(«Волки и овцы»)
Так говорит о себе «почётный мировой судья» Михаил Борисович Лыняев. В авторской ремарке указано ещё – «богатый, ожиревший барин, лет под 50». В силу своего богатства Лыняев, видимо, постоянно является «объектом» притязаний многих дамочек. Сам он расскажет об опасениях, что «женят», сравнивает барышень с волками: «Самые опасные. Смотрит лисичкой, все движения так мягки, глазки томные, а чуть зазевался немножко, так в горло и влепится», - а потому и «людям не кажется, ни у кого не бывает». Узнаем мы о том, что Мурзавецкая строит планы и относительно него: «Михаил Борисыч Лыняев тоже богаты и уж в летах — для них теперь на примете есть барышня, княжеского рода». «Жертвой» для своей охоты (в результате оказавшейся успешной) выбрала Лыняева Глафира («Лыняев — единственный человек, за которым я могу жить так, как мне хочется, как я привыкла»).
На первый взгляд, Лыняев представляется этаким женоненавистником, прячущимся от потенциальных невест и свах.
Судя по его собственным словам, так было далеко не всегда. На вопрос Глафиры: «Теперь скажите, неужели вы в жизни не любили никого?» - он ответит: «Как не любить!» - и поведает: «Я говорил одной блондинке, что наши души, ещё до появления на земле, были родные, что они носились вместе по необъятной вселенной, порхали, как бабочки, в лучах месяца» (это явно романтические мечты юнца). Но тут же расскажет и об ином: «А другой, брюнетке, я говорил, что найму ей великолепную дачу, куплю пару вороных рысаков… Я обещал ей горы золотые, говорил, что не могу жить без неё, хотел застрелиться, утопиться» (а вот тут уже заявления, так сказать, «из другой оперы», однако объект желаний требовал законного брака).
Да и сейчас прозвучит же (хоть и несколько неожиданно) обращение Аполлона к Глафире: «Атанде! Поклон…. От Лыняева», - с пояснением: «На охоте встретились, денег у него занял, чёрт его возьми! Шуры-муры завели? Ну, что уж, признавайтесь!» У меня не возникает и мысли, что Мурзавецкий попросту способен что-то придумать. Скорее всего, «поклон» действительно был. Что же, не чувствовал Лыняев опасности? Действительно верил в «кротость, смирение, тишину»? Или пожалел бедную девушку? Ведь очень возможно, что он понимает тяжесть её положения в доме «благодетельницы».
Глафира скажет, что Мурзавецкая «для неё ничего не сделает», потому что «у ней во всём расчёт», и добавит: «Но носить это платье можно недолго и только с известной целью; а если вообразить, что придётся всю жизнь таскать эту ветошь… От этого можно с ума сойти». Конечно, она «волчонок», но во многом это обусловлено её жизнью и, в принципе, ей можно и посочувствовать…
Тем более, что и сам Лыняев Мурзавецкую переносит с трудом. Их диалог более чем выразителен:
«Мурзавецкая. А кабы не поручение, ты бы и не заехал ко мне, пожалуй?
Лыняев. Не заехал бы сегодня, дел ведь у нас с вами никаких нет.
Мурзавецкая. Да не всё по делу; а так, навестить старуху, побеседовать?
Лыняев. Ведь у вас одна беседа: ближних судить. А мне некогда сегодня критикой заниматься, домой нужно».
А позднее, у Купавиной, узнав о приезде Меропы Давыдовны выскажется совсем уж откровенно: «Нет, извините! По два раза в день её видеть для меня слишком много». Говоря о покойном муже Купавиной: «Он терпеть не мог Мурзавецкую и называл её ханжой», - Лыняев явно соглашается с этой оценкой.
Конечно, он будет сострадать девушке, живущей в её доме, да ещё и в монастырь в цвете юности собирающейся. К тому же, в какой-то момент он осознает: «Значит, вы такая же, как и все. А я думал, что вы…» - «Что? Что я неспособна любить? Таких девушек не бывает, Михайло Борисыч».
Впрочем, если сам Лыняев всячески прячется, как сказали бы в романтические времена, «от стрел Амура», то он вовсе не отказывается помогать другим.
Вспомним, как он будет передавать Купавиной письмо от Беркутова. Ведь он ждал её на почте («Что бы вам потрудиться заглянуть туда! А то заставляете две версты крюку делать, заезжать к вам»), затем торжественно отдаёт послание: «От друга, от Василья Иваныча Беркутова два письма; одно ко мне, другое к вам… Да вы своё-то не откладывайте, прочтите, не церемоньтесь!.. Приятную новость узнаете. Он сегодня или завтра приедет в усадьбу. Вот радость-то!» И будет очень разочарован её показным равнодушием: «Бедный друг мой! Чует ли его сердце, какое равнодушие ожидает его здесь!» Мне кажется, что рассказ Купавиной(«Как-то, месяца три тому назад, пристал ко мне Лыняев: напишите да напишите Беркутову, чтоб он приехал летом в усадьбу — он вам не откажет») говорит сам за себя: скорее всего, «пристал» он по просьбе Беркутова, видимо, уже знавшего о выгодных для себя проектах, однако сам в ту минуту верил в искренность чувств друга и желал свести двух приятных ему людей.
Да и поведение Лыняева в сцене с приехавшим Беркутовым будет показывать, что он верит в любовь и явно огорошен таким практицизмом приятеля.
Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что Михайло Борисыч достаточно быстро попадётся на удочку Глафиры. Когда она заявит: «Вы меня увлекать не станете, да и увлечься вами нет никакой возможности», - он, «обидевшись», спросит: «Но почему же вы так думаете?», «Вы уж очень безжалостны ко мне. Нет, я ещё…»
Дальше – больше: Глафира, предлагая ему представить, что он её «любит немножко», «садится с ногами на лавку и прилегает к Лыняеву». И – великолепное продолжение:
«Лыняев. Позвольте, что же это вы?
Глафира (отодвигаясь). Ах! извините!
Лыняев. Нет, ничего. Я только хотел спросить вас: что это вы в роль входите или потому, что меня за мужчину не считаете?
Глафира. Я озябла немного.
Лыняев. Так сделайте одолжение, не беспокойтесь, если это вам приятно.
Глафира (опять прилегая к Лыняеву). Итак, вы меня любите, мы живём душа в душу…»
И, выслушав её «я… в короткое время делаюсь для вас совершенной необходимостью, так что вы без меня шагу ступить не можете», уже признаёт: «Да, я допускаю, это возможно». И, «начиная входить во вкус роли», уже целует руки соблазнительницы.
А потому не приходится удивляться, когда он, только что провозгласивший: «Нет, я неисправимый холостяк, я свою дорогую свободу не променяю ни на какие ласки бархатных ручек!» - тут же в эти «бархатные ручки» попадётся и, неуклюже пытаясь оправдаться перед Глафирой, бросившейся ему на шею со словами «Что вы со мной сделали?» («Чем я виноват, чем?», «Да ведь я по вашему приказанию…»), снова начнёт сдаваться: «Ну, я виноват, я каюсь. Ради бога извините! Я неумышленно… (Хочет поцеловать у Глафиры руку.)», - хотя и скажет, что это «на прощанье», а потом и совсем сдастся: «Ну, что ж, я женюсь. Ты так и скажи, пожалуйста! Скажи, что я женюсь».
Однако «это ещё не всё о нём». До следующего раза!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь
