(Из воспоминаний Гадия Арсланова)
Всё произошло внезапно, неожиданно. В начале июля начальник госпиталя объявил:
– Срочно свернуть палатки, упаковать имущество, быть готовыми к погрузке! Выезжаем в район боевых действий. Сегодня же...
И вот мы в пути. На сей раз на своих, госпитальных грузовых и санитарных машинах, груженных носилками, тюками перевязочных материалов, запасом медикаментов, с походной кухней и... надеждой на везение. Уже шли тревожные слухи о готовящемся мощном летнем наступлении немцев на московском направлении, о желании Гитлера отомстить за поражение под Сталинградом. Говорили, что у него теперь какие-то «тигры», «пантеры» – танки с невиданной прочной броней, такой толщины, что ни один снаряд не берёт.
Куда едем, когда прибудем – об этом мы ещё не знали. Но вскоре, судя по направлению, догадались: движемся к полосе действий Брянского фронта, куда-то в сторону Орла и Брянска. Чем дальше, тем сильнее ощущалось дыхание войны. Кругом сожжённые населённые пункты, торчащие русские печи, разбитые дороги, воронки от авиабомб и снарядов. Всё чаще начали попадаться подбитые свои и чужие танки, искорёженные орудия и автомашины – последствия недавних жарких сражений. Ехали молча, сосредоточенно, переживая то, что случилось. И с тревогой поглядывая на небо, не летят ли вражеские самолёты. Всего полчаса назад они налетели на переднюю колонну. Скорее бы проскочить опасную зону – покинуть магистральную дорогу, по которой подтягиваются наши войска, представляющие собой удобную мишень для бомбёжек.
Ну вот, кажется, мы у цели. Свернули с большака, а дальше по просёлочной дороге на окраину деревушки. Здесь и остановились на расстоянии, как сказал замполит Анатолий Подобед, в семи-восьми километрах от передовой линии. Распорядившись разгрузиться и расставить палатки, он помчался ставить дорожные указатели на поворотах. Хотя линия фронта была вне обозрения, отчётливо была слышна артиллерийская канонада.
Вечером увидели, как весь небосклон вдоль передовой занялся красным заревом: то ли от пожаров, то ли от беспрерывных разрывов снарядов и мин. На некоторых участках стало светло.
– Немец в небо фонари повесил. Нервничает… – заметил Миша Вострецов, имея в виду спускаемые на парашютах осветительные ракеты. С наступлением сумерек нарастал шум моторов, доносившийся с ближних дорог. Это пошли танковые колонны, а затем и автомашины, загруженные боеприпасами и горючим.
– Наши тайно перебрасывают части ближе к передовым позициям. Значит, что-то затевают, – высказал Миша своё предположение.
Госпитальный городок мы уже соорудили, занесли в палатку всё необходимое – носилки, тумбочки, бачки с водой и прочие вещи. В двух палатках оборудовали операционные столы, приготовили инструменты, подвели свет от передвижки, всем сёстрам раздали перевязочный материал. Носились как черти и устали от спешной и непрерывной работы. Легли спать лишь за полночь. На рассвете проснулись от страшного грохота, вернее было бы сказать, землетрясения.
– Ну, вот и началось! Жди наступления, раз такая артподготовка... – сказал всезнающий Вострецов.
Через несколько часов начали подвозить раненых. На первых порах мы ещё справлялись с работой, но когда поток усилился, оказались в крайне затруднительном положении. Не успевали оперировать, перевязывать, поить, кормить, делать уколы, подносить утки.
За мной закреплены две палаты, вместившие человек шестьдесят, среди которых много тяжелораненых. Стонущие, кричащие, ругающиеся, молящие и просто молчаливо лежащие – все они нуждались в постоянном уходе и медицинской помощи. Видя, что мне с одной санитаркой не справиться с таким объёмом работы, я привёл из деревни нескольких женщин на подмогу, что нас очень выручило.
Многие раненые умирали у нас на руках, это было тяжело.
Страшное зрелище представляли обожжённые танкисты.
– В первый же день танковой атаки мы потеряли полбатальона. Немцы расстреливали нас в упор из закопанных орудий, – рассказывал позднее танкист, отделавшийся в бою лёгким ранением.
За два дня госпиталь принял более шестисот раненых. Занимались ими без отдыха и сна, некогда было даже перекусить. Никогда прежде я такого напряжения не испытывал. Все валились с ног, на ходу засыпали, и, казалось, этому не будет конца.
Трудности усугублялись тем, что не удавалось вовремя эвакуировать раненых в тыл из-за нехватки санитарных машин. Пытались ловить попутки, но столкнулись с нежеланием водителей возиться с нашими ранеными. Тогда начальник госпиталя пошёл на крайние меры: приказал мне, Вострецову и Тукманбетову выйти на дорогу, останавливать порожние машины под дулами автоматов и заворачивать их к госпиталю. Только таким путём на третьи и четвёртые сутки сумели разрядить обстановку. С этого времени я был назначен начальником эвакоотделения, занимался приёмом и отправкой раненых.
4-я танковая армия под командованием генерал-лейтенанта Баданова во взаимодействии с частями 11-й армии Федюнинского с тяжёлыми боями, медленно, неся большие потери, продвигалась вперёд, наткнувшись на сильно укреплённый оборонительный рубеж противника в районе Волхова. Говорили, что лобовой танковый удар на этом направлении был стратегической ошибкой командования. Так было или иначе, мы этого не знали. Госпиталь следовал за наступающей армией, меняя места дислокации. Подвергался обстрелам, бомбёжкам.
Никогда не забуду тот день, когда меня и Вострецова отправили на «санитарке» за ранеными в расположение части, находившейся вблизи передовой. Не успели доехать до места, как налетели юнкерсы и начали пикировать. Мы спрыгнули с машины и кинулись в сторону. К счастью, увидели траншею, и она, видимо, спасла нас. Вокруг творилось что-то невообразимое. Спереди и сзади, слева и справа везде и всюду рвались бомбы. Волна за волной налетали самолёты. Стоял сплошной гул, день превратился в ночь, словно погасло солнце. Не раз нас засыпало землёй. Я уже мысленно прощался с жизнью. Молнией пронеслись передо мной прожитые годы. Успел представить, как отец дрожащей рукой берёт у почтальона мою похоронку. Когда, наконец, бомбёжка прекратилась, я долго сидел в оцепенении, оглушённый, ничего не соображая. Пришёл в себя от толчка Вострецова.
Потом мы бросились к машине, нашли её исковерканной, изрешечённой осколками, так и оставили там. Увидев, что мы с санитарной сумкой, к нам подошёл какой-то офицер и попросил оказать помощь своим раненым. Пока мы возились с ними, он пригнал студебекер, на котором мы и увезли раненых к себе в госпиталь.
К концу августа нашу изрядно потрёпанную в боях армию вывели на отдых и пополнение, разместив в лесах неподалёку от города Карачева. Госпиталь расположился на опушке, среди высоких хвойных деревьев, продолжал работу по лечению легкораненых и больных, но уже в спокойной обстановке. Начались занятия по подведению итогов работы в полевых условиях, разбору неприятных ситуаций. Начальник госпиталя тепло отозвался о врачах-хирургах и медсёстрах, спасших жизнь многим раненым, похвалил и меня. Как-то заехал командарм генерал Баданов, прошёлся по палатам, а потом всем нам перед строем объявил благодарность.
Пережитые на «дуге» дни сблизили нас. Мы стали роднее, ближе друг другу, в любую минуту могли прийти на помощь. Я не мог не замечать тёплых взглядов женщин, окруживших меня материнской заботой. На второй же день выхода из зоны боевых действий подошла ко мне санитарка из прачечного отделения Наташа Юрченко и велела скинуть с себя всё, что можно выстирать. Аня Цопова взялась пришивать подворотничок. Не знаю почему, но со мной обходились ласково, называя не иначе как Геночка, Арсланчик, братик. Даже разрешали спать рядом, под одним одеялом, но, чур, без баловства!
В первые дни никак не могли привыкнуть к тишине. Ни бомб, ни снарядов, ни лязга гусениц. Только пение лесных птиц. Невольно вспоминал свою деревню. Аркаялан Селеук. Как там отец и Габдрахим? Давно уже не писал, наверняка тревожатся.
Однако скучать не давали. Занялись маскировкой и благоустройством лагеря, проложили дорожки с песчаным покрытием, несли караульную службу. Однажды построили и зачитали приказ о присвоении офицерских званий нескольким врачам и средним медработникам, среди них была названа и моя фамилия. Отныне я младший лейтенант медицинской службы. Начальник АХЧ Бершадский вручил мне звёздочки на погоны, портупею, планшет, хромовые сапоги. С этого дня я имел право на получение дополнительного офицерского продовольственного пайка: сливочного масла, тушёнки, печенья, сахара и лёгкого табака. После церемонии на радостях написал домой длинное письмо, но ответа не успел дождаться. Вскоре после этого произошло неожиданное событие. Как-то приехал в госпиталь начальник медсанслужбы армии Васильев и, увидев меня, подозвал к себе:
– Я тебя перевожу в полк, в госпитале управятся и женщины. Поезжай в Карачев, там получишь предписание... Так я и распрощался с родным коллективом. Впереди была опять неизвестность. Заканчивался сентябрь 1943 года. (Продолжение следует)
