Традиционно, речь считалась исключительной прерогативой человека. Влияние классического антропоцентризма в таких воззрениях ощущалось во всей силе, но какие-либо наблюдательные данные им долгое время не противоречили. Известно было, что животные, – начиная с пчёл и муравьёв, – в природе обмениваются сигналами. Но их система коммуникации не являлась тем, что называем языком мы. Поскольку, набор сигналов, как и их толкование, кодировались на уровне инстинкта.
Сомнения возникли в конце прошлого века, когда наличие языка было отмечено у китообразных. Причём, открытие было совершено в процессе экспериментов по обучению дельфинов коммуникации с человеком. Оказалось, что афалин не просто можно научить изъясняться с помощью пластиковых символов, – они ещё и выкладывают из них предложения, комбинируя существительные, глаголы и прилагательные. К слову, последние два пункта подразумевают наличие развитого абстрактного мышления.
...И тут у экспериментаторов возник вопрос: если уж ручной дельфин, если его поощрять сардинами, способен выучить язык, придуманный людьми, такая – нетривиальная – способность должна была развиться эволюционным путём. А значит, должна приносить дельфину какую-то пользу в природе. И зачем может быть нужно умение говорить, если не для общения?..
Наблюдения, действительно, подтвердили, что дельфины пищат в ультразвуке не просто так, а вполне осмысленно, – со всяческими существительными и прилагательными. Причём, это именно язык, – преимущественно условная, а не инстинктивно заложенная система сигналов. Виды китообразных делятся на «племена», которые не понимают или плохо понимают друг-друга.
Примерно таким же образом события развивались и в случае человекообразных. Ну, хорошо: горилл и шимпанзе можно научить общению с человеком с помощью азбуки глухонемых или клавиатуры. В какой-то мере они даже способны учить приёмам коммуникации с человеком друг-друга. И вполне логично предположить, что если уж обезьяна может выучить человеческий язык, то обезьяний ей освоить будет ещё проще… То есть, разумным начинало выглядеть предположение, что у обезьян в природе какой-то – свой – язык тоже есть.
Но с наблюдательной проверкой гипотезы возникла проблема. Прослушивать переговоры китообразных в естественной среде можно очень легко, ни сколько их при этом не беспокоя. С шимпанзе в природе так не получается. Стая передвигается по кронам намного быстрее, чем человек по земле. Да и вообще, дикие шимпанзе людей близко подпускать не склонны… Люди же, со своей стороны, избегают подпускать к себе близко диких горилл. Изучение же поведения обезьян в неволе ничего не давали. Большинство подопытных животных либо рождаются в вольере (и учатся после этого коммуникации с человеком), или захватываются во младенчестве, – ещё не умея говорить. В плену же языковые навыки не развиваются, поскольку даже взрослое животное окажется в одной клетке с представителем другого «племени». Общаться они будут… как и люди, разделённые языковым барьером, – мимикой, жестами и междометиями, – то есть, с помощью ограниченного набора интуитивно понятных сигналов.
...Следовательно, смысл имели только наблюдения в природе. Но они долгое время ничего не давали. Среди издаваемых шимпанзе звуков удалось выделить от 10 до 15 «сигналов», за исключением «междометий», – например, криков ярости или паники, – явным образом не связанных с происходящими событиями. Причём, у всех стай набор сигналов был общим… Да и не мог быть иным, поскольку возможности гортани шимпанзе ограничены.
Ну, правда. Не даром же предки человека потратили столько времени на совершенствование речевого аппарата. В начале-то его не было. Фонетика обезьян качественно беднее.
...И вот тут только, на слове «фонетика», что-то забрезжило. Конечно, язык не может состоять из десятка слов, – такой-то, именно, проще заложить инстинктивно. Но – если «сигнал» не слово, а «буква»?
Данная гипотеза оказалась плодотворной. Среди шума, производимого стаей шимпанзе, специально обученному компьютеру удалось выделить уже около 400 слов, – из двух-четырёх звуков. Слова, в свою очередь, часто образуют устойчивые сочетания. Которые могут быть… скорее всего, именами. Во взаимном расположении «слов» также отмечена система, потенциально указывающая на построение предложений… Если в неволе обезьяны это могут, значит, и вообще – могут.
Однако, перевести на человеческий язык, прежде чем послать экспериментаторов лесом (за дополнительной информацией), робот – без уверенности – смог только несколько слов. И здесь важно подчеркнуть, что расшифровка языка, это не взлом шифра, – голым числом операций в секунду данная задача не решается в принципе. Для понимания значения слов, нужна вся полнота контекста, в котором они произносятся. То есть, наблюдая одновременно за шимпанзе и за окружающей обстановкой, требуется сначала – правильно! – понять, какую информацию одна особь передаёт другой некой последовательностью звуков. Потом только можно будет напрячь робота, чтобы он объяснил, как эта информация кодируется в звуках.
То есть, всё упирается в сложность наблюдения шимпанзе в природе. Большей частью их невидно, – или видно плохо. И ещё труднее со стороны понять, что в тот же момент видят и слышат они.
