Роман Алексея Анатольевича Макушинского (р.1960) «Пароход в Аргентину» по времени действия охватывает практически весь ХХ век. Место действия романа – Прибалтика, Россия, Франция, Аргентина. Герой романа – некий безымянный «я» - пишет историю жизни архитектора Александра Воскобойникова (персонаж вымышленный). Собирая документы о своём персонаже, он попутно знакомится и с судьбой друга детства Воско (как его зовут на Западе) Владимира Граве.
Очень по-разному сложились судьбы двух друзей, детство которых прошло в Латвии. Александр Воско юношей сражался против советской власти, потом эмигрировал.
Владимир Граве остался в СССР, во время войны попал в плен, был за это репрессирован, и смог вырваться из СССР лишь в начале 50-х.
Вновь они встретились в начале 50-х в Аргентине, вернее, на пароходе, плывущем в Аргентину. У обоих там начался новый этап в жизни – новая работа, новые жёны, новые дети.
Судьбы друзей описаны автором не сказать, чтобы очень подробно, но понятно самое главное – век-людоед переехал их очень основательно, как и многих их современников. Собственно, роман именно об этом – о срезе времени, которое, несмотря на свою жестокость, было их жизнью.
Читать роман очень нелегко, поскольку написан он хорошим, богатым языком. Парадокс – но так оно и есть. Очень длинные предложения, с причастными и деепричастными оборотами, сложносочинённые и сложноподчинённые в одном флаконе. Полное отсутствие прямой речи, только косвенная. Очень много рассуждений героя-автора. Может, мы и вправду разучились сосредоточиваться на длинных фразах?
Вот пример предложения (одного!):
«Все это можно было рассказать ей, и она смеялась, конечно, когда он рассказывал ей об актрисах в вагоне, и вдруг заплакала, когда рассказывал он, как в марте все того же девятнадцатого года они отвоевали Митаву обратно, но заложников освободить не успели и на другой день на рижском шоссе обнаружили схваченные морозом, с раскинутыми руками, трупы женщин и стариков, и еще стариков, и снова женщин, угнанных и по дороге пристреленных отступавшими красными, такое множество трупов, с такими зияющими глазами, провалами ртов, что он даже не пытался сосчитать их, валявшихся по обочинам, и кто их убирал и хоронил потом, он не знает, потому что вместе со всем ливенским отрядом отправлен был держать линию фронта по реке Курляндской Аа, той самой Курляндской Аа, которую, ниже по течению, еще почти в детстве, на лодке переплывал он, бывало, что строго-настрого запрещали им делать родители, со своим вновь обретенным другом, теперь живущим в Буэнос-Айресе, обещавшим скоро приехать сюда в Рио-Давиа, и они стояли там еще целых два месяца, на этой реке, поначалу еще замерзшей, так что и красные переходили на их берег, и они переходили, конечно, на тот, под началом подпоручика Тимофеева, человека безоглядной отваги, у которого и он, Алехандро, чему-то самому важному, может быть, научился, незабвенного, всегда курившего короткую трубку подпоручика Тимофеева, в конце года, после крушенья всех армий и всех надежд умершего в Нарве от тифа и ран, и прекрасную панику наводили в большевицких тылах, и вообще жили весело, на большом и богатом хуторе, привечаемые толстой хозяйкой, немало натерпевшейся за последние месяцы, и он никогда, наверное, ни до того, ни после того не испытывал такой братской и беззаветной близости сведенных судьбою в один отряд очень разных, но тогда и там, в том месте, в то время, и в самом деле, он полагает, готовых пожертвовать собой друг для друга людей».
И, надо сказать, что я не выбирала, весь роман написан такими предложениями. И ещё в русский текст вкраплено много слов на других языках, без перевода, и, чтобы всё это понять, надо обладать определённой эрудицией. Вот пример:
«Пьер-Поль застыл в своем мускулистом и жилистом сарказме; комиксами занимался по-прежнему; успеха по-прежнему не имел; зарабатывал на жизнь компьютерной графикой для какой-то большой фирмы (поганая работенка, boulot de merde, но что делать?); в остальном был таким же branchе, таким же chеbran, так же радостно следил за чужими faux-pas».
Ещё одна трудность прочтения – повествование идёт не единым текстом, а кусками, перемежаясь с отступлениями в современность и с размышлениями автора. Приходится самим складывать текст в единое цельное полотно.
Чем-то роман напомнил мне романы Елены Катишонок, наверное, страницами, посвящёнными Прибалтике.
«…отец ел то, что ему подавали, кроме, вот именно, устриц, с большим безразличием и отменным, надо сказать, аппетитом, время от времени объявляя, впрочем, что такой вкусной еды, какая была у них в Риге и у них в этой... как?.. Courlande, все равно нигде нет, и такой копченой рыбы нет, копченого мяса такого нет, и такого творога (fromage blanc), такой сметаны (crеme), такого черного хлеба, здесь вообще нет черного хлеба, как ни проси, и никто здесь даже не знает, какой должен быть творог, какая сметана, и какого-то ихнего курляндского сыра с тмином, какого-то, прости Господи, печенья с перцем здесь не видывали, вот дураки, и мама всегда смеялась, когда он говорил это, потому что он, наверное, раз в две недели это говорил, всегда одно и то же, все про тот же сыр с тмином и печенье с перцем, непонятно даже, что бы это могло быть такое. Это чудная вещь под названием piparkukas, сказал я, и ты можешь теперь просто съездить в Латвию и попробовать все это; Вивиана, примиренная с прошлым, улыбнулась все же скептически-кислой улыбкой, ясно показывавшей, что ни в какую Латвию она не поедет, а ежели вдруг и поедет, то уж точно никакого печенья с перцем, сыра с тмином в рот не возьмет».
В чём-то роман показался похожим на роман Иванова «Харбинские мотыльки» - наверное в том, что герои Макушинского – такие же унесённые ветрами ХХ века со своей родины люди.
Ну и напоследок: если вдруг кто ещё не знал, но кому интересно, Алексей Макушинский - сын Анатолия Рыбакова.
Этот материал ранее был размещён мною здесь: https://my.mail.ru/community/knigi/673F91B92D08E66F.html
