Ибрагим не сразу нашёл тот двор с лачугой, который указал ему Али-ага. Наконец, блуждая по тропам, он свернул на ещё одну и через полмили увидел постоялый двор.
По двору бегали дети мал мала меньше, чумазые, в латаных одеждах, босые. Чуть поодаль на подстеленной мешковине сидел самый маленький ребёнок, такой же чумазый, как его старшие братья и сёстры. Сердце Ибрагима заколотилось, он не узнал, а почувствовал, что это была его Эсманур. Из тысячи детей он узнал бы её, хоть и прошло уже немало времени с момента её пропажи.
”Должно быть, ей уже годик, а почему же ручки не такие пухленькие, ямочки на щёчках стали более явными, да и личико вытянулось ”, - лихорадочно думал Ибрагим, медленно, на ватных ногах, подходя к ребёнку. А ребёнок вдруг улыбнулся и протянул к нему ручки. Ибрагим присел, взял малыша и поднял на вытянутых руках вверх. Малыш засмеялся. А Ибрагим заплакал.
К ним быстрыми шагами подошла мать семейства и затараторила:
- Эфенди, вот видишь, своих мне мало, так этого ещё кто-то подбросил. Я и не сразу его увидела, дети взяли его да и спрятали в хлеву, играли с ним, как с куклой. А я думаю, куда молоко пропадает. Наливаю каждому в кружку, вижу, что в кувшине остается, только отвернусь, кувшин уже пустой. А они дитё кормили. Потом признались, а куда её девать, своих девять человек, и десятой кусок хлеба да стакан молока найдётся, она ж не виновата, что мать от неё отказалась. А девочка красивая какая, посмотри, эфенди, ой, да она на тебя и похожа, глаза точь-в-точь как у тебя, так и сверкают. А какое потешное пятнышко я видела у неё на спинке, когда купала, точно цветочек нераспустившийся.
- Остановись, женщина, я забираю у тебя ребёнка, держи, это тебе за то, что не оставила её без пищи и крова, - Ибрагим достал два увесистых мешочка с золотыми монетами и отдал матери семейства.
- Благодарю тебя, эфенди, храни тебя Аллах! – заулыбалась обрадованная такому богатству женщина. Но вдруг стала очень серьёзной и спросила: - А зачем тебе ребёнок, бей, кто ты, откуда и куда направляешься? Почему тебя так растрогала эта девочка, вижу слёзы на твоих глазах?
- Я занимаюсь торговлей, хатун. Дела у меня идут справно, есть свой дом в окрестностях Стамбула. Вот только Всевышний не оказал нам с супругой милость иметь своих деток, а эта девочка привлекла моё внимание своей схожестью со мной. Иншалла, она станет нам любимой дочерью, - слова Ибрагима прозвучали убедительно, да и его вид внушал женщине доверие.
- Ой, как хорошо, бей, Аллах смилостивился над невинной душой и послал ей добрых родителей. Постой, дам молока девочке попить перед дорогой, путь неблизкий.
Через минуту женщина вынесла кружку молока, погладила девочку по голове и пожелала им с Ибрагимом лёгкой дороги. Ибрагим снял с себя кафтан, постелил на лошадь и усадил на него малышку. Вскочив сам, пришпорил коня и тронулся в путь. Дети махали им руками и что-то кричали вслед.
- Нигяр, Нигяр, - Джанфеда-хатун, забыв постучать, вихрем ворвалась в покои женщины, - Нигяр, Ибрагим-паша везёт нашу Эсманур! На середине комнаты она осеклась, закрыв рот рукой.
Нигяр, с безумным взглядом и бешено бьющимся сердцем, встала с кровати и быстро вышла из комнаты. Остановившись на крыльце, она увидела идущего по лужайке Ибрагима с ребёнком на руках. Не разбирая дороги, женщина подбежала к ним и вцепилась в девочку обеими руками. Слёзы застилали ей глаза, она всхлипывала, часто моргая. Девочка обняла обеими ручками шею отца и отвернулась от Нигяр.
- Нигяр, - тихим голосом сказал Ибрагим, - ты напугала её. И, уже обращаясь к маленькой дочери, ласково промолвил:
- Ну же, моя Эсманур, не бойся, папа с тобой! А эта красивая тётя твоя мама, она любит тебя также сильно, как и я. Она давно не видела тебя и очень соскучилась. Ей так хочется обнять тебя.
Видимо, ласковый голос и добрые слова успокоили малышку, она повернула головку и посмотрела на Нигяр. Женщина осторожно взяла маленькие ручки дочки и принялась покрывать их поцелуями. Девочка приняла это за добрый знак и улыбнулась матери, однако, идти к ней на руки по-прежнему не хотела. Так все трое и вошли в дом: Ибрагим нёс дочь на руках, а Нигяр держала её за обе ручки.
Надо ли говорить, какое счастье переполняло всех обитателей поместья!
Поздно вечером, когда уехал Ибрагим-паша, сладким сном спала в своей кроватке сытая и выкупанная Эсманур, Джанфеда-хатун еле слышно постучала в покои Нигяр.
Получив разрешение войти, она начала говорить прямо с порога:
- Нигяр, душа моя не на месте, я должна объяснить тебе, откуда я знаю про Ибрагима-пашу. В тот день, когда он приехал узнать подробности о нападении на нас, он попросил и меня подняться к тебе в покои, чтобы поговорить с нами обеими. Подойдя к комнате, я уже приготовилась постучать, но услышала твой надрывный голос, которым ты дала дерзкий ответ, упомянув имя Хатидже-султан. Накричав на тебя, из покоев тотчас же выскочил Ибрагим-паша. Вот так я всё и узнала. Нигяр, ты должна знать, я унесу твою тайну в могилу.
- Джанфеда-хатун, видно Аллаху так было угодно подарить мне великую любовь к этому человеку, да, запретную любовь, плод этой прекрасной любви моя Эсманур. Не будь Ибрагим столь любим Повелителем, возможно, всё сложилось бы иначе. За годы службы в гареме я сама организовывала брачные церемонии служанок и наложниц, выданных замуж за визирей государства. Традиции и правила это позволяют. Однако, султан Сулейман очень ревностно относится к личной жизни Ибрагима-паши и никогда не позволил бы ему создать свой, отдельный от султана и династии, мир. Поэтому, если тайна откроется, это погубит Ибрагима, меня и нашу дочь. Тайна стала известна Хатидже-султан, результат этого тебе известен. Не думаю, что госпожа расскажет всё Повелителю, она понимает, что всё закончится казнью Ибрагима, которого она безумно любит. И в то же время она сама оттолкнула от себя супруга, крикнув как-то при слугах, в том числе, и при мне:”Я династия, а ты раб, ты обязан служить мне”. Мельком глянув тогда на Ибрагима-пашу, я заметила, как губы его стали белыми, прекрасные глаза почернели, а кулаки сжались до хруста.
Его насильно сделали рабом и заставили служить династии. Имея в сердце вечную боль раба, он, как благородный человек, честно несёт свою службу, и прославился великими победами во имя османского государства. Но в его жилах до сих пор течёт кровь свободолюбивого грека из Парги. Его душа находится между Адом и Раем. Я счастлива, что смогла подарить этому человеку частичку Рая, со мной и Эсманур он никогда не будет чувствовать себя рабом, потому что его дочь – это дочь не великой династии, которую он должен величать госпожой, это дочь рыбака из Парги, которую он может и пожурить за провинность, - закончила Нигяр на весёлой ноте, видя, что вконец расстроила своим рассказом Джанфеду.
Утирая платком глаза, Джанфеда-хатун сказала:
- Нигяр, ты на многое открыла мне глаза. Не скрою, мне было не по себе, когда я узнала, кто отец Эсманур. Но теперь я понимаю, что это не случайная блажь, случившаяся с тобой и великим визирем, это трагедия человеческой души.
Женщины обнялись и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись.
Ибрагим-паша вернулся домой за полночь, однако Хатидже-султан не спала. Взволнованная, с покрасневшими от слёз глазами, дрожащим голосом она промолвила:
- Ибрагим…
- Всё хорошо, госпожа, я вернул ребёнка матери. Как наши дети? Надо будет нам всей семьёй съездить на несколько дней в Эдирне, подышать лесным воздухом. Как ты на это смотришь, Хатидже? Завтра обсудим. А сейчас я очень хочу спать. Завтра с повелителем едем на верфи смотреть новые корабли.
Слова Ибрагима прозвучали так буднично и спокойно, что Хатидже стало легко на душе, её Ибрагим вернулся к ней навсегда. Эта мысль заставила её улыбнуться и более уже никогда не сомневаться в супруге.
Дни летели за днями, Ибрагим-паша утром уходил на службу. Возвращаясь вечером, он с улыбкой встречал супругу, гладил по головам сына и дочь, садился за накрытый к ужину стол, и рассказывал, как прошёл день. Он в подробностях докладывал госпоже о переговорах с венецианскими послами, о вызывающем поведении шаха Тахмаспа, подославшего наёмного убийцу к султану Сулейману. Но великий визирь раскрыл коварный замысел и спас в очередной раз повелителя от гибели. Эти разговоры очень нравились Хатидже и благотворно действовали на её морально-психологическое состояние. Она окончательно успокоилась и более не терзала себя мыслями о Нигяр и её ребёнке.
