Моя мать и трое моих братьев в Эльзасе были бы немедленно расстреляны или депортированы, если бы моего отца поймали», — говорит Фрэнк Юнг. Он родился только после войны.
Почти странным кажется скопление шпионов в окружении Зауэрбруха: не только Фриц Кольбе, но также и его невеста, Мария Фрич, личный секретарь Зауэрбруха. Ассистент хирурга, а позже шпион КГБ Вольфганг Вольгемут, вероятно, уже тогда работал на Советский Союз. Жена Зауэрбруха, Марго, также помогала Кольбе и Юнгу переправить документы за границу. По её утверждениям, участники сопротивления умышленно не посвящали Зауэрбруха в свои планы.
В 1945 году Адольфу Юнгу пришлось стать свидетелем того, как клиника Шарите оказалась в руинах, заставив врачей оперировать в узком бункере. Команда Зауэрбруха работает в подвальных помещениях, как на конвейере, и за последние дни войны прооперировала более 2700 раненых, в том числе евреев. Зауэрбрух вспоминает в своей автобиографии: «Для меня "Третий Рейх" действительно рухнул среди крови, гноя, трупов и смрада».
После того, как русские взяли Берлин, Юнг вернулся на свою родину. На велосипеде, с провизией на месяц в кармане, он отправился в Страсбург. Зауэрбрух, напротив, остался в столице и был утвержден в должности главы клиники вновь открывшегося Берлинского университета.
В конечном итоге Зауэрбрух посчитал дерзостью то, что в 1947 году его вызвали в суд по денацификации, несмотря на то, что 70 свидетелей оправдали его, и ни один из них не предъявил обвинения. Слушание дела «тошнило» его, он злился: «Я не буду больше это слушать. Я иду домой».
Возмущение имело место быть, в этом берлинцы тогда согласились. Сомнения в том, был ли этот суд оправданным, только усилились спустя годы после смерти Зауэрбруха в 1951 году. «Теперь он снова в лучах света», — говорит Роберт Ютте. «Теперь он снова великий, старый Зауэрбрух, поистине "полубог в белом", образец подражания для других врачей, герой для пациентов». Историк медицины Удо Шаген объясняет, что Зауэрбух был «ярым националистом», хотя «в последние годы войны все больше отворачивался от режима».
«Сейчас мы яснее понимаем амбивалентность Зауэрбруха и замечаем неоднозначности его характера», — говорит Шнальке, — «В жизни каждого человека есть тени».
Оригинал:
