К 75-летию народного артиста России
Шёл август 1997 года... Мы, группа московских писателей, прорабатывали идею создания литературного журнала. Идея, как всегда в таких случаях, казалась заманчивой, но питалась она лишь нашим энтузиазмом. Не хватало главного ‒ денег. Впрочем, кое-какие виды были и подстегивали наше честолюбие. Работали по нескольким направлениям, в том числе и над созданием общественного совета, в который собирались пригласить известных людей: Татьяну Доронину, Александра Шилова, Геннадия Заволокина, Николая Бурляева и других известных персон... Мне довелось встретиться с Шиловым в его картинной галерее, а на Геннадия Заволокина вышел, не зная новосибирского телефона, через Останкино. В разговоре изложил суть предложения, он спросил, кого ещё думаем ввести в общественный совет, и, услышав перечисленные фамилии, легко дал согласие.
Начало было неплохое, но, как часто бывает в таких ситуациях, в дальнейшем начинание застопорилось. Да тут я на месяц загудел в больницу, долго восстанавливался, и, пока болел, оказалось, что журнал более всего нужен мне. Так что идея эта сама собой захлопнулась, но в душе осталось чувство вины перед людьми, которых потревожил пустыми обещаниями. И тогда я решил написать о них. Начал с Заволокина. Дождался, когда он появится в Останкине, договорился о встрече и приготовил блокнот и диктофон. Обычно пишущие люди представляют какое-нибудь издание, я же никого не представлял, будучи членом Союза писателей России, и до конца не был уверен, что где-либо смогу опубликовать свою беседу с ним, но если опубликую, то искуплю вину, хотя и не такую уж большую.
Геннадий Заволокин всегда был у всех на виду, и всякому зрителю, наблюдающему за ним по телевизору, казалось, что он ведёт передачу именно для него, именно с ним говорит, радуется и грустит. Поэтому всегда хотелось написать о нём что-нибудь такое, чего он о себе и сам не знал. Но попробуйте это сделать, если при первой встрече сразу обезоружил, подав руку:
Из-под Томска, звать Геннадий,
Батю Дмитрием зовут,
Дед Захар, мать Степанида ‒
Перед вами весь я тут!
Та, декабрьская встреча, состоялась в монтажной студии Останкино, где Заволокин готовил очередную передачу. Он явно не располагал временем, тем более что пришёл человек, никого не представлявший... И всё-таки уделил мне минут 15‒20, подарил парочку своих книг. И всё же я решил основательно расспросить собеседника. Но не получилось ‒ основательно-то. Тем не менее считал, что мне повезло встретить известного, а главное, любимого человека, передачу которого «Играй, гармонь!» всегда нетерпеливо ждал.
Наступил новый 1998 год. Узнав, что вскоре у Заволокина юбилей, решил где-либо пристроить интервью с ним именно к 18 марта, когда ему исполнится 50. В очередной раз созвонившись, договорились о встрече: Заволокин пожелал прочитать, что сочинил новый для него автор. Встретились в середине января на природе ‒ у Останкинского пруда. Геннадий Дмитриевич был с зятем Владимиром, с которым был знаком ещё по первой встрече в монтажной. Заволокин, прочитав написанное, одобрил, сделав незначительную правку.
Разговор, как и в прошлый раз, был недолгим, но проходил с другим настроением. Геннадию Дмитриевичу, видимо, понравилось, что на этот раз я слово сдержал, сделал то, что зависело от меня. Хотя от желания до его осуществления, подчас, бывает огромная дистанция. И не всегда оно заканчивается положительно. Тем не менее интервью с Заволокиным удалось опубликовать в «Литературной России», и называлось оно «Играй, гармонь» ‒ играй всегда!». Сумел-таки выполнить обещание. Помнится, пока работал над материалом, в душе всё сильнее копилось неуёмное озорство, в ушах постоянно звучала гармонь и сами собой складывались частушки, или прибаски, как говорят на моей родной Рязанщине. Так и клеились к языку.
После первой публикации начал подумывать о других. Теперь уж казалось, что одно интервью о таком человеке ‒ непростительно мало, учитывая упавшие тиражи печатных изданий. Тем более, что в газпромовском журнале «Фактор», узнав о публикации в «Литературной России», попросили написать о Заволокине и для их издания. И не только попросили, но и начали торопить. Торопить-то торопили, но очерк в этом журнале пролежал почти два года, и виной тому ‒ невидимые постороннему человеку литературные рифы, которыми пронизана писательская жизнь, особенно в Москве. Но ожидание будет потом, а пока надо было запастись новыми фотографиями для журнала, и я начал периодически позванивать в Новосибирск, узнавая, когда Геннадий Дмитриевич появится в Москве. И встреча произошла в начале июня. В нашем распоряжении было несколько минут перед его отъездом с командой на очередной Ивановский фестиваль гармонистов. Но фотографии я получил и коротко обменялся новостями.
Имея на руках материал для иллюстраций, продолжил наступление на редакции, не дожидаясь публикации в «Факторе». И в том же, 1998 году, в декабре в «Парламентской газете» вышла статья о Заволокине под названием «Играй, гармонь! Порадуй душу». Газету я послал в Новосибирск и начал изыскивать пути к следующим публикациям. Но ждал их до начала 2000-го, когда вышел объемный и красочно иллюстрированный очерк в журнале «Фактор». Узнав об этом, позвонил на удачу в Останкино и... попал на Геннадия Дмитриевича! Договорились встретиться на следующий день, так как пока не имел на руках журнала, но сразу же позвонив в редакцию, в тот же вечер поехал на встречу с Иваном Подсвировым, заместителем главного редактора «Фактора», предупредив Заволокина. Встретившись в метро и получив от Подсвирова номера журнала, поспешил в гостиницу «Останкино», где, кроме Заволокина, находилась его супруга Светлана Дмитриевна, зять, а позже подъехал художник Евгений Ключарев. Публикацию «обмыли». И здесь надо сказать, что «обмывание» проходило не с привычным русским размахом, а, скорее, символически, а началась сия трапеза с молитвы перед походным иконостасом, который Геннадий Дмитриевич всегда возил с собой. Всем известно, что разговор за общим столом необыкновенно сближает. Заволокин радовался публикации в солидном газпромовском журнале и собирался идти на приём в Рэму Вяхиреву ‒ тогдашнему руководителю, чтобы просить финансовой помощи на свои подвижнические дела.
С той встречи в январе 2000-го Геннадий Дмитриевич стал более расположен ко мне. Теперь, бывая в Москве, сам звонил, спрашивал о новостях. Сперва казалось, что он имел в виду публикации о нём, но потом понял, что это только повод, чтобы позвонить, ведь к тому времени он стал считать меня иным человеком, чем при первых встречах, о которых впоследствии сказал: «Вот, думаю, ходит какой-то чудак, «никого не представляющий». И чего добивается?» Мы вместе посмеялись над этим признанием, которое задним числом было совсем не обидным, потому что ничего не добивался для себя ‒ мне лишь хотелось, чтобы как можно больше людей знали о Заволокине, а образ, сформировавшийся на экране телевизоров, расширился печатными публикациями. Почему о дутых «звездах» эстрады знаем всё, а о настоящем кумире миллионов почти ничего не ведаем?!
И вот наступил 2001 год... В марте и апреле вышли мои очередные публикации: в еженедельниках «Московский железнодорожник» и «Подмосковье». «Московский железнодорожник» отослал в Новосибирск, а экземпляры «Подмосковья» передал при личной встрече (всего впоследствии было более двадцати публикаций о Заволокине в различных печатных изданиях, в том числе в таких тиражных и известных как «Гудок», «Советская Россия», «Сельская жизнь», «Союзное Вече», журнал «Наш современник»). Встреча произошла 15 апреля перед посещением церкви Косьмы и Дамиана на Маросейке, за три дня до Пасхи. После литии Геннадий Дмитриевич попросил Анатолия Заболоцкого, известного оператора-постановщика фильмов Василия Шукшина «Печки-лавочки» и «Калина красная», запечатлеть нас на пленке. Анатолий Дмитриевич поставил нас на фоне церкви и все никак не мог найти нужный ракурс: то ли у меня, не привыкшего к подобным прилюдным съёмкам, было каменное лицо, то ли из-за того, что из-за высокого роста я не помещался в кадр, или помещался, но не гармонировал с Заволокиным. И тогда он, видно, поняв моё стеснение и некоторое неудобство, связанное с обоюдной несоразмерностью, скомандовал: «Становись вниз!» Сам же остался стоять на тротуаре, хотя и в таком положении был ниже меня ростом, но уже не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Команда-шутка развеселила, мы заулыбались, и Заболоцкий успел запечатлеть момент нашего веселья.
Тот день навсегда отложился в памяти. Вечером Заволокин улетал в Новосибирск, времени до отлёта оставалось мало, а ему надо было заехать в Радиокомитет на Новокузнецкой. На Маросейке мы были, понятно, не одни, и всей группой отправились к станции метро «Китай-город», чтобы проехать одну остановку до «Третьяковской». По пути Геннадий Дмитриевич заглядывал в газетные киоски, так как ожидал новую публикацию о себе. Сопровождающие «разрывали» его на части, всем он хотел уделить внимание. Но вот и «Третьяковская»... На прощание мы обнялись, пожелали друг другу удачи. И это была последняя моя встреча с любимцем народа.
А менее чем через три месяца, утром девятого июля, включив телевизор, я ошалел от неправдоподобного известия: погиб Геннадий Заволокин! Как это погиб?! Что значит столь несуразное сообщение?! Но чем дольше сидел у телевизора, тем отчетливее понимал суть происшедшего. Слезы застилали глаза, а сердце не хотело работать. Пошёл на телеграф, послал телеграмму соболезнования в Новосибирск и весь день не знал, куда деть себя, слушая записи песен дорогого человека.
Теперь, когда много лет нет с нами Геннадия Дмитриевича, с запоздалым сожалением вспоминаю о тех моментах, когда был не до конца внимательным, не всегда запоминал, что он говорил, как жестикулировал, улыбался. Почему-то всегда надеялся, что зарождавшаяся дружба впереди, а теперь остаётся лишь тяжело осознавать: к тому, что было, уже ничего не прибавишь. Восхождение оборвалось на полпути, и остался тогда без него, как без страховки. Но теперь более беспокоило его дело, которому он посвятил жизнь и во главе которого стояла Её Величество Гармонь! Это, пожалуй, самое важное. Потому что, не будь гармони, не было бы и того Заволокина, которого знала вся страна.
С каждой новой публикацией (теперь, увы, воспоминаний), когда в очередной раз разворошишь в себе непреходящую любовь, приходит такое ощущение, что будто вновь поговорил с Геннадием Дмитриевичем, послушал его, рассказал о своей жизни, обсудил дальнейшие планы. И начинаешь ждать следующую встречу, и в памяти всплывает новое воспоминание, одно из которых звучит в душе как завещание, обращённое ко всем любителям гармони России: «Пусть звенит неугомонный родник частушечно-гармонный!»
Tags: Эссе Project: Moloko Author: Пронский Владимир
На видео: Слова и музыка Геннадия Заволокина. Исполняет автор (вместе с народом)
