За сугробами мифов: Продолжаем разбирать погоду Зимней войны
Вслед за развенчанием мифа о сорокаградусных морозах, якобы остановивших Красную Армию в декабре 1939 года, необходимо пристально взглянуть на его верного спутника – миф о непроходимых, многометровых снегах. Образ советских танков, беспомощно застрявших в глубоких сугробах, стал таким же неотъемлемым атрибутом популярного нарратива о Зимней войне, как и рассказы о замерзающих насмерть красноармейцах. Считается, что глубокий снежный покров парализовал действия советской техники, лишил ее маневренности и стал одним из ключевых факторов провала первого наступления на линию Маннергейма.
Эта картина глубокого снега, ставшего непреодолимой преградой для стальных армад, выглядит логичной и убедительной. Зима, Финляндия, снег – все складывается в единый образ суровой северной природы, вставшей на защиту маленькой страны. Но насколько этот образ соответствует действительности применительно к начальному периоду войны, к декабрю 1939 года, когда разворачивались решающие бои первого штурма? Как и в случае с морозами, факты и свидетельства очевидцев рисуют картину, значительно отличающуюся от устоявшегося мифа. Давайте попробуем разобраться, действительно ли снег был тем фактором, который сковал действия Красной Армии в самом начале кампании.
Белое безмолвие или проходимое поле? Снег и возможности техники
Прежде всего, стоит задаться вопросом: является ли глубокий снег абсолютным препятствием для современной (на тот момент) гусеничной техники? Военные специалисты разных стран изучали и изучают особенности действий в условиях снежного покрова. Обратимся снова к американскому полевому уставу FM 31-71 "Операции на Севере". В разделе, посвященном действиям танков, есть параграф 3-9 "Влияние глубокого снега" (Effects of Deep Snow). И что же мы там читаем? Оказывается, американские военные вовсе не делают трагедии из снега глубиной в полтора и даже два метра! В уставе прямо указано, что тяжелые гусеничные машины способны преодолевать сухой снежный покров глубиной от 1 до 2 метров (в оригинале – от 3 до 6 футов). Далее описываются процедуры пробивания проходов в снегу для колесного транспорта с помощью гусеничной техники, методы утрамбовки снега и т.д.
Конечно, это теория, и реальные условия могут отличаться. Тип снега (сухой, мокрый, наст), рельеф местности, наличие скрытых препятствий – все это влияет на проходимость. Но сам факт того, что военные специалисты рассматривали возможность действий тяжелой техники в снегу глубиной до двух метров, говорит о том, что глубокий снежный покров сам по себе не считался фатальным, непреодолимым препятствием для танков. Это ставит под сомнение утверждение, что снег автоматически парализовал советские бронетанковые силы.
Но это, как говорится, теория. Что же было на практике в декабре 1939 года на Карельском перешейке? Обратимся к свидетельствам участников событий. И снова, как и в случае с морозами, самое интересное свидетельство принадлежит финскому главнокомандующему маршалу Маннергейму. Описывая начальный период войны, он сетует: "К сожалению, снежный покров продолжал оставаться слишком тонким, чтобы затруднять маневрирование противнику". Поразительное признание! Человек, руководивший обороной Финляндии, прямо говорит, что снега в начале войны было мало, и это облегчало действия советских войск, а не мешало им. Это свидетельство полностью переворачивает миф о снежном плене.
Сантиметры правды: Что говорят оперативные сводки
Если качественной оценки, данной самим Маннергеймом, недостаточно, можно обратиться к точным цифрам, которые сохранились в документах российских архивов. В оперативных сводках советских дивизий, воевавших на Карельском перешейке, часто указывалась толщина снежного покрова на их участке. И эти цифры не оставляют от мифа о двухметровых сугробах камня на камне.
Возьмем оперативную сводку № 257 123-й стрелковой дивизии от 15 декабря 1939 года. Эта дивизия вела тяжелые бои в центральной части Карельского перешейка, пытаясь прорвать финскую оборону. 15 декабря – это самый разгар первых, неуспешных боев на линии Маннергейма. В этот день дивизия проводила разведку боем перед решающим штурмом, назначенным на 17 декабря. Одной из ее задач был захват печально известной высоты 65,5, ставшей символом кровопролитных боев Зимней войны. Так вот, в графе "метеоусловия" этой оперативной сводки четко указано: "Глубина снежного покрова 10–15 см". Десять-пятнадцать сантиметров! Это снег едва по щиколотку. Такой снежный покров не мог представлять серьезного препятствия ни для танков, ни для пехоты, ни тем более для артиллерийских тягачей.
Штурм 17 декабря, предпринятый в таких погодных условиях, оказался для 123-й дивизии и других частей Красной Армии неудачным. Но причина этой неудачи явно крылась не в глубине снега. Снежный покров продолжал оставаться относительно неглубоким и в последующие недели декабря, и даже в начале января 1940 года, когда на фронте наступила оперативная пауза. В оперативной сводке № 17 от 6 января 1940 года начальник штаба все той же 123-й стрелковой дивизии полковник Сафонов указывает: "Глубина снежного покрова 25–35 см". Снега стало больше, но это все еще далеко не те метры, о которых гласят легенды.
Любопытно отметить, что когда в феврале 1940 года Красная Армия предприняла новое, на этот раз успешное, наступление и прорвала линию Маннергейма (в том числе захватив и высоту 65,5), оперативные сводки той же 123-й дивизии характеризовали снежный покров уже как "глубокий". Получается парадоксальная картина: первый, неудачный штурм проходил при относительно тонком снежном покрове, а второй, успешный – при глубоком. Это окончательно разрушает тезис о том, что именно глубокий снег стал причиной декабрьских неудач.
Время для удара: Был ли декабрь идеальным для начала войны?
Если трезво оценить климатические и природные условия Карельского перешейка в декабре 1939 года, то можно прийти к выводу, который покажется неожиданным сторонникам мифа о "генерале Морозе" и "снежном плене". А именно: время начала сухопутной операции против Финляндии (30 ноября 1939 года) было выбрано советским командованием, возможно, не случайно, а с расчетом на оптимальные для наступления погодные условия.
Какова логика такого предположения? Советское командование, планируя операцию, не могло не учитывать особенности театра военных действий. Карельский перешеек – это край лесов, многочисленных озер, рек и обширных болот. Летом и осенью эта местность труднопроходима для крупных войсковых соединений, особенно для техники. Однако к началу зимы ситуация меняется. Почва промерзает, болота и озера покрываются льдом. При этом устойчивый глубокий снежный покров еще не успевает сформироваться.
Именно такие условия, по всей видимости, и сложились в декабре 1939 года. Земля, скованная первыми, еще не сильными морозами (как мы помним, температура колебалась около нуля или слабого минуса), стала твердой и проходимой. Многочисленные озера, реки и болота покрылись льдом, достаточно прочным, чтобы выдерживать не только пехоту, но и легкую технику, а местами – и танки. При этом снега, по свидетельствам Маннергейма и данным оперсводок, было еще мало (10-30 см), что не создавало серьезных препятствий для движения.
Такие условия были практически идеальными для применения многочисленной советской боевой техники – танков БТ и Т-26, артиллерийских тягачей "Комсомолец", а главное – для обеспечения бесперебойного снабжения войск силами штатного автотранспорта. Основу советского военного автопарка составляли полуторатонные грузовики ГАЗ-АА ("полуторки") и трехтонные ЗИС-5. Эти машины не отличались высокой проходимостью и могли нормально передвигаться в основном по дорогам или твердому грунту. Летняя и осенняя распутица или глубокий снег делали их эксплуатацию крайне затруднительной. А вот промерзшая почва и неглубокий снег декабря 1939 года должны были позволить автотранспорту относительно свободно передвигаться, подвозя боеприпасы, горючее и продовольствие к наступающим частям.
В качестве дополнительного, хотя и второстепенного, бонуса зимнего времени можно упомянуть и отсутствие комаров и прочего гнуса, которые летом в изобилии водятся в лесах и болотах Карельского перешейка и могут доставить немало неприятностей солдатам. В декабре эта проблема, по понятным причинам, отсутствовала.
Таким образом, складывается картина, что выбор времени для начала операции был не только не ошибочным с точки зрения погодных условий, но, возможно, даже оптимальным для реализации советских планов, предполагавших широкое использование техники. Расчет на то, что природа в начале зимы будет скорее союзником, чем противником, имел под собой все основания. А раз так, то причины неудач первого этапа Зимней войны следует искать не в мифических сугробах и морозах, а в других факторах: в недооценке силы и упорства финской армии, в недостатках планирования и разведки, в тактических ошибках командования РККА, в слабой подготовке войск к прорыву современной укрепленной линии. Погода же в декабре 1939 года, вопреки устоявшимся мифам, скорее благоволила наступающим.
