1920-е. Ирландский островок Инишерин. Размеренная жизнь провинции, чей сомнамбулический покой временами тревожит эхо боевых действий Гражданской войны в Ирландии. Исторические потрясения – далёкий фон, в котором растворяется холодная водная гладь; сама история – нечто неестественное, диковинное для инертного, полумифического Инишерина.
Последователь Беккета и Метерлинка, Мартин Макдона как бы счищает с нарратива лишние наросты, выкачивает из него воздух, тем самым погружая зрителя в причудливое транзитивное состояние – между балансом и катастрофической дисгармонией. Или, точнее, в состояние уже грянувшей катастрофы.
Здесь важно оглянуться на режиссёрский опыт Макдоны, который заключается в создании историй без интриги и без важных драматических событий. Стиль Мартина Макдоны – медленный темп повествования, обездвиженность сюжета, акцентуация психологического конфликта и эмоционального напряжения посредством вербальной иронии и чёрного юмора, топологическая изоляция. “Банши Инишерина” – идейная наследница “Залечь на дно в Брюгге”. Макдона – великий мастер повторения: драматургия как эквивалент ада служит методом создания особых траекторий, следуя которым, персонажи будут проживать схожие ситуации, безнадёжно блуждая в лабиринте собственных душ.
Человеческая душа – понятие в дискурсе Макдоны не менее мистическое, чем сам Инишерин, отрезанный от большой земли. Вдалеке от мира, если воспринимать мир в качестве залога самой человечности, морали, семантической тотальности и прочих вещей, которыми славится гуманистическое общество, бытие становится более парадоксальным, разреженным, бессвязным, абсурдным, нелогичным. В этом “Банши Инишерина” перекликается с картиной Михаила Калатозишвили “Дикое поле”, где бытие также “оголялось” среди беспредельных и одномерных пространств южных степей. И в редуцированном практически до пустоты бытии открывается изначальная пустотность и бессодержательность самой души, существование которой гарантировали только автоматические движения, нисходящие от социума и культуры. На краю цивилизации, на периферии исторических перемен никакого мифа и магического единения человека с природой нет, наоборот, там – пространство, фактически неотличимое от абстрактной геометрической модели, а душа – не сокровенная и бессмертная тайна человека, но фикция заведённого, точно шарманка, тела.
Инишерин своего рода антимир; топос, в котором события попадают в циклический интервал – между началом и концом. Это и есть ад – событие, потерявшее выход к завершению; волей случая выскочившее из исторического становления, где властвует иерархия нарративов, где есть непрерывная причинно-следственная линейность и трансцендентная надисторическая схема действия. Однако здесь, на Инишерине, в координатах События, ни один их нарративов, чьи инкарнации организовывают жизнь индивидов, не приживается и, следовательно, не сообщает разломанному бытию интегрирующий регистр мифа: ни культура, ни семья, ни религия, ни даже государственность не в силах восстановить конститутивное единство коммуникации и взаимопонимания. Потому “Банши Инишерина” – лента, как бы странно это ни звучало, безнадёжно материальная (натурализм и реализм здесь ни при чём) – режиссёрский дискурс Макдоны сбавляет общую громкость художественных кодов, раскрывая белый шум непосредственно текстуального (визуального) слоя, или первичного вещества произведения, где обретается перманентная катастрофа – Событие как разрыв. Жиль Делёз назвал бы “Банши Инишерина” картиной об имманентности, а не о трансцендентности, и путь к самой имманентности выложен именно с помощью драматургии – изолированный и от предыстории, и от развязки, конфликт между Патриком и Колмом зависает в воздухе, не развиваясь, что опять-таки возвращает нас к Событию как моменту отторжения от времени и душе как конструкту пустоты.
Вражда – только антитеза дружбы, как и ненависть – антитеза любви. Это просто понятия. В картине Мартина Макдоны гегелевская диалектика, как, впрочем, и любая другая диалектика, парализована; ни любовь, ни ненависть, ни смерть, ни война, ни размолвка – на Инишерине ничто не имеет никакого смысла. Распад – единственная форма связи и сплочённости; и людей, и мир, и бытие, и природу объединяет вместе лишь бесконечное в себе мгновение разъединённости.
