№ 30
К.Н. Шебаршина – И.Н. Владимирцеву
Ленинград. 18.VIII.43
Штамп «Просмотрено военной цензурой. Ленинград.[1?]66»
Дорогой Игоречек, здравствуй!
Сегодня получила твое письмо от 8/ VIII, я так рада, что ты понемногу начинаешь отдыхать и излечиваться от фронтовой обстановки.
Твое сообщение относительно возможного Вашего соединения с дядей Колей меня тоже очень обрадовало. Самое прекрасное было бы осуществление этого варианта. Но все же, Игрушенька, тебе ведь тяжело будет ездить на занятия. Хотя ведь теперь посещение лекций не обязательно. Но знаешь, дам тебе совет как «старый» студент, не сочти это за доктринерство, самое хорошее, если прослушаешь курс весь целиком лекционно, конечно, при условии соответствующего лектора. Если же он дает только пересказ учебника, то ничего не потеряешь, если не будешь его слушать.
Жаль, что ты любишь Москву, а не Ленинград, т.к. мы с мамой уже размечтались, как ты будешь жить вместе с нами и учиться в Университете. Но, возможно, это так и будет. Дядя Коля мечтает по окончании войны перебраться жить на юг. Ленинград не будет блокадным. Ты тогда приедешь к нам. [Ведь] учиться живя в нормальной домашней обстановке легче, чем в общежитии. Я даже себе этого не представляю, чтобы ты жил в общежитии. Ну, это еще не очень скоро, т.к. сейчас у нас обстановка «не дай Боже». Арт[иллерийские] обстрелы просто измучили. А последнее время я их особенно переживаю. Как раз в тот день, когда ты писал ко мне письмо, днем у нас был сильнейший обстрел, в результате которого погибла моя подруга, больше того – мой самый близкий друг. Как мне её жаль, Игоречек, погибнуть так бесцельно, это еще обиднее, чем на войне. Ей всего 21 год, совсем девочка, не видевшая жизни.
Но будет и на нашей улице праздник, и отомстим мы проклятому зверью за все наши страдания. Прости, что своим письмом невольно напомнила тебе тяжелое пережитое прошлое. Но ты не должен об этом думать, у тебя теперь единственная «мышь» и цель – это учеба и наука.
Только, Игорек, не думай, что только этим должна ограничиться твоя жизнь, она у тебя будет полнокровная. Ты такой человек, который не может превратиться в научного сухаря, я жду – ты будешь ученым, но милым, обаятельным человеком.
Наша жизнь идет вполне благополучно, не считая арт[иллерийских] обстр[елов]. С работой тоже благополучно. Часто нервничаю, но это ничего. Я стала очень раздражительная, просто самой неприятно делается после того, как выйдешь из рамок, некультурным, чем-то рыночным несет от таких сцен.
Мне сейчас, Игорек, представился момент, когда я зимой заезжала в Орел. Да, как тогда было хорошо! Но не надо терять надежды на хорошую жизнь в дальнейшем. Мы еще с тобой погуляем на твоих каникулах.
Всего тебе хорошего. Отдыхай получше. Набирайся сил. Крепко целую тебя, маму, Ростика и бабушку. Твоя Кира
Писала на работе. Нач[альни]к явно с любопытством заглядывает на мой стол.
Семейный архив. Автограф.
***
№ 31
К.Н. Шебаршина – И.Н. Владимирцеву
Ленинград. 9.10.43
Штамп «Просмотрено военной цензурой. Ленинград.10361»
Дорогой Игоречек!
Давно нет от тебя писем. Это письмо посылаю тебе на Глотовку, хотя возможно, что ты к моменту прохода письма уедешь из Глотовки в Москву. Но мне почему-то кажется, что ты еще в Гл[отовке] и у тебя плохое настроение. Игоречек, дорогой, брось и не расстраивайся – если тебе почему-либо не удастся поехать в Москву в этом году.
В том, что ты еще одну, т.е. вернее первую зиму проведешь в домашней обстановке нет ничего плохого. Ты еще лучше отдохнешь, укрепишь свое здоровье. Только ты не должен хандрить, хандра ужасная вещь, хотя знаю, что бывает, от нее не отделаешься. Игоречек, если ты не поедешь, то напиши мне каких тебе книг прислать, может быть, мне удастся тебе их купить, а переслать теперь легко. В общем, Игрушенька, наберись терпения до окончания войны, тогда ты и окрепнешь, и вообще будет легче учиться, главное будь бодр. Не считай, родной, что это пустые слова, мне всем сердцем хочется, чтобы тебе на душе было радостно.
Моя жизнь течет без особых перемен: работа, еда и сон - основные элементы. В прошлое воскресенье я была в театре, смотрела «Дорога в Нью-Йорк». Игорек, какая это прелесть. Я побыла в театре, и у меня было такое впечатление, что я побыла в гостях у хороших милых друзей, такая теплота осталась в душе.
В ней нет ни особенного содержания, ни великих идей, просто милая пьеса – картинка довоенной жизни. В кино хожу очень редко. В рабочий день не успеваю, а в выходной день часто думаю – вот кто-нибудь зайдет за мной, но заходить никто не заходит, и день проходит.
Вспоминаю, как ты раньше увлекался кино-картинами, что по несколько раз смотрел одно и тоже. Да, Игоречек, как это было недавно, и как всё-таки давно это было. Я с ужасом думаю, что катастрофически быстро приближаюсь к 30 годам. А 30 лет для женщины – это порядочные годы, тем более, что жизни-то я и не видела. Конечно, смешно об этом говорить, но я не имела еще ни одного платья, которое бы мне хотелось иметь, это пустяки, но для женщины они много значат. Возможно, в этом нельзя открыто признаваться, но мне хочется красиво одеваться, весело жить. Надоело мне все думать о мировых проблемах. Неужели и после войны нам придется только «догонять и перегонять». Неужели все восстановление хозяйства ляжет только на наши плечи, и не заставят согнуться в три погибели фрицев?
Но в основном жизнь благополучна, главное, мама здорова и сейчас начала полнеть. А я, Игорек, просто «машка» стала. Моя полнота меня просто убивает.
Кончаю, т.к. пришел народ.
Крепко целую тебя, мой дорогой. Кира
Славика, Ядвигу Иосифовну и Ядвигу Ивановну целую.
Семейный архив. Автограф
Продолжение следует
