Найти в Дзене
Стакан молока

На ходу подмётки рвёт

Главы из романа «Стяжатели» (10-я публикация) / Илл.: Художник Box_Gennadiy
Главы из романа «Стяжатели» (10-я публикация) / Илл.: Художник Box_Gennadiy

Как только гости ушли, он убрал пакет с деньгами под подушку, а потом минут пять лежал без движения, и так и этак обдумывая случившееся. Ведь чего-чего, а такого поворота событий он не ожидал даже и тогда, когда его накрыли с дачей взятки. Первой была мысль о том, что мало дал, что у кого-то сильно разыгрался аппетит, но, оказывается, ошибся. Аппетит у кого-то стал таким, что из-за собственного обжорства он готов всех проглотить, кто мелькнет на горизонте еще до того, как попытается помешать. Ведь он, Самохвалов, никому не мешал, а всего лишь появился на горизонте – и вот, пожалуйста, чем это закончилось. Очень культурно развели и заставили расписаться против себя, по существу – в своем бессилии перед кем-то могущественным, для которого и сам Самохвалов и его карьеры – пылинка в глазу.

И никого теперь не интересуют его мечты о расширении добычи, о строительстве новых карьеров на тех пятистах гектарах, которые еще лет семь назад принадлежали крестьянам пригородного совхоза, полученных ими в виде паёв и своевременно выкупленных у них Самохваловым, можно сказать, за гроши. Гектары эти раскинулись ниже по течению Княжи, и Антон Тимофеевич знал по данным геологоразведки, известным еще с советского времени, что под толщей пахотной, но заросшей земли находится огромный массив известняка, разработкой которого в свое время не успели заняться – помешала перестройка.

И неспроста в ближайшие годы Самохвалов вплотную решил освоить эту площадь, зная, по предварительной договоренности, что соседний цемзавод тоже наметил расширение производства… Видимо, кто-то где-то это услышал, до кого-то дошли слухи – и вот, пожалуйста: случилось то, что случилось.

И все-таки Самохвалову не хотелось выйти из дела без боя. Он позвонил заместителю губернатора, зная, что у того имеется часть акций карьероуправления, которые в свое время Самохвалов раздавал нужным людям в губернии и районе (Лаврик и Немыкин – в их числе). Конечно, надо бы самому появиться в Елани, но из-за болезни это невозможно. Оставалось поговорить с губернским человеком по телефону, пусть и намеками.

Вы читаете продолжение. Начало здесь

Но, позвонив ему, вместо хоть какого-то понимания и сочувствия услышал грозный официальный окрик Кузьмичёва:

– Антон Тимофеевич! Пожалуйста, более не беспокойте своим нытьем! Благодарите судьбу, что случилось так, как случилось. Всего доброго!

Самохвалов невольно подумал: «Всё заранее просчитали и приготовили, даже не постеснялись больного взять за кадык! А может, это дело рук самого губернаторского зама? А что – очень похоже! Если это так, то тогда земли под карьеры вы от меня не увидите. Ни за какие деньги не продам! – С затаенной радостью подумал Антон Тимофеевич, но почти сразу же проглотил свою радость, когда вспомнил ушедших гостей. – Продам, конечно, продам, и за копейки!» И сделалось так обидно, что не передать словами. Но если уходит из рук главное, то надо хотя бы сохранить, что осталось, резонно решил он и, вспомнив о векселях, которые легко могут уплыть, стоит лишь новому руководству заблокировать банковские счета, позвонил Нистратову и приказал ему:

– Срочно, сейчас же напиши письмо для Сбербанка на погашение векселей и доверенность на имя моей дочери, оформи всё, как полагается, и доставь мне! Для этого свяжись с Ольгой Сергеевной, она продиктует тебе паспортные данные Лады, а также сумму каждого векселя. Понял?

– Чего же не понять…

Не зная, сколько придется ждать Нистратова, Антон Тимофеевич связался с женой:

– Сейчас позвонит Алексей, выполни всё, о чем он попросит. Векселя в сейфе, а паспорт у Лады, надеюсь, на месте. А после приезжай пораньше, не задерживайся!

Прошло немало времени, прежде чем явился Нистратов.

– Сделал? – нетерпеливо спросил Самохвалов.

– Вот… – положил Алексей Леонидович файл с бумагами на тумбочку, а Самохвалов подсказал:

– Внутрь убери!

Немного поговорив о делах, о недавних проверяющих, которых, оказывается, и след простыл, Антон Тимофеевич сказал:

– Ладно, иди… Держи меня в курсе всего, что происходит.

Нистратов ушел, а Самохвалов закрыл глаза, даже попытался заснуть, но почти сразу кто-то раз за разом толкнул в плечо. Глаза растворил, а это Ольга Сергеевна с Ладой стоят, улыбаются. Глядя на них, и он невольно улыбнулся.

– Явились! – спросил, будто не верил своим глазам, и почему-то более смотрел на Ладу, пытаясь найти изменения в ее внешности. Не найдя, спросил: – Какие новости, дочь?

– Особенных нет, выздоравливаю помаленьку…

Ольга Сергеевна не выдержала, попросила:

– Расскажи, расскажи – чего уж теперь скрывать!

– Я и не скрываю: что есть, то есть! Не пройдет и года, дорогой Антон Тимофеевич, как ты станешь дедушкой!

– Отец-то кто? Шишкин?

– Кто же еще!

– Ну и дай Бог! Живите вместе, вы нам с Ольгой Сергеевной не помешаете!

– Мне скоро в Москву возвращаться… Ты разве забыл, что я, между прочим, работаю!

– Николая-то с собой возьмешь?

– Конечно. Чего же ему в общежитии после пожара болтаться?

– Привет ему передавай, не забудь!

– Пап, обязательно! Даже поцелую за тебя! Можно?

– Хоть сто раз, лишь бы на пользу пошло! – краешком губ улыбнулся Самохвалов и махнул обеим, словно подталкивал к выходу. – Ладно, идите, сороки, да будьте внимательными, смотрите, чтобы хищный ястреб не налетел!.. Оль, задержись! ‒ попросил он.

Она остановилась, а он достал из-под подушки пакет с деньгами:

‒ Вот, возьми и не спрашивай ни о чём. Это наши… Всё, иди…

Он хотя и поторапливал их, но, оставшись один на один с гнетущими мыслями, почувствовал себя неуютно. Почему-то начала вспоминаться жизнь с молодых лет, когда он – парнишка из прибайкальского села – пробивал себе дорогу в жизни. Как, поработав на угольном разрезе и отслужив в армии, пытался завоевать Москву и даже сделал первый шаг, послав на творческий конкурс в Литинститут первые стихи, опубликованные в местной «районке». Долго ждал вызова на экзамены, но так и не дождался. Потом ещё что-то вспомнил и почувствовал, как участилось сердцебиение, как трудно стало дышать и почему-то сразу и обильно вспотел… Он сделал усилие, приподнялся на подушке и вдруг почувствовал тонкую, острую боль в сердце, как в тот раз, в машине, будто по нему резанули опасной бритвой… Оставаясь в сознании, он отчаянно пытался дотянуться до кнопки вызова дежурной медсестры, но не успел, потому что бледная рука его повисла на полпути и резко опустилась, а сам он лишь успел подумать: «Вот и конец…»

В положении последнего, отчаянного порыва и обнаружила застывшего Самохвалова дежурный врач ночной смены, делавшая вечерний обход палат. Доложила по телефону с главврачом больницы, а та тотчас довел скорбную весть до Ефима Лаврика, спеша первым сообщить о кончине главы района.

Весть о смерти Самохвалова для простых княжских людей пришла так неожиданно, что осталась почти незамеченной. Лишь некоторые, особенно сердобольные, сетовали на судьбу, не позволившую Антону Тимофеевичу дожить до пятидесяти.

– Вот она, власть-то, до чего доводит! – говорил иной горожанин.

Совсем иначе эту весть восприняли в Княжской администрации. В первое же утро, отправив официальную телефонограмму в Елань с сообщением о преждевременной кончине Самохвалова, Лаврик собрал актив, и провел совещание, на котором довел до сослуживцев печальную новость. На совещании распределили роли на предстоящих похоронах, обговорили вопросы, связанные с церковной и гражданской панихидами, с транспортом, питанием и размещением губернских представителей, и иными, более мелкими задачами. В заключение Ефим Константинович напомнил, что до новых, внеочередных выборов в местное законодательное собрание, день которых официально назначит районная дума, он обязан исполнять обязанности главы муниципального района.

Кто бы спорил. Уж о чём, о чём, а об этом положении в администрации знал самый мелкий чиновник. Так что повода для пустых разговоров не было, а Лаврик их никому не давал. Объявив закрытым заседание штаба по проведению похорон, как он громко обозначил планерку, Лаврик покинул конференц-зал, вернулся в приемную. Когда проходил мимо опечатанного кабинета Самохвалова, горделиво подумал: «Немного терпения, дорогой Ефим Константинович, и будешь ты первым лицом большого района, далеко не последнего в губернии!»

Водитель Антона Тимофеевича сразу перешел в его распоряжение. Еще утром, как только тот появился в приемной у секретаря, то Лаврик первым делом, пригласив к себе в кабинет, озвучил свое распоряжение:

– Отныне вы будете моим водителем! Вас, кажется, Максимом зовут? – уточнил он, хотя прекрасно знал имя самохваловского водителя.

– Да – Максим Зарубин… А машина какая будет?

– Та самая, на которой вы ездили до сегодняшнего дня! Вопросы есть?

– Более нет.

– Тогда побудьте в приемной!

Обговорив после планерки со своим заместителем текущие дела, через полчаса Лаврик взял курс на Елань, в губернскую администрацию, узнав у тамошнего секретаря о возможной встрече с главным губернским администратором. Хотя его никто не вызывал и не приглашал, но ехал он смело, понимая, что появился весьма подходящий повод показаться губернскому начальству.

С главой администрации Петровым – крупным, представительным мужчиной, бывшим когда-то директором совхоза и считавшимся крепким хозяйственником, Лаврик встретился в приемной, когда тот, в распахнутой дубленке и с норковой шапкой в руке, собирался на выход и о чем-то говорил с секретарем… Увидев невысокого, носатого Лаврика, комично улыбнулся, спросил:

– Вы, кажется, из Княжска?

– Так точно, Павел Алексеевич! – по-военному ответил Лаврик.

– Но на сегодня у нас с вами не запланировано встречи! Или я ошибаюсь? – посмотрел Петров на секретаря.

– Вы правы – такая встреча не намечалась… – подтвердила та.

– Форс-мажорные обстоятельства! – поспешил Лаврик вставить словечко.

– Это вы о Самохвалове?

– Так точно!

– Что ж, решение по этому поводу уже принято… На похороны прибудет заместитель губернатора – Кузьмичёв. Так что беспокоиться не надо! – Петров нахмурился, колюче посмотрел на гостя. – Поэтому смело возвращайтесь в Княжск и лично обеспечьте всю необходимую подготовку к завтрашней церемонии.

Лаврик попытался лично пригласить Петрова, но тот не дал ему договорить, едва тот заикнулся о приглашении:

– Всё решено, Ефим… Константинович, – замялся и повторил Петров отчество Лаврика, когда тот ему напомнил его, – лишние слова ни к чему! – и подал, прощаясь, руку.

Ехать до Княжска недолго, но Лаврик о многом успел передумать. И думал он не о завтрашних похоронах Самохвалова, а о том, как грамотно провести предстоящую избирательную кампанию. И если за своих людей он не переживал – тем всё равно кому служить, то отношение со стороны губернии волновало. Ведь запросто кого-нибудь могут навязать. Неспроста расправились с Самохваловым, на дачу взятки развели… Значит, не зря всё затеяли. Расправились, акции отняли – знакомые из депозитария шепнули – теперь ведь и за Лаврика примутся. Ефим Константинович в этот момент рассуждал о себе в третьем лице, словно оценивал ситуацию со стороны, хотя наперед знал, что и не подумает артачиться – легко отдаст свои несчастные семь процентов. Бог с ними! Главное, чтобы у власти оставили. А будет у власти, то найдет способ, как вернуть отнятое!

На последнем подъёме перед Княжском Ефим Константинович попросил Максима остановиться. Тот думал, что новый шеф тормознул по нужде, но Лаврик, выйдя из машины, ни о чём таком не помышлял. Он зачем-то долго смотрел на центр Княжска, возвышавшийся вдалеке на горе; на радующие глаз светло-бежевые девятиэтажки в новом микрорайоне, кое-где разукрашенные ранними огнями; на дымившие фабричные трубы; изгиб застывшей подо льдом Княжи, берега которой обозначались ивовыми зарослями и связывались двумя мостами: железнодорожным и автомобильным. Посмотрел он и вдаль, где за чернолесьем виднелись занесённые снегом отвалы самохваловских карьеров.

Он смотрел и радовался, и пока не верил, что в скором времени он будет всем этим владеть, пусть и не на бумаге, но фактически он теперь хозяин всего этого богатства, он –единственный человек, от воли которого зависит дальнейшая судьба всего разношёрстного народца, живущего в этих пределах. Живут люди и не догадываются, что теперь над ними стоит новый старый начальник, от которого многое зависит в их бестолковой жизни, когда они мечутся букашками, облитые дихлофосом, спасая свои жизни, и многим не удаётся спасти их. И кому, как не ему, Лаврику, навести здесь настоящий порядок.

«Вперёд, Ефим Константинович! Не спи, забирай власть в свои руки и начинай действовать!» – приказал он себе, и, вернувшись в машину, торопливо скомандовал:

– На работу!

Появившись в администрации, Лаврик собрал замов, вызвал Гунько, Немыкина и заслушал ход подготовки к завтрашним похоронам. Обсудили каждый пункт и, посовещавшись, по настоянию Лаврика решили не проводить гражданской панихиды во Дворце культуры, а ограничиться церковным отпеванием, потому что оно даже ближе простым гражданам, чем стандартные речи чиновников. И еще один существенный вопрос обсудили, хотя Гунько и воспротивился, когда Лаврик предложил провести похороны на новой территории кладбища, а не рядом с воротами кладбища, где захоронение выглядело бы более авторитетно.

– Прошли дикие времена, господа хорошие! Пора по-новому мыслить и поступать соответствующе!

– Так ведь могила-то уж готова! – возмутился главный районный милиционер.

– Засыпать сегодня же, сейчас! А к завтрашнему дню приготовить новую, на общих основаниях. Тем самым дадим понять людям, что власть в нашем районе самая настоящая, демократичная, и перед законом у нас все равны!

В семье Самохваловых в последние сутки всё смешалось. Хотя вчера Лаврик лично сказал Ольге Сергеевне, что все хлопоты по организации похорон берет на себя администрация, но домашних забот от этого не убавилось, особенно, когда к ночи прибыли родственники Антона Тимофеевича, прилетевшие с Байкала. Если родственники Ольги Сергеевны были местными, то сибиряки сразу заполнили всю квартиру. Было их шесть или семь – сразу не сосчитать, потому что кто-то из них уходил, другой приходил, и от этого их количество казалось намного большим, тем более что к ним присоединился Нистратов. И сама Ольга Сергеевна, и Лада, и Николай сразу затерялись в этой суете, лишь Вера Павловна, днем прибывшая из Москвы, сразу нашла общий язык с гостями, потому что считала себя коренной сибирячкой.

Ольга Сергеевна почти не ввязывалась в их разговор. У нее другое было на уме: как накормить гостей, устроить на ночлег?! Когда сибиряки шумно, с обильной выпивкой поужинали, рюмка за рюмкой поминая усопшего, вопрос с ночевкой разрешился сам собой, стоило лишь гостям услышать, что придется им спать на полу.

– Мы, дорогая хозяюшка, в гостинице обоснуемся. Так что пусть голова не болит о нас!

Когда же они попрощались до утра, хозяйка начала убирать со стола и помогали ей в этом Вера Павловна и Лада. Николай же слонялся без дела и чувствовал себя необыкновенно чужим в этом доме, к которому он так пока и не привык. К тому же допекала не в меру любопытная Вера Павловна, почему-то решившая с первых минут, что должна, просто обязана, всё знать о зяте Ольги Сергеевны. И когда это любопытство надоело не только Николаю, но и Ладе, то она заступилась за него.

– Вера Павловна, вы ничего не услышите от Николая. Он такой молчун, каких поискать! Правду я говорю? – спросила Лада у Шишкина, и тот лишь благодарно посмотрел в ответ.

Мало-помалу все угомонились, укладываясь на ночлег, разошлись по комнатам, и Ольга Сергеевна, наверное, впервые за последние сутки осталась одна, вдруг почувствовав себя необыкновенно одинокой в своей большой и пока населенной квартире. А что будет, когда Лада с Николаем уедут? Что тогда делать?

Под эти неуютные мысли Ольга Сергеевна все-таки задремала, а проснулась от внутреннего толчка, заставившего вспомнить последние события. И с этой минуты время потекло совершенно по-особенному, будто по кем-то заранее установленному порядку. Она быстро оделась, отправилась в кухню. Вскоре позвонили из администрации, сказав, что тело Антона Тимофеевича привезут в церковь к десяти утра, и что раньше этого времени родственникам там делать нечего.

Вскоре проснулись и Вера Павловна, и Лада с Николаем. Все собрались в кухне, осунувшаяся Ольга Сергеевна приготовила легкий завтрак, состоявший из бутербродов, но никто почти ничего не ел, только Николай торопливо проглотил бутерброд и выпил большую чашку крепкого кофе, а женщины выпили чаю.

Чуть позже позвонили сибиряки и доложили, что готовы к выходу, и Ольга Сергеевна договорилась с ними, чтобы те подходили к городскому храму к десяти. Она попросила об этом, а самой окончательно не верилось, что всё, что бы она сейчас ни делала, что бы ни говорила – всё это происходит наяву.

Утором за пять минут они доехали до храма, у которого уже стояла машина-катафалк, два автобуса, а у входа курили сибиряки. Поздоровались. Сибиряки сказали, что гроб уже привезли, и Ольга Сергеевна вместе с дочерью вошли в храм, за ними потянулись остальные родственники. Антон Тимофеевич показался Ольге Сергеевне неузнаваемо высохшим, словно после долгой болезни, а серое его лицо глянулось таким чужим, что сперва даже не верилось, что это ее муж, с которым она прожила четверть века, и от которого теперь никогда не услышит ни единого словечка.

Вскоре в сопровождении Лаврика появились новые люди, не обращавшие ни на кого внимания, и как только они встали около гроба, то из-за царских врат вышел священник и приступил к чину отпевания. Вскоре к нему присоединился второй, и они, словно соревнуясь в красноречии, совместно вели заупокойную службу.

Лада смотрела на отца, и мысли ее наскакивали одна на другую, и чем более они одолевали, тем горестнее становилось на душе. В конце концов, она не сдержалась, задохнулась от слез. Стоявший рядом Николай это заметил, подхватил Ладу под руку, словно остерегался, что она может пошатнуться.

Он тоже смотрел на застывшее лицо Антона Тимофеевича, но вспоминал свою мать, которую похоронил полтора месяца назад…

Ефим Лаврик, как и подобает местному чиновнику, всё отпевание копировал движения высокопоставленного гостя из губернии. Если кто-либо внимательно посмотрел со стороны, то мог бы заметить, что молятся они почти синхронно, словно всю жизнь совместно посещали храм. Правда, Кузьмичёв мало обращал внимания на Лаврика, а более был расположен к начальнику местной милиции Гунько – старому знакомому. Поэтому ничего не было удивительного в том, что они стояли вместе, изредка о чем-то переговариваясь. Иногда за их спинами появлялся вспотевший Немыкин, лысина которого светилась от бликов горящих свечей. Впрочем, надолго около губернского гостя он не задерживался. Постоит рядышком с ним – и назад, к Лаврику, рядом с которым столбом стоял мэр Княжска – Афанасьев. А Немыкин мелькнет перед Ефимом Константиновичем, что-нибудь шепнет ему, чтобы тот знал, что он, Немыкин, рядом и никогда не предаст его, – и назад, к Ивану Ивановичу и Гунько.

После отпевания траурная процессия отправилась на кладбище. Правда, Иван Иванович, сославшись на неотложные губернские дела, сразу отбыл в Елань, поэтому Лаврику пришлось лично возглавить траурную процессию. Когда же Лаврик сказал над гробом с Самохваловым прощальное слово, а священник пропел «Вечную память», то все, кто желал, простились с Антоном Тимофеевичем, кинули в могилу по горсти земли, после чего местные мастера в минуты засыпали могилу. Провожавшие, немного постояв над глинистым холмиком, смешанным со снегом, потянулись гуськом к автобусам.

Лишь Николай отстал и придерживал Ладу. Когда она посмотрела на него заплаканными глазами, то в них сквозил немой вопрос.

– Посмотри сюда… – указал Шишкин на занесенную снегом могилку с временным деревянным крестом и такой же табличкой, как у ее отца, на которой значилась фамилия его матери.

Прочитав надпись, Лада вздохнула:

– Всего-то сорок пять лет… Вот и хорошо, что они рядом упокоились. Хотя и в разных рядах. Будем чаще навещать!

– Да, – согласился Николай, весной надо будет поставить им памятники, чтобы всё по-человечески было.

‒ Обязательно поставим.

‒ Ты не переживай. Незадолго до того, как мама оказалась в больнице, она отдала мне свои сбережения, часть из них ушло на похороны, а остальные положил на депозит, своих добавил. И себе, конечно, что-то оставил, чтобы не сидеть на твоей шее. Так что не грусти по этому поводу.

‒ Мог бы ничего этого не говорить! ‒ упрекнула она. ‒ Не стыдно считаться?!

‒ Всё ‒ молчу…

‒ Вот и молчи!

Продолжение

здесь Начало публикаций здесь

Tags: Проза Project: Moloko Author: Пронский Владимир

Новый роман Владимира Пронского "Дыхание Донбасса" можно купить здесь

Другие рассказы этого автора здесь, и здесь, и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь