Тему этой статьи мне подсказал один из комментаторов, предложивший вспомнить ещё одно переложение Бюргеровой «Леноры» - балладу Павла Александровича Катенина «Ольга», в своё время вызвавшую довольно бурную литературную полемику.
«Людмила» написана Жуковским в 1808 году, «Ольгу» её автор опубликовал в 1816-м. Наверное, нужно сказать хоть несколько слов о нём, потому что сейчас кое-кто договорился уже до того, что называет Катенина прообразом пушкинского Онегина. Можно ли так сказать об участнике Отечественной войны 1812 года и заграничного похода, сражавшемся под Бородином, Лютценом, Баутценом, Кульмом, Лейпцигом? К тому же поэте-переводчике («Там наш Катенин воскресил Корнеля гений величавый»), авторе гимна декабристов «Отечество наше страдает…» («Свобода! Свобода! Ты царствуй вовеки над нами!»)? Оставляю на ваше усмотрение и перехожу к его балладе.
Как и Жуковский, Катенин переносит действие баллады в Россию, причём относит к совершенно конкретному времени; ведь про жениха героини сказано:
Войск деля Петровых славу,
С ним ушёл он под Полтаву.
За что упрекали Катенина? Н.И.Гнедич, написавший статью «О вольном переводе бюргеровой баллады "Ленора"», отдавая полное предпочтение «Людмиле» (по его словам, это «оригинальное русское прелестное стихотворение, для которого идея взята только из Бюргера»), ставит в вину Катенину, что его стихи «нейдут в душу», «оскорбляют слух, вкус и рассудок». Что же так оскорбило уважаемого критика?
Описание пути героини и её жениха… Катенин более точно следует первоисточнику: у него они встречают и погребальную процессию (она будет упомянута в «Светлане», но в «Людмиле» её нет), и виселицу с казнённым.
У Жуковского это описано очень мягко и лирично:
Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В дыме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом,
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились…
Отметим, что и в более верном переводе, в балладе «Ленора», Жуковский напишет достаточно сдержанно: «Воздушных рой, свиясь кольцом, кружится, пляшет, веет» (правда, тут уже «над столбом, где висельник чернеет», в «Людмиле» казнённый не упоминается). В подлиннике же у Бюргера - «Gesindel» («сброд»), в переводе В.В.Левика в этом эпизоде помянута «нечисть», «сброд нечистый». А Катенин пишет резко о «сволочи летучей», к которой и жених обратится:
Кто там! сволочь! вся за мною!
Вслед бегите все толпою…
Вот это и вызвало недовольство Гнедича: «Слова: светик, вплоть, споро, сволочь и пр., без сомнения, дышат простотою, но сия простота не поссорится ли со вкусом?»
Очень решительно Гнедичу возразил А.С.Грибоедов (статья «О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады "Ленора"»), «уважив прихоти рецензента» и рассмотрев «по порядку всё, что ему не нравится».
Я, конечно, не буду сейчас разбирать остроумнейших замечаний Грибоедова о грамматике и стилистике баллады – наверное, нам вообще трудно судить о них через два века после дискуссии. Не буду и углубляться в сравнение с подлинным текстом, полностью согласившись с замечанием, что тот, «кто взял на себя труд сверять русский перевод с немецким подлинником, должен, между прочим, хорошо знать и тот и другой язык», а я немецкий знаю на уровне «Guten Tag».
Важно одно: он ставит в упрёк Жуковскому излишнюю «напыщенность», ту самую «сладость», которую Пушкин назовёт «пленительной», но которая подчас не совсем уместна. Нельзя не улыбнуться, читая его разбор:
«То знакомый голос был,
То ей милый говорил:
"Спит иль нет моя Людмила,
Помнит друга иль забыла?" и так далее.
Этот мертвец слишком мил; живому человеку нельзя быть любезнее».
И восхищается «пиитическою простотою» строк Катенина
Так весь день она рыдала,
Божий промысел кляла,
Руки белые ломала,
Чёрны волосы рвала.
А мне, например, очень нравится, как Катенин переводит обращение героини к жениху (если верить подстрочнику, то у Бюргера – «Ах, Вильгельм, входи быстрее! Сквозь шиповник продувает ветер. Войди, чтобы согреться в моих объятиях»), которое Жуковский или вовсе опускает (в «Людмиле») или (в позднейшей «Леноре») передаёт неточно – «Побудь со мной на воле»:
«Ах! войди, мой ненаглядный!
В поле свищет ветер хладный;
Здесь в объятиях моих
Обогрейся, мой жених!»
В финале баллады Катенина, как и у Жуковского, звучит тема прощения души, но если и в подлиннике, и в переводах Жуковского звучит призыв терпеть (Грибоедов заметит: «Вообще, как хорошенько разобрать слова Людмилы, они почти все дышат кротостью и смирением, за что ж бы, кажется, её так жестоко наказывать?.. Царь небесный нас забыл — вот самое сильное, что у ней вырывается в горести»), то здесь «адски духи» открыто указывают на бунтарство героини:
«С Богом в суд нейди крамольно;
Скорбь терпи, хоть сердцу больно.
Казнена ты во плоти;
Грешну душу Бог прости!»
Может быть, дело здесь и в куда меньшей, по сравнению с Жуковским, религиозности Катенина: мне довелось читать, что он умер, отказавшись от исповеди и причастия.
Грибоедов видит достоинство баллады Катенина в том, что она ближе к стилю подлинника, в бо́льшей степени народна… И ещё одно замечание Грибоедова мне кажется удивительно верным и для нашего времени: «Если разбирать творение для того, чтобы определить, хорошо ли оно, посредственно или дурно, надобно прежде всего искать в нём красот. Если их нет — не стоит того, чтобы писать критику; если ж есть, то рассмотреть, какого они рода? много ли их или мало? Соображаясь с этим только, можно определить достоинство творения». Могла бы поспорить, что о дурном не сто́ит писать вообще (увы, не получается!), но в остальном всё верно.
Уже много позже А.С.Пушкин напишет: «Первым замечательным произведением г-на Катенина был перевод славной Бюргеровой "Леноры". Она была уже известна у нас по неверному и прелестному подражанию Жуковского, который сделал из неё то же, что Байрон в своем "Манфреде" сделал из "Фауста": ослабил дух и формы своего образца. Катенин это почувствовал и вздумал показать "Ленору" в энергической красоте её первобытного создания; он написал "Ольгу". Но сия простота и даже грубость выражений, сия "сволочь", заменившая "воздушную цепь теней", сия виселица вместо сельских картин, озарённых летнею луною, неприятно поразили непривычных читателей, и Гнедич взялся высказать их мнения в статье, коей несправедливость обличена была Грибоедовым».
Ну, а сам Пушкин, наверное, всё же надолго остался под очарованием баллады Бюргера. Недаром же в «Евгении Онегине» он напишет о своей музе:
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!..
************
И, если позволите, завершу статью надписью, которую Катенин завещал сделать на своей могильной плите:
Павел, сын Александров, из роду Катениных. Честно
Отжил свой век, служил Отечеству верой и правдой,
В Кульме бился на смерть, но судьба его пощадила;
Зла не творил никому и мене добра, чем хотелось.
**********
А завтра вернёмся к Гоголю...
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
