Споры о личности Ивана Грозного для историков (и не только) - дело привычное. Но мало кто знает, что не меньший интерес первый русский царь представляет для филологов. Ни одна серьёзная книга об истории древнерусской литературы (XVI век традиционно включён в этот период) не обходится без главы об этом авторе.
С точки зрения современности, писателем Иван Грозный не был, так как ни романов, ни повестей не сочинял. Мы бы скорее назвали его публицистом. Но следует помнить, что литература того времени во многом была и иной. Более точно её описывает термин “словесность”. Художественный вымысел ещё оставались исключительно в ведении фольклора, а собственно древнерусской литературой мы называем произведения скорее исторические, публицистические и богослужебные. Подробнее о роли вымысла можно почитать по ссылке ниже.
Эта "нехудожественная" словесность, тем не менее, имела свою стройную систему стилей, жанров, приёмов. Если в авторах Нового времени ценится индивидуальность стиля, то в XVI веке стиль был равен жанру: один и тот же автор писал совершенно иначе в зависимости от того, житие это или летопись. Главным был канон - представление об идеальном тексте определённого жанра.
Именно эту традицию нарушает Иван Грозный, ставший не только первым царём, но и первым русским автором, создавшим свой индивидуальный стиль, не зависящий ни от жанра, ни от общекультурных представлений о “приличном”.
Главным его жанром стали послания - дипломатические (вроде «Послания шведскому королю Юхану III» или «Послания польскому королю Стефану Баторию») и полемические (например переписка с Андреем Курбским и “Послание в Кирилло-Белозерский монастырь”). Адресаты здесь играют второстепенную роль, так как все тексты писались для огласки: автор обращается не только к собеседнику, но и к более широкому кругу читателей. С писем снимались копии и рассылались по разным городам.
Отсюда и главная цель произведений Грозного - воздействовать на читателей силой убеждения и доводами с помощью непоколебимой веры в свою правоту. В ход идут разные средства: многочисленные цитаты из священных текстов, примеры из древней истории и собственной жизни. Он одновременно пишет о личных трагедиях и иронизирует, изображает смирение и угрожает, говорит о высоком и бранится.
Стиль и язык писем очень гибкий, строится на таких контрастах, которые не будут допустимы в литературе ещё как минимум 300 лет. Судя по всему, это является отражением его своеобразной манеры устных диспутов, в которым он питал особый интерес.
В посланиях Иван Грозный постоянно использует разные авторские маски, чаще скоморошнические - именно к этому типу игры его индивидуальный стиль наиболее близок. Известно, что подобное поведение было для него привычным и в жизни. Например, однажды он нарядился в разорванную бедняцкую одежду во время приёма послов крымского хана, чтобы избежать уплаты дани - поступок с точки зрения правителя неслыханный.
Всем известна история оставления престола и передачи его Симеону Бекбулатовичу, которому царь, продолжая игру в самоуничижение, обращается: “Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всеа Русии Иванец Васильев с своими детишками, с Иванцом да с Федорцом, челом бьют”.
Игра на контрасте притворного самоумаления и реальной силы - один из главных приёмов его творчества.
“Послание в Кирилло-Белозерский монастырь” также начинается подобным образом: царь называет себя “грешным” и “окаянным”, пространно сокрушается о своей малости и недостойности давать советы монахам. Но постепенно тон сменяется сначала на иронический, а позже и вовсе на обличительный. Поводом для письма послужила жалоба игумена монастыря, что опальные бояре Шереметев и Собакин не следуют монастырскому уставу, ссылаясь на немощь. Иван Грозный в ответ укоряет игумена, не способного навести порядок:
Три дни в черньцехъ, а семой монастырь! Да коли былъ в миру, ино образы окладывати, да книги оболочи бархаты, да застешки и жюки серебряны, да налои избирати, да жити затворяся, да кельи ставити, да четки в рукахъ, а ныне з братьею вместе ести лихо!
Шереметеву хоти и золотыя сосуды скуйте и чинъ царской устройте, — то вы ведаете. Уставьте с Шереметевымъ свое предание, а чюдотворцово отложите, будетъ такъ добро.
(Три дня в чернецах, а седьмой монастырь меняет! Пока он был в миру, только и знал, что образа одевать в оклады, переплетать книги в бархат с серебряными застежками и жуками, аналои убирать, жить в затворничестве, кельи ставить, вечно четки в руках носить. А ныне ему с братией вместе есть тяжело!
Скуйте Шереметеву хоть золотые сосуды и воздайте ему царские почести — ваше дело. Установите вместе с Шереметевым свои правила, а правила чудотворца отставьте — так хорошо будет)
Ещё более свободно сарказм Грозного чувствует себя в “Послании Василию Грязному”. Контекст такой: Василий Грязной, бывший опричник и приближённый царя, уже в период заката своей карьеры попадает в плен к крымским татарам, которые требуют за него огромный выкуп либо обмен на другого ценного пленного. Грязной неоднократно в письмах умоляет царя согласиться, перечисляя все свои бывшие заслуги.
Но момент выбран неудачно. Иван Грозный к этому времени уже разочаровался в опричнине, поэтому в ответ насмехается над похвальбой любимца:
И мы того не запираемъся, что ты у насъ в приближенье былъ. И мы для приближенья твоего тысячи две рублевъ дадимъ, a доселева такие по пятидесятъ рублевъ бывали..
(И мы не запираемся, что ты у нас в приближенье был. И ради приближенья твоего тысячи две рублей дадим, а до сих пор такие и по пятьдесят рублей бывали)
Главное “произведение” Ивана Грозного - это, конечно, переписка с Андреем Курбским. Бывший приближённый, опасаясь опалы, сбегает в Речь Посполитую, откуда пишет царю о причинах побега и критикует его политику.
Грозный подходит к ответу очень серьёзно: для обоих эти письма были настоящей политической декларацией. Они стараются не переубедить друг друга, но через обличение доводов соперника привлечь читателя на свою сторону. Каждый отдельный текст выстроен подобно диалогу: авторы последовательно цитируют оппонента, выдвигая контраргументы.
Как и в других письмах Грозного главную роль здесь играют пространные цитаты из Священного Писания, призванные утвердить Богом данную абсолютную власть царя и обязательство бояр и духовенства подчиниться ей. Что интересно, то же Писание Курбский использует и как источник своих доводов. Но эта сторона текста довольно традиционна.
Намного более любопытна автобиографическая составляющая - вещь немыслимая для древнерусской словесности. Описание событий жизни одного человека, как тема в масштабах мировой истории не важная, в ней допускалось только в рамках жития. Да и те скорее следовали каноническому набору сцен, чем описывали реальный быт.
Иван Грозный далеко отступает от возвышенной абстрактности письменности своего времени. Он пишет о событиях боярской борьбы за власть, последовавших после смерти его отца. Он говорит эмоционально, ярко описывает перенесённые в детстве обиды и страх.
Насъ же со единороднымъ братомъ моимъ, святопочившим Георгиемъ, питати начаша яко иностранныхъ или яко убожейшую чадь. Мы же пострадали во одеянии и в алчбѣ. Во всемъ бо семъ воли нѣсть; но вся не по своей воли и не по времени юности. Едино воспомянути: намъ бо въ юности дѣтская играюще, а князь Иванъ Васильевичъ Шуйской сѣдя на лавке, лохтемъ опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стулъ, к намъ же не прикланяяся не токмо яко родителски, но ниже властелски, рабское же ничтоже обрѣтеся. И такова гордѣния кто можетъ понести?
(Нас же с единородным братом моим, святопочившим в Боге Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую кичливость?)
Невиданные доселе подробности вроде упоминания княжеской постели вызывают уже чисто стилистическую критику со стороны Курбского:
Туто же и о постелях, о телогреях и иные безчисленыя, воистину якобы неистовых баб басни; и так варварско...
Его письма последовательно написаны высоким, подобающим слогом, к чему он призывает и собеседника. Но Ивана Грозного традиционность в стиле совершенно не ограничивает. Здесь он выступает предвестником игры стилями - таким себе первым русским постмодернистом. Наряду с цитатами из Библии у него встречаются и такие строки:
Что же, собака, и пишеши и болѣзнуешъ, совершивъ таковую злобу? Чему убо совѣтъ твой подобенъ, паче кала смердяй?
А на замечание Курбского о том, что не видать Грозному его лица уже до самого Страшного суда, тот отвечает:
Кто бо убо и желаетъ таковаго ефиопскаго лица видѣти?
Если попытаться кратко описать основные особенности творчества Ивана Грозного, то главной тенденцией будет тотальное подчинение слова своей воле. Он писал так, как будто до него не существовало никаких норм и правил. Будучи глубоко образованным, он не останавливался ни перед чем в попытке воздействовать на читателя как логически, так и эмоционально. Широкий круг библейских образов у него сочетается с приёмами скоморохов, бранью и насмешками.
Грозный вводит в текст реалистичные бытовые сцены. Мы не знаем, было ли так на самом деле. Древнерусский писатель не мог врать. Но Иван Грозный был первым не древнерусским писателем Древней Руси. Как это часто бывает, яркие художественные образы замещают реальность, поэтому во многих книгах по истории мы встречаем ссылки на произведения Грозного как на исторический документ.
Следующая равная ему фигура появится в нашей словесности через целое столетие. Это будет протопоп Аввакум.
