Годы шли. Люба вышла на пенсию и теперь целыми днями пропадала на даче. У Наташки с Генкой родилось еще двое сыновей, и теперь дедовский ремень «переехал» в квартиру Гены. Наталья, словно военачальник, обрела командирский голос. Генка пропадал в командировках – многодетная семья требовала больших расходов. Но ничего, не унывали: Наташка успешно «генералила» на даче свекрови и вкалывала там не хуже лошади Пржевальского. Любе и оставалось только: печку топить, да варенье варить. Как ни странно, ей совсем не тесно было с такой шумной невесткой. Даже приятно.
Усядется Люба в кресло на веранде и наблюдает, как Наташа своими оболтусами командует. Вся троица у нее в в-о-о-о-т в таких ежовых рукавицах! Всему научены, все умеют: капуста полита, дрова расколоты, картошка окучена. Конечно, мальчишки, есть мальчишки – глаз, да глаз за ними. Наталья зорко за выводком следит, но иногда и на нее промашка находит. Васька курить тайком начал – унюхала совершенно случайно. Ваське было «весело». Люба даже испугалась за Васю, любимого внука. Слава Богу, в живых оставила.
Валентина Михайловна на пенсию до сих пор не вышла – Олечку, Танечку и Машеньку тянула. Ромкиной зарплаты не хватало.
- Ну как ты не понимаешь, Люба: девочки! Ребятам что? Три пары штанов купили, и все дела. А девчонкам внимание нужно! Им одинаковые платья нельзя! Будущие женщины растут! – спорила Валентина Михайловна с Любовью.
Люба молчала. Так странно все. Вроде, все дети – родные, все – свои, но вот как-то (она даже признаться себе боялась) Танюша с Машей… Нет к ним такого горячего чувства, как к пацанам. Какие-то холодные девочки, что-ли… Столичные штучки, далекие, равнодушные. Не смогли они привыкнуть к бабушке Любе, хотя приезжали в маленький городок регулярно. Сторонились ее. Любе даже казалось – брезговали. В общем, выросли настоящими «прЫнцессами». Так же, как и Оленька, ничего не умели делать по дому, даже посуду мыть. Бабка Валя молча намывала гору тарелок после очередного «воскресного» обеда.
У Ромки с Ольгой (видно было невооруженным глазом) отношения совсем испортились. А, может быть, Любе это все мерещилось. Где ей понять эти сложные семейные перипетии. У Генки с Наташкой все просто: разругаются в пух и в прах, война войной, развод и кактус между кроватями, глядишь, через пять минут – мирятся, любовь до гроба! Невестка – простая, даже грубоватая, но понятная и близкая – РОДНАЯ. А с Оленькой Любе было тяжело. Вроде бы, тихая, вежливая, ласковая. А после общения с ней голова раскалывается.
- Рома, у вас все хорошо? – тихонечко спросит у сына Люба.
- Мама, у нас все хорошо, - Ромка даже разговаривает не так, как раньше. Тихо, ровно, на автомате…
Генка отмахнулся.
- Ну что ты начинаешь? Ты знаешь, какая у них там жизнь? Борьба. За все: за парковку, за стоянку, за должность! Они там все – как выжатые лимоны. Ты на дачу в течение пяти минут добираешься, а им нужно минимум три часа. За свежий воздух – борьба, мама. Они все такие, лишнюю эмоцию выдать жалко. Не человек, а вещь в себе.
- А зачем?
- А я почем знаю? – Генка психовал, - нужно тоже бросать эту проклятую работу. Не могу, ненавижу дальние рейсы.
***
У Ольги близился юбилей. Она решила отметить его с пафосом (откуда деньги такие бешеные) в шикарном ресторане. И матери, и свекрови, и Генке с Наташкой прислала приглашения.
Наташа откровенно недолюбливала Оленьку. Она не скрывала своей неприязни. Люба спросила у невестки:
- Наталья, ты подменилась на работе? Гена взял отгул. А я – и так свободная. Я к чему спрашиваю: мальчишек с собой возьмем?
Наташка вспыхнула вся, засопела, как примус.
- Не хочу!
- Наташа!
- Не хочу. Не могу. Ты меня извини. Не люблю ее: вся такая гладкая, любезная, глянцевая. Про таких говорят: мягко стелет, да жестко спать. Сю-сю-сю, лю-лю-лю… А девки ее даже не здороваются при встрече. На даче ягодки рвут, мимо меня ходят, словно я – стеклянная.
Люба все понимала. Наташка снова уперлась рогом. Настаивать и заставлять ее проявить элементарную вежливость бессмысленно, такая у нее натура. Ничего страшного, Наташке этот ресторан и даром не нужен.
Свекровь отстала. И правильно сделала: Наталья, успокоившись, заглянула ей в глаза:
- Ну что ты, мама? Хочется развлечься, выгулять новое платье – понимаю. Тем более, ты с Валентиной будешь… Съезди в Питер, отдохни, погуляй. А мы с Генкой уже отмазались – на работе аврал, и нас не отпускают…
Люба вздохнула с облегчением – без обид. И, правда, по Питеру она соскучилась, по музеям. Пойдут они в Валентиной по Невскому, посмотрят на развод мостов… Здорово.
Но ничего не получилось. Судьба распорядилась по своему.
Люба давным-давно уговаривала сватью уволиться. Ее очень беспокоило состояние здоровья Валентины Михайловны. Случайно заметила у нее на полке в спальне кучу разных таблеток.
- Что это у тебя, Валя?
- Голова болит, - ответила Валентина.
Естественно, у врача она не была, естественно – не собиралась. По поводу здоровья у Вали была железная теория: не ломается – не чини.
- Это для вещей такая теория, а ты человек! – сказала Люба.
Но Валя не слушала. Не слышала. И слышать не желала.
Инсульт случился внезапно, когда Валентина Михайловна дежурила на своей работе. И это счастье, что коллега Вали сразу же заметила, как повело рот женщины, как изменилась внезапно ее речь. Увезли на скорой. Допрыгалась работница!
Конечно, вся семья мобилизировалась. Ну как вся…
Оля прилетела сразу, как узнала о несчастье. Привезла огромный букет пионов и несколько упаковок памперсов. К матери ее не пустили. Поплакала и уехала. Работа…
Валентину выписали. Беда, конечно, но шансы выкарабкаться были. Генка, Наташка и Люба навещали Валентину по очереди. Массажи, уход, занятия логопеда – все как надо. Валентина – сильная, справлялась, тянулась. Наташка пела с ней песни – Чтобы Валя научилась снова разговаривать. Получалось пока не очень, однако вопрос: «Е оя (Где Оля)» она задавала постоянно.
Любовь набирала номер Оленьки и слышала в трубке расстроенный плач.
- Я не могу ее видеть такой. У меня нет сил, понимаете?
- А Рома, Оленька? А девочки?
Выяснилось, что у Ромы тоже «аврал», а у девочек – вступительные экзамены в институты.
Наташка раздувала ноздри, выхватывала у Любы трубку и спокойно, доброжелательно (во, нервы) уговаривала несчастную:
- Просто почирикай что-нибудь в трубку. Мама тебя послушает! – и протягивала телефон Валентине.
Оля чирикала что-то, Валентина слушала и улыбалась. Никто не обижался, никто не злился – человека надо спасать – все остальное – потом.
***
Гена позвонил Роме.
- Слушай, братан, я все понимаю. Но совесть имейте. Когда твоя жена маму навестит? Я уж молчу о другой помощи: лекарства, массаж… Просто Валентина Михайловна постоянно спрашивает. Ведь это не по-людски как-то…
Рома помолчал немного. А потом выдал.
- Оля не может. Вы, родственнички, молодцы. Спасибо. Ни один, ни один не поздравил человека. А ведь у нее сегодня юбилей. Ресторан. Гости. И никого из близких. Стыдоба!
Генка отключил телефон. Он замер, оторопел, очумел просто от слов, сказанных братом. Такое чувство, будто не Ромка это был, а абсолютно другой человек. Да брат он Генке вообще? Ладно, эта змея, лицемерка, чудовище – ее уже не переделаешь… Но Ромка…
Наташка ничего не сказала Валентине Михайловне. Зачем расстраивать? Вроде, на поправку женщина пошла, прекратила волноваться за дочку – Наташка замучилась ей сочинять всякие басни про работу Ольгину, про кучу проблем, про эпидемию, из-за которой нельзя общаться друг с другом… Одно удивляло: Валентина Михайловна забыла, что именно сегодня у Оленьки юбилей. Напомнить?
- Валентина Михайловна, миленькая! Может, мы позвоним, Олю поздравим?
Женщина взглянула на Наташку все понимающими глазами. Покачала головой и отчетливо сказала:
- Оля не дочка. Ты моя дочка, Наташа.
Наташка рванула на кухню, где Люба варила бульон для сватьи. Генка курил на балконе.
- Гена, мама! Идите сюда! У нас радость! Валентина Михайловна заговорила!
---
Автор рассказа: Анна Лебедева
Каурка
- Если не выйдешь сегодня в день, пиши завтра заявление по собственному! – рыкнул начальник и бросил трубку.
Санька чуть не заплакал. Обида, копившаяся в душе который год, раздулась огромным пузырем, готовым лопнуть в любую минуту.
За что?
Зимой Саня любил ездить на рыбалку. Так хорошо на свободе. Неторопливо пробурить лунку, аккуратно почистить ее от шуги, порадоваться поклевке, выпить стопку и с толком закусить выпитое – на морозце так вкусен ржаной хлеб с пластом розоватого, в прожилках сала.
В редкие свободные дни он еще с вечера покупал мотылей, налаживал нехитрые снасти, от бати в наследство Саньке доставшиеся. Тайком от Мани прятал «маленькую» для согрева тела и души. Запаривал пшено на затравку. Новые сапоги, подаренные ему сватом на юбилей, были легкие, непромокаемые, и ногам в таких было тепло и покойно при любом морозе – до чего дошел прогресс!
Санька, засыпая ночью накануне, уже представлял себе, как поднимется утром еще затемно, на цыпочках проберется на кухню, чтобы не будить Маню и «банду», вскипятит чайник, заварит чай прямо в термосе (еще один подарок свата), покурит на дорожку и шмыгнет на улицу, вооруженный буром и стареньким отцовским рыбацким ящиком.
Автобус на Михалево отходит от остановки в шесть утра. В семь прибудет на конечную. По темноте Санька быстренько спустится к огромному, километров десять в диаметре, озеру, пробурит лунку в самом «хлебном месте» и усядется – кум королю!
Заспанцы, лентяи, «блатные» рыбачишки только к восьми глаза продрав, к озеру, дай Бог, часам к десяти прибудут. Еще полчаса по деревне колесить начнут в поисках парковки для своих модных машин, норовя прямо к берегу пристать. И никак им, горемычным. Вечно какая-нибудь навороченная тачка по брови в снегу увязнет. Тут бар нет, а потому никто им площадки не расчистит. Тут все равны – хочется им этого или нет.
Хоть и одеты баре в куртки финские, на их ногах - обувка американская, но на озере - дураки дураками. Не ловится рыба то. А у Саньки возле лунки уже десяток толстых окуньков и плотиц парочка. И сам Сашка уже веселенький, и нос в табачке!
Солнце ушастое, небо синее, деревья в пушистом инее, тишина в деревне такая, аж в ушах звенит! Вновь прибывшие рыбаки по снегу переваливаются как пингвины на льдине – не сидится им на одном месте! Увидят Саньку, и давай вокруг него круги наматывать, рядом устраиваться, через плечо заглядывать и вопросы задавать: что, да как, да где… Надоеды!
К обеду на озере столпотворение. Снегоходы гудят, народу – тьма. У Саньки подозрение: какой-то есть у этих рыбаков главный рыбацкий главнюк. Каждый день сигнал своему братству дает: с утра все на Калинецкое едем! И все, не сговариваясь, шеренгой – на Калинецкое. Или на Невесель. Или еще куда, где рыба, по их мнению, клюет. Дилетанты!
Рыба, она везде клюет. Знать только надо, когда и в который час. И какая погода нынче. От подкормки много чего зависит, от настроения, и рыбьего, и Санькиного, в частности! Санька все это знает, потому и с уловом всегда. Он в любой луже отоварится, не сомневайтесь!
К двум часам, прямо к автобусу, Санька успевает управиться. Приятная усталость в ногах, в голове легкий шум, в душе – благоденствие. И никаких нервов, что немного выпил – автобус довезет! Домой Санька не заезжает даже: ему от родителей малюсенький домишко в деревне достался. Недалеко от города. Как раз автобусу по пути. Он там и снимается с транспорта.
