Меры воздействия на кулаков (продолжение)
Многие новообразованные колхозы, во главе которых часто стояли лентяи и пьяницы, оказались малоэффективными. Управлять ими никто не умел, а награбленное имущество не ценилось – не свое же, а государственное, а значит ничье. Стимула для бережного отношения не было. В дальнейшем именно эта концептуальная проблема «ничейности», приводившая к безответственности и транжирству, стала причиной развала не только колхозов, но и в целом страны. Многие колхозы разорились не в Перестройку, а еще в 1930-х годах, когда награбленное было разбазарено, а новое не выращено. Так, например, произошло с колхозом в с. Овсянка, на родине известного писателя Виктора Астафьева, развалившемся в 1939 году: «Земли колхозу не хватало. Какая в наших камнях земля? Там клочок, тут вершок, и при всем этом самые лучшие пашни пустили на распыл - на левой стороне Енисея, что по-за островом, оттяпало овсянскую землю подсобное хозяйство института, на фокинском улусе (…) расположилось подсобное хозяйство другого института - разохотились городские на дармовую землю, тем временем колхоз имени товарища Щетинкина, и без того едва теплящийся, чадил как восковая свечка, пока совсем не угас. И когда я ныне слушаю удивленные речи: откуда, мол, и как появилось варварское отношение к земле, равнодушие к ней? - могу точно указать дату: в родном моем селе Овсянке это началось в тридцатых годах, в те бурные, много нам бед причинившие дни» (В. Астафьев. Последний поклон). О том же говорил С. Голицын: «Так, в селе Любец, где я сейчас живу, колхоз уцелел благодаря четырем семьям переселенцев, бежавших от раскулачивания со своих родимых мест. А в селе Котове, где я жил тогда, колхоз сразу развалился» [цитата по 495].
Данные опасения прослеживаются и в официальных документах. Из выступления С.И. Сырцова на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) от 12 ноября 1929 года: «получается сильнейший разрыв между количественным ростом и качественной организацией крупных производств. Если сейчас же не принять мер к укреплению этих колхозов, дело может себя скомпрометировать. Колхозы начнут разваливаться». [645]
Опасения оказались ненапрасными. Так, в справке инфотдела ОГПУ об административном произволе в связи со сплошной коллективизацией в ЦЧО от 5 января 1930 года читаем: «Благодаря грубым искривлениям, отсутствию организационной и массовой работы и усиленной агитации кулачества к концу 1929 г. в некоторых округах ЦЧО отмечен развал отдельных крупных колхозов (далее их перечисление – авт.)» [645].
Разумеется, причины стали искать не в экономической сфере, а в политической. Тогда же в политический обиход вошла новая терминология «лжеколхозов» и «кулацких колхозов», призванная объяснить их недолговечность.
Местные власти спешили выполнить план и отчитаться наверх о выполненной работе. Активная фаза коллективизации пришлась на осень, следовательно, к наступлению холодов подготовить помещения для проживания скота, птицы и хранения продовольствия не успели, не было заготовлено достаточного количества сена и кормов, работники колхозов не имели должного образования и умения в сельском хозяйстве. Все это привело к массовому падежу и порче отнятого имущества, что серьезно повлияло на продовольственную безопасность страны.
Широко применялись и политические репрессии. Все чаще «кулаков» стали лишать избирательных прав, конфисковывать имущество, высылать всю семью из деревни без формального привлечения к уголовной ответственности в административном порядке, либо с привлечением к уголовной ответственности согласно постановлению ВЦИК и СНК СССР «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» от 1 февраля 1930 г. Судили чаще всего по статье 61 (несдача хлеба во время хлебозаготовок), 117 (спекуляция) и 58 (контрреволюционные преступления) УК РСФСР. Применение последней статьи предполагало не только осуждение крестьянина, но и высылку его семьи, формально к уголовной ответственности не привлекавшуюся. Именно по 58 статье стали проводиться массовые высылки кулаков с семьями в малообжитые районы страны.
Если экономические репрессии носили хоть и несправедливый, но все же законный (по принятым тогда законам) характер, то политические репрессии проводились с невиданными нарушениями советских законов. Это происходило не только из-за законодательной неразберихи и отсутствия четких инструкций и определений, но и из-за того, что судебные органы не справлялись с потоком хлынувших дел. «Кулацкие» дела стали изыматься из суда и передаваться под юрисдикцию ОГПУ, советских и партийных органов. «В то же время на смену уголовному праву приходят подзаконные акты: постановления, инструкции, секретные циркуляры, чаще всего не согласующиеся с юридическими нормами. Методы, применяемые в соответствии с ними, окончательно становятся незаконными» [цитата по 654].
Как правило, под раскулачивание попадали наиболее трудолюбивые крестьяне, составляющие основной костяк сельской общины. Активистами-колхозниками же были те самые бедняки, давно прикормленные властью, которые привыкли ничего не делать и пропивать свое имущество, собственно поэтому и остававшиеся бедными, несмотря на все предоставленные им льготы. Такие люди в деревне презирались. Их озлобленность, зависть и мстительность способствовали усилению репрессий на местах. Им в помощь из города также выделялось 25 тысяч рабочих-активистов (так называемые «двадцатипятитысячники»), которых отправляли на село часто принудительно.
При составлении характеристик на «кулацкие» хозяйства учитывалось не только их состояние на момент раскулачивания, но и положение, в котором хозяйства находились до 1917 г. Важное значение имело происхождение. В первую очередь были раскулачены священники и бывшие помещики, даже те, которые не попадали под экономические параметры кулака. Например, Курьянов Иван Степанович, житель Ломовского сельсовета Раненбургского района ЦЧО до 1917 г. был помещиком, но к началу коллективизации состояние его хозяйства определялось как середняцкое. Его исключили из колхоза за «кулацкое» прошлое, несмотря на существенный вклад в коллективное хозяйство. [655, 656]
Для увеличения общих показателей по району или для сведения личных счетов со стороны активистов и членов сельских советов нередко раскулачиванию подвергались нетрудоспособные граждане. Жертвами насилия становились не только престарелые домохозяева, но и больные. Так, лишили избирательных прав и имущества жителя Березнеговского сельсовета Добринского района ЦЧО инвалида Захарова Василия Федоровича [657]. Был исключен из колхоза и намечен к раскулачиванию житель села Пиково Раненбургского района ЦЧО Скуратов Иван Григорьевич, 40-летний инвалид 3-й группы, хотя он добросовестно выполнял все заготовительные задания и вносил платежи [658]. [656]
Репрессиям подвергались и граждане чья жизнь и состояние хозяйства улучшались после 1917 г. Изображалось это как стремление к наживе и личному обогащению: в характеристике жителя села П. Студенки Лебедянского сельсовета Добринского района ЦЧО Ковыльникова Аверьяна Никитича говорится: «Ведет тайную агитацию против советских мероприятий и коллективизации. Образ жизни ведет по[-]роскошному», но «отношение к Советской власти удовлетворительное» [цитата по 659]. Несмотря на лояльность, домохозяину пришлось пережить раскулачивание и выселение из ЦЧО [660]. [656]
Опасно было быть просто родственником раскулаченных крестьян. Так, широко применялась формулировка «сын кулака». В Демшинском сельсовете Добринского района ЦЧО был выслан Зайцев Семен Ильич, 1903 г. рождения, «сын высланного кулака», отец троих детей [661].
Активисты не стеснялись раскулачивать и одиноких женщин, вообще к термину «кулак» могли относить как мужчин, так и женщин. Например, в Синдякинском сельсовете Хлевенского района ЦЧО в 1931 г. было раскулачено хозяйство 38-летней жительницы села В. Маланьино Слепокуровой Ксении Харитоновны, сын которой был осужден за хулиганство, а дядя, Слепокуров Григорий Петрович, выслан из ЦЧО [662].
Наконец, с помощью советской пропаганды на крестьянство оказывалось беспрецедентное социокультурное влияние. Замкнутый мир, в котором самодостаточно и полноценно жил русский крестьянин был разрушен. Крестьянство перестало существовать как самостоятельная социальная группа, что было достигнуто путем уничтожения традиционной крестьянской культуры различными методами. Как писал историк Шанин: «Среди них можно выделить: тотальную идеологическую обработку широких масс населения, уничтожение традиционной для крестьянства православной культуры, коммунистическое воспитание молодежи, создание урбанистической культуры на селе и т.д. С началом коллективизации в советской печати, литературе, кинематографе создается положительный образ колхозника-активиста, беспощадно борющегося с «озверевшим кулачеством». Все это создает в сознании людей, с одной стороны, понимание необходимости «индустриализации сельского хозяйства», с другой, формирует образ «кулака» — врага народа» [цитата по 634, 635]. Но главное, что разделено было само крестьянство. Террор государства был активно поддержан частью сельского населения. Накапливающиеся долгие годы внутренние противоречия, общинный кризис и малоземелье вылились в трагедию всероссийского масштаба – в самоуничтожение русской деревни.
Реакция крестьян
Естественно, что в такой резкой форме коллективизация не могла проходить гладко. Реакция крестьян была также резкой. По данным канадского историка Л. Виолы в 1929-30 годах ОГПУ зафиксировало 22 887 «актов террора», направленных против местных партработников и крестьян-активистов, в том числе более 1100 убийств, 13 754 массовых выступлений, в которых участвовало более 2 млн. человек [666]. Особенно широкий размах крестьянские волнения приняли в Черноземье, где зажиточных крестьян было больше. По оценкам отечественных исследователей только в марте в ЦЧО было зарегистрировано 192 теракта, в том числе 25 убийств, а всего за январь — апрель 1930 года в стране прошло 6117 выступлений с более 1,5 млн. участников [667, 668].
Чем плодородней была местность, тем богаче были крестьяне, следовательно, тем больше и активнее они сопротивлялись раскулачиванию. Этим объясняется, например, что самым неспокойным округом Московской области оказался Рязанский округ, наиболее плодородный. С января по март 1930 года там произошло 77 выступлений с общим количеством участников 25 082 человека [669]. Здесь же произошло нашумевшее в феврале 1930 года Веряевское (Петелинское) восстание, охватившее 42 села с 12 тысячами человек. Населением были разгромлены амбары с ссыпанным семенным зерном, поломан инвентарь, растащен амбар с отобранными при раскулачивании вещами. За время волнений были убиты трое и ранены шесть сельчан, убит работник уголовного розыска, ранено восемь активистов. [670]
В это время резко возрастает активность женщин, как со стороны активистов, так и со стороны сопротивляющихся раскулачиванию. В протоколах тех лет особо отмечены так называемые «бабьи бунты», объясняющиеся с одной стороны агитацией попов и кулаков, с другой – неграмотностью женщин. Так, читаем из протокола ОГПУ по упомянутому Пителинскому восстанию: «Большая толпа женщин встретила направленный на подавление восстания в село Веряево сводный отряд из железнодорожной охраны и милиции. В результате возникшего противостояния отряд был вынужден покинуть село, не выполнив поставленную перед ним задачу» [цитата по 653]. Еще в 1928 году ОГПУ отмечало, что среди крестьянства женщины составляют 80% участников всех антисоветских выступлений [1361].
Сельские женщины 1930-х годов, как хранительницы домашнего очага и матери многочисленных детей, в большей мере сумели сохранить традиционное мировоззрение, составляли большинство прихожан в местных храмах, бережно относились к домашнему хозяйству. Чаще всего именно женщины активно сопротивлялись закрытию церквей и вступались за раскулаченных односельчан. «22 апреля 1930 года, в 4 часа вечера в с. Сербино, Ухоловского района, толпа женщин – около 100 человек, пришла в организованный колхоз, потребовав от последнего скот, изъятый от кулацких хозяйств при раскулачивании. Затем самолично взяли двух коров и отвели раскулаченным Орлову и Казакову» (отрывок из следственного протокола) [цитата по 663]. В с. Каймар: «При перевозке имущества священника толпа женщин (50–60 чел.) оказала противодействие и не дала выселить попа». При закрытии монастыря в Семиозерской слободе: «Во время проверки церковного имущества собралась толпа женщин в количестве около 130 человек, которые бросились к дверям собора и не дали его опечатать. Попытка 5 конных милиционеров оттеснить женщин от собора окончилась неудачей, т. к. женщины совали вперед детей и бросали в милиционеров бутылки. В результате церковь опечатать не удалось…» [цитата по 1352].
Осознавая мощный потенциал женского движения на селе, органы власти постоянно предпринимали попытки привлечения этой силы на свою сторону. «Сейчас, когда мы вступили в полосу строительства крупного социалистического земледелия, значимость женских масс в сельском хозяйстве еще увеличивается. Женские массы представляют огромный резерв творческой силы, и задачей делегатских собраний вместе со всей партией – помочь тысячам беднячек и середнячек осознать необходимость борьбы за коллективизацию» говорилось в газете «Беднота» [цитата по 664]. На пленуме ЦК ВЛКСМ отмечалась необходимость «самого широкого развития всех форм массовой работы среди девушек, созыв конференции и собраний девушек, в частности девушек-колхозниц; развить культурно-бытовую работу среди них и, проводя различную массовую работу среди девушек, необходимо усилить рост деревенских организаций Союза за счет их» [цитата по 665].
Другой формой протеста стали террористические и диверсионные акты против работников низового аппарата и активистов, непосредственно участвующих в раскулачивании: убийства или их попытки, нанесение вреда здоровью, поджоги и разграбление.
Многие крестьяне, которым грозило раскулачивание, самостоятельно покидали свои дома, уезжали к родственникам или в соседние села и города, нередко это сопровождалось поджогом собственного хозяйства или срочной его продажей. Иногда доходило до удивительных случаев, когда предприимчивые «кулаки» успевали за ночь разбирать дом по бревнам и ставить его в другом селе, был дом и нету, куда делся непонятно. Об этом, в частности Сергею Голицыну рассказал старообрядец и известный книголюб Чуванов Михаил Иванович: «В молодые годы он и его пять братьев работали на московских заводах, по субботним вечерам ездили в родную деревню близ станции Ступино Павелецкой ж. д. Однажды приехали и узнали, что их родителей собираются раскулачивать. Они поняли, что беда нагрянет не только на отца с матерью, но и им всем накостыляют. В ту же ночь избу разобрали и одним рейсом на двадцати санях повезли бревна и доски дома, дранку крыши, кирпичи фундамента и печей, бревна и доски всех пристроек, даже собачью будку захватили, погрузили мебель, сундуки, запасы продуктов, сено и овес, повели корову. А куда везти — не знают. Один из братьев отправился вперед, в Люберцы, там у него был знакомый начальник. Но договориться с ним он не успел. Прибыл обоз, а где выгружаться? Выбрали, где улица кончается, — опушку леса, и за одни сутки избу сложили. Она и теперь стоит. Там у старика Михаила Ивановича я в гостях побывал, чай из самовара пил, рассматривал его собрание старинных книг, знакомился с его коллекцией автографов знаменитых людей, слушал неторопливую, мудрую речь хозяина. Он, в частности, рассказывал с юмором, как поразились те, кто явился раскулачивать его родителей. Они обнаружили только ямы от погреба и от туалета. А соседи руками разводили, говорили: «Знать не знаем, ведать не ведаем» [цитата по 495].
Между тем власть пыталась бороться и с этим: «В целях борьбы с уклонением кулацких хозяйств от уплаты налогов и других повинностей и платежей, Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляют: Воспретить повсеместно кулацким хозяйствам без разрешения районного исполнительного комитета переселение и распродажу ими своего имущества. Обязать районные исполнительные комитеты в отношении кулаков, нарушающих это постановление, применять при самовольном переселении немедленную конфискацию всего имущества, а при распродажах иные репрессивные меры вплоть до конфискации имущества» (отрывок из Постановления ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О воспрещении самовольного переселения кулацких хозяйств и распродажи ими имущества») [1377].
Но чаще крестьянские протесты имели пассивный характер, например, массовый убой и распродажа скота. Так, только в одном селе Констаниново Рыбновского района Рязанского округа с 1 декабря 1929 г. было продано и зарезано: лошадей – 20 штук, коров – 70 штук, овец – 150 штук, свиней – 150 штук. Популярным была скрытая агитация, распространение листовок антиколхозного содержания, уговоры и т.д. [649]
В целом можно отметить, что в этой новой Гражданской войне, как называют коллективизацию некоторые историки (Линн Виола, Андреа Грациози, О.В. Хлевнюк и др.) крестьянство быстро проиграло, сопротивляясь репрессиям гораздо меньше, чем в начале 20-х годов. Открытые выступления носили временный и локальный характер и совершенно не сопоставимы с Чапанной войной или Антоновщиной.
Однако массовые крестьянские выступления и очевидное разрушение сельского хозяйства страны вынудили власть временно отступить от намеченной сплошной коллективизации. Уже 2 марта 1930 года, спустя 3 месяца после выхода постановления «о темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», выходит статья И.В. Сталина «Головокружение от успехов», в которой резко критикуется проводимая на местах коллективизация, игнорирующая принцип добровольности. Отмечается безалаберность местных властей. В итоге Сталин «разрешил» крестьянам оставить для себя часть собственности, правда опять очень расплывчато. «Перегибы» следовало устранить, а виновных руководителей и активистов наказать. «Не коммуна, а сельскохозяйственная артель является основным звеном колхозного движения, но в артели не обобществляются: приусадебные земли (мелкие огороды, садики), жилые постройки, известная часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица и т.д.» [цитата по 671].
Вскоре после опубликования статьи постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 марта 1930 года «О борьбе с искривлением партийной линии в колхозном движении» действия партийных работников, о которых шла речь, были квалифицированы как «левацкие загибы», вследствие чего кампания коллективизации была на время приостановлена, а ряд низовых работников — осуждён [672]. Это вызвало массовый отток крестьян из колхозов весной 1930 года. Так, например, в упоминаемом выше Рязанском округе к 1 июня 1930 года доля коллективизированных хозяйств упала с 75% до 8%, 23 районных руководителя и 131 человек сельских руководителей были привлечены к суду, 64 человека уволены [673]. В колхозах остались в основном бедняки и маломощные середняки, надеющиеся поднять свое благосостояние за счет государства. Собственно, до сплошной коллективизации, доля колхозов была приблизительно такой же. Такой показатель не мог устроить власть и потому «принцип добровольности» был снова забыт уже осенью, когда началась вторая волна сплошной коллективизации. Состоявшийся в феврале 1931 г. V Пленум МК ВКП(б) поставил задачу довести уровень коллективизации в районах деятельности МТС до 40–50% [674]. Нежелание крестьян идти в колхозы вновь привело к угрозам, арестам, раскулачиванию и высылке. Вновь начались и антиколхозные выступления: за три последних месяца 1931 г. их было почти 53 тысячи, а за три первых месяца 1932 г. — более 55 тысяч. Подавлялись они с использованием воинских частей ОГПУ и армии. [675]
Параллельно с раскулачиванием, шел процесс преобразования основанных в НЭП кооперативов, а лучше сказать их разгром, который традиционно сопровождался показательным процессом, организованным ОГПУ. Так, в июле 1930 года по делу вымышленной «Трудовой крестьянской партии» были арестованы крупнейшие экономисты-аграрники, внесшие свой существенный вклад в развитие кооперативного движения крестьян: А. Чаянов, Н. Кондратьев, Н. Макаров и другие. Артели и ТОЗы стали насильно переводить в колхозы. Если в июне 1929 года ТОЗы составляли более 60% всех коллективных хозяйств, то к июню 1933 года уже только 2%. К 1 января 1934 года из 228700 коллективных хозяйств ТОЗов насчитывалось 3430. К 1938 г. они исчезли совсем. [676]. К концу 1930-х гг. колхозы объединяли 93% крестьянских дворов и почти 99% обрабатываемых площадей. [636]
Продолжение следует.
С предыдущей частью главы 3.4. можно ознакомиться здесь:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.