Ольга скатилась с печки, словно столкнул ее кто то.
- Как поймали? Когда? Где? - сыпала она вопросами. На душе стало как то легко. Может он один и скрывался тут в лесу. Хотя кто знает, Лес то ведь не только около Спасского, он и дальше тянется. И болота там нет. Сколько хочешь можно скрываться. Вот уйдут эти солдаты и живи там припеваючи. Никто больше и искать не будет. А полицаев то сколько было, целые отряды. И не только в этой деревне, но и в других. Но почему то именно Степки Ольга боялась больше всего.
Красноармейцы и сами толком еще ничего не знали. Они же здесь, возле этого дома по ночам службу несли да в засаде сидели. Их только оповестили, что пойман преступник. Завтра в район его отвезут,
Ольга после такого известия почти всю ночь не спала. Про себя решила, что ей на глаза Степке показываться никак нельзя. Вдруг еще обозлится на нее и расскажет о ее связи с фашистом. Да еще и приукрасит со зла. Чего хорошего от такого ирода ждать. Это надо подумать, сам сбежать хотел, а жену с детьми на произвол судьбы кинул.
Сон под самое утро пришел к Ольге. Вроде только разоспалась, да солдаты в избе проснулись, собираться начали, Какой уж тут сон. Слезла с печи. На кухоньке занялась привычной бабской работой. Печь растопила, в чугуне поставила похлебку вариться. Как печь протопилась, заставила ее горшками да чугунами с водой. Днем стирку задумала затеять. Мыла то нет. Навела щелоку. Им теперь и сами мылись, и стирали.
Поглядела, воды в кадушке, что в сенях стоит, чуть на донышке осталось. Всю за утро вычерпала. Коромысло да ведра в руки, к колодцу пошла. А там уж бабы собрались. И откуда только узнали, но разговор идет о Степке. В соседях то всего три дома жилых, остальные пустые стоят. Вот все и пришли разом за водой.
- Ох, Ольга, слышала, что творится то. Степку- полицая сегодня ночью поймали. Говорят, что как уж изворачивался, выскользнуть хотел, да не удалось. Связали его по рукам и ногам да в каталажку увели.
Ольга подумала, откуда уж узнали то все, но промолчала. Только головой кивнула.
- Постояльцы наши сказывали про это. Ну туда ему и дорога.
Женщины принялись обсуждать. Ни одна добрым словом не помянула Степана. А вот жену его жалко всем было.
- И как только она за него замуж то пошла. Не глаз, не ушей, видно, не было. Так и жила потом с ним маялась, Слова сказать боялась.
Ольга не стала долго слушать эти разговоры. Понимала, что наболело у баб и радует их, что Степка больше не будет им угрожать. Поэтому и обговаривать эту новость они могут весь день. Набрала она воды, да и домой. Решила, что не будет по улицам ходить, пока не увезут полицая. От греха подальше.
Умела Ольга воду на коромысле носить. Идет прямехонько, ведрами не качнет. Ни одна капелька воды не прольется. Спиной чувствовала, как глядят женщины ей вслед. А как уйдет подальше, так обсуждать начнут. Ну и пусть говорят, что хотят.
И вправду, только отошла она подальше, Ульяна, одна из соседок, тихо заговорила.
- И откуда только такая взялась гордая. Ишь, и говорить то ей с нами не охота.
- Да что ты, беженцы они, на Выселке с матерью жили. Мать то у нее Серафима, колдунья . Видно нет уж в живых ее, а то бы вместе жили.
Пожалели разом Борьку. И порадовались, что не бросила Ольга парнишку, к себе взяла. А то так бы и слонялся бесхозный. Кому больно лишний рот нужен. А она вот взяла. Не гляди, что у самой дите малое. А что в доме Алексеевом живут, так и ладно. Все равно стоял пустой. А хозяева если и вернутся когда, то уж сами разберутся. Постепенно женщины становились добрее к Ольге, пришли к выводу, что даже хорошо, что она тут живет. Есть хоть к кому бежать, коли беда приспичит.
А Ольга шла и не подозревала, что соседи и осудили ее и похвалили и даже порадовались, что живет колдунья рядом с ними. Она думала о том, что все таки хорошо, что живет теперь не на болоте, а в деревне, где есть хоть с кем словом перемолвиться.
Пока ходила, Борька уже проснулся. Ольга подозвала его к себе, сказала главную новость на сегодня. Мальчишка обрадовался. Теперь можно и по улице гулять и за деревню бегать. Может друзей своих встретит. А то скучно одному. Настена не в счет, не поиграешь с ней.
Ольга сварку налила похлебки в миску, позвала Бориску завтракать. Пока ели, разговор все крутился про Степку. Ольга так и сказала, что пока не увезут его в район, она в улицу выходить не будет. Конечно, ребенку не объяснишь почему. Просто сказала, что боится его. Борька поел, поднялся из за стола.
- Мама, можно я погуляю немного?
Ольга все еще никак не могла привыкнуть, что он мамой ее называет, каждый раз вздрагивала. Кивнула головой.
- Иди сынок, погуляй. Долго только не ходи. А то я переживать буду.
Она посмотрела в окошко, как шустро поскакал на палке ее Бориска по улице, размахивая прутиком, как саблей. Улыбнулась. Дите и есть дите. Играть ему охота.
Встала, хотела стирку начать. Да что то голова закружилась. Подумала, что угорела может с утра у печи пока крутилась. Забралась на печь, легла рядом с Настей. Решила полежать, пока дочка не проснется. Лежала и все думала, что это с ней творится. То голова кружится, то подташнивает, вроде как отравилась. Мысль о том, что тяжелая, гнала от себя. Хоть по всем приметам получалось так. Но страшно было думать об этом. Самое страшное было то, что не могла она знать, чьего ребенка носит. Хотя какая теперь разница. Ни с тем, ни с другим они не увидятся. А дите оно и есть дите. Не виновато ни в чем. Успокаивало только, что любопытным, чтоб пересудов не было, может сказать, что от летчика этот ребеночек от нее.
От этих дум тяжело стало. Слезы сами покатились из глаз. Лежала Ольга, всхлипывала, утирала слезы рукавом кофты. Глянула, а в избе на скамейке Серафима сидит. Сидит, ничего не говорит. А голос ее Ольга в ушах своих слышит:
- Не реви. Прими ребеночка как подарок. Мальчишка родится. Скажу тебе, что не от летчика он. Да ты только никому никогда это не говори. Не проболтайся. Забудь, как и не было того немца. Все у тебя в жизни сложится как надо. До самой старости доживешь. С парнишкой век свой доживать будешь. На славу он родится.
Ольга потерла глаза, чтобы лучше присмотреться к Серафиме. Открыла их, а ее нет. Растаяла, как и не бывало. Только слова ее в памяти остались.
Ольга слезла с печи, подошла к лавке, где только что мать видела. Она даже потрогала скамейку. Сама села на это место. Так и сидела, пока Настена не проснулась.
Кормила дочку, разговаривала с ней, потом стиркой занялась. А в голове все слова о ребенке крутятся. Ох, что она Николаю скажет, как тот с войны придет. Как он примет ее с нагулянным ребенком. Только слова матери, что у нее все хорошо будет, успокаивали Ольгу.
Прибежал Бориска, запыхался, словно гнались за ним.
- Мама, мама! Я видел, как Степку увозили. Из города легковушка приехала. Солдаты там не такие как наши. Одеты по другому. Руки то у Степки связаны. Затолкали его в машину и уехали. Так что ты не бойся больше его. И по улице ходи сколько хочешь.
Ольга прижала Бориску к себе. Вот ведь как получается. Один сынок сам ее нашел, да еще один скоро будет. Опять Николая своего вспомнила. Придет, скажет что уходил, только дочка была, а пришел, их уже трое. Только бы принял ребеночка то.
Длинный был этот день. После обеда пришла к ней Марья с Нюрочкой. С порога сразу начала.
- Ой, Олья, что ночью то было. Только мы с тобой про Степку то поговорили. А тут такое чудо. Спать легли. Я за день то устряпалась. Сплю, ничего не слышу. А Нюрочка то меня в бок толкает, да кричит “мама, мама”. Я со сна то понять не могу, что это она меня зовет. Только потом слышу, что стреляют на улице. Она видно выстрелов этих испугалась. Правильно ты говорила про испуг то. Мы кое как оделись, да на улицу прятаться. Я уж грешным делом подумала, а ну как немцы обратно пришли.
На воле я поняла, что за Степкой это пришли. Выследили видно. Ночь, темень, ничего не видно. Только ветер шумит. Пошли мы с Нюрой обратно домой. Обрадовались, что не немцы это. А дома то она больше ничего и не сказала. Опять замолчала.
Марья горестно вздохнула. Вот ведь, обрадовалась как, что заговорила дочка, ан нет, опять молчит.
- Ты погоди горевать то. Заговорит, не все сразу. Раз начала, так обязательно заговорит.
Марья передохнула, а потом продолжила:
- Я ведь смелости набралась и пошла к Капе, Степкиной то бабе, как светло стало. Вроде как узнать, чего это около них ночью стреляли. А она сидит, ребятишек к себе прижала и дрожит вся от страха. Сказала, что Степку поймали на задах, когда тот домой шел. Видно и стрелял то он, отбивался. Его потом связанного в избу завели. Ее все спрашивали, бывал ли он тут после того, как немцев прогнали. А Капа то ведь думала, что он вместе с фрицами сбежал. Она ведь и до этого говорила мне, что хоть спокойно жить без него будет.
Капа то боится, что ее тоже заберут. Вот и трясется сидит. Я успокоила ее, раз уж не забрали сразу, то и не тронут , наверное.
Ольга подумала, что до войны еще воронки то увозили совсем невинных людей. А тут как не крути, а муж полицай. А раздуматься, так что она сделать то могла. Вот и жила в вечном страхе.
Нюра сегодня вроде меньше дичилась. Даже подошла к Настене, которая играла лучинками от дров, присела около нее.
- Ты приводи ее каждый день, пусть играет. Глядишь и заговорит. Да травой то не забывай поить. Пусть горькая, с уговорами напои.
Марья ушла домой, полная надежд. Слова Ольги о том, что дочка выздоровеет вселяли в нее надежду.
