Коген (Cohen) Герман (04.07.1842, Косвиг, Германия – 04.04.1918, Берлин) – немецкий философ, основоположник и лидер Марбургской школы неокантианства.
Герман (Иехезкель) Коген (Hermann Cohen) родился в семье синагогального кантора и учителя [Rosenzweig, 1924, S. XVI]. Будущему философу было три с половиной года, когда отец начал обучать его древнееврейскому языку. Когда Герман обучался в гимназии города Дессау, отец каждое воскресенье приезжал к нему, чтобы продолжать занятия, разбирая Библию, Талмуд и тексты классиков еврейской религиозной мысли, прежде всего Маймонида и Бахьи ибн Пакуды. После окончания гимназии 16-тилетний Коген в соответствии с желанием отца поступил в раввинистическую семинарию города Бреслау (ныне Вроцлав, Польша). Руководитель семинарии раввин Захария Френкель был сторонником либерального направления в иудаизме (реформированного иудаизма). В руководимой им семинарии преподавали авторитетные исследователи, а программа обучения ориентировалась на программы теологических факультетов немецких университетов. Во время обучения Когена началась ожесточенная полемика ортодоксов против Захарии Френкеля, и юный Коген опубликовал без подписи письмо в защиту своего учителя. Верность установкам либерального иудаизма он сохранил на всю жизнь. Так, в своей лекции «Культурно – историческое значение Шабата», написанной в 1869, но опубликованной только в 1881, Коген, опираясь на высказанный в Талмуде принцип, согласно которому иудей должен быть хозяином субботы, а не рабом ее, предлагал передвинуть Шабат на воскресный день европейского календаря ради сближения немецких граждан иудейского и христианского вероисповедания, ибо традиционное соблюдение субботы «отделяет нас от нашего народа» [цит. по: Gay, 1978, p. 118].
Однако Герман Коген не стал раввином. Покинув семинарию, он изучал философию в университетах Бреславля, Берлина и Галле. Одним из его учителей был влиятельный философ Адольф Тренделенбург. Молодой Коген входил в круг основателей «Журнала психологии народов и языкознания» («Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft») Морица Лазаруса и Хеймана Штейнталя. Несмотря на название, журнал был не столько психологическим, сколько антропологическим и культурологическим. В этом журнале в 1868 Коген опубликовал статью «Мифологические представления о Боге и душе, рассмотренные психологически».
С 1873 Коген – доцент Марбургского университета, а с 1876, после смерти Фридриха Альберта Ланге (1828–1875), занял кафедру философии этого университета. В те времена профессора иудейского вероисповедания были в немецких университетах большой редкостью. Когену очень помогли в начале его карьеры заступничество и поддержка Ф.А. Ланге, который хотел видеть Когена своим преемником. Дружба его с Ланге началась в 1871 после публикации первой книги Когена «Теория опыта Канта», которую Ланге оценил очень высоко.
С 1876 по 1912 Коген был профессором Марбургского университета, где вокруг него сложилась Марбургская школа неокантианства. По воспоминаниям отечественного психолога С.Л. Рубинштейна, учившегося в Марбурге, «личный фактор сыграл далеко не последнюю роль в создании так называемой Марбургской школы. Она была, по крайней мере пока жил Коген, не только единством школьной догмы, но и живым содружеством людей в стиле античной Академии – содружеством людей, объединенных общим служением философии. Большую роль в воспитательном влиянии Когена играл его семинар. … Здесь читались и изучались великие классики философской мысли, главным образом Платон и Декарт, Лейбниц и Кант; они читались и тут же комментировались Когеном… Всегда в живом и страстном диалоге ставились, подчас с драматической остротой, основные проблемы, над разрешением которых работала мысль изучаемого автора… Если мысль есть диалектика – не в гегелевском смысле антиномичности, а в классическом платоновском духе, – если мысль по своей внутренней природе есть внутренний диалог, то слушатели и участники когеновского семинара присутствовали при подлинном акте мысли. Из того же источника исходило главное очарование его лекций. …большая аудитория, из которой большая часть, вне всякого сомнения, не понимала очень многого из того, что он говорил, с живым интересом и неослабевающим вниманием следила за его лекциями. Он, быть может, не всегда им был понятен, но даже тогда, когда он не был им совершенно понятен …им передавалось если не все содержание его речи, то внутреннее напряжение, которым всегда так сильно она была заряжена» [Рубинштейн, 1994, с. 256].
В 1878 Коген женился на восемнадцатилетней Марте Левандовской, двоюродной сестре своего близкого друга, доктора медицины Германа Левандовского, дочери композитора и дирижера Луи Левандовского. Марта Коген намного пережила мужа и погибла в 1942 в концлагере Терезиенштадт.
Первый период творческой эволюции Когена воплотился главным образом в трех больших работах по интерпретации трех «Критик» Канта: «Теория опыта Канта» (1871, 2-ое расширенное издание – 1883); «Кантово обоснование этики» (1877); «Кантово обоснование эстетики» (1889).
Основные идеи собственной философской системы Когена нашли выражение в трех фундаментальных работах: «Логика чистого познания» (1902); «Этика чистой воли» (1904); «Эстетика чистого чувства» (1912). На протяжении долгого времени Коген намеревался завершить свою систему трудом по психологии культурного сознания. Но вместо этого в 1915 появилась его работа «Понятие религии в системе философии», а в 1919, уже после его смерти, вышло исследование «Религия разума из источников иудаизма», в значительной мере посвященная историческому развитию культурного сознания иудаизма.
Коген открыто выступал против антисемитизма. По его словам, сознательное возвращение к иудаизму у него произошло в 1880, когда он публично выступил с ответом Г. Трейчке по поводу его нападок на евреев. Если Трейчке объявлял несчастьем для немцев, что они вынуждены жить бок о бок с евреями, то Коген в своем ответе (который не понравился ни антисемитам, ни евреям) указывал на сближение немцев и евреев. Для него у немецких евреев не было никакой «двойной идентичности», они были такими же гражданами Германии, как и немцы, и должны обладать всеми гражданскими правами, в том числе правом следовать своей вере [Gay, 1978, p. 119]. С годами доля посвященных иудаизму работ в творчестве Когена возрастала.
В то же время Коген был убежден в глубокой внутренней близости немецкого гуманизма и идеализма, вершиной которого он считал учение Канта, и иудаизма, высшим выражением которого являлся для него мессианизм пророков [см.: Cohen, 1924, Bd. I, S. 284–305; Ibid., Bd. III, S. 66–86; Habermas, 1961; Mendes-Flohr, 1999, p. 45–65].
В 1912, в возрасте 70-ти лет, Коген вышел в отставку и переехал в Берлин, где начал читать лекции по еврейской религии и философии в Высшей школе научного изучения иудаизма (Hochschule für die Wissenschaft des Judentums). В 1913–1914 его лекции посещал Франц Розенцвейг, находившийся под сильным впечатлением от лекций и личности Германа Когена.
Весной 1914 Коген с женой совершили поездку в Россию, чтобы поддержать притесняемых евреев России. Вся философская общественность России откликнулась на его приезд, Коген и его жена побывали в Санкт-Петербурге, Вильнюсе, Варшаве, Москве и Риге. В Петербурге Э.Л. Радлов вручил гостю диплом почетного члена Философского общества при Петербургском университете. Коген выступал в Религиозно-философском обществе Петербурга с лекцией о сущности еврейской религии. В Москве аналогичную лекцию он читал в помещении Политехнического музея, где, как писалось в газетах, присутствовали две тысячи человек. На заседании Общества научной философии, на котором председательствовал С.Н. Булгаков, Коген говорил на тему «Философия и наука». Коген читал также лекции в Риге, Вильнюсе, Варшаве. Предполагалась его лекция в Одессе, но она не была разрешена одесским градоначальником.
Важнейшими работами Когена в области теории познания являются – первая книга из его трех интерпретаторских трудов: «Теория опыта Канта», «Принцип метода бесконечно малых и его история» и, наконец, «Логика чистого познания». Сам Коген не использовал выражение «философия науки» и в какой-то момент отказался от использования термина «теория познания» как слишком связанного с психологизмом. Он искал подходящий термин и менял формулировки для обозначения собственных исследований, то определяя их через трансцендентальный метод, то называя критикой познания, критическим идеализмом, логикой чистого познания. Но в любом случае познание для него – это научное познание, прежде всего математизированное естествознание, хотя Коген видел границы этого типа научного знания и постоянно возвращался к понятию цели и его значению для биологии, этики и для выстраивания моста между учением о познании и этикой.
Труд Когена «Теория опыта Канта» представляет собой не просто интерпретацию «Критики чистого разума», само название уже является ключом к предлагаемому истолкованию. Для Когена Кантово исследование границ и возможностей априорного разума является именно теорией опыта, причем такого опыта, с которым имеет дело математизированное естествознание, а не опыта как его понимали сенсуалисты.
Во Введении к этой работе Коген предлагает историко-философский очерк предпосылок появления учения Канта, утверждая: «…рассмотрение исторических предпосылок развития Канта приводит нас к рассмотрению его связи прежде всего с Платоном» [Коген, 2012, с. 88]. Платон – фигура настолько важная для Когена, что некоторые исследователи полагают, что Коген был платоником в большей степени, нежели кантианцем [Beiser, 2018]. Однако учение Платона Коген понимает по-своему, видя в нем признание того, что «без связи с чувственностью мышление не могло бы развиваться» [Коген, 2012, с. 90]. В этом состоит для него значение идеализма Платона, ибо «только вместе с этим частичным признанием чувственности идеализм впервые начинает становиться плодотворным и для самой этической проблемы, но, прежде всего и непосредственно – для понимания понятия науки» [Коген, 2012, с. 90]. Таким образом, для Когена идеализм становится плодотворным только тогда, когда он видит то, что отлично от разума и представляет для него затруднение и задачу: данные чувственности. Подобное понимание учения Платона дает ключ к когеновскому истолкованию кантовской «Критики».
Коген представляет «Критику чистого разума» как воплощение трансцендентального метода, стремясь показать неадекватность ее истолкования как описания субъективных условий опыта, чуть ли не психологического устройства познавательных способностей субъекта. Уже в первом издании «Теории опыта Канта» был заявлен антипсихологизм, неизменно отличавший все дальнейшие работы Когена. Коген разъясняет, что описываемые Кантом априорные структуры, будучи условиями возможности опыта, конституируют природу как объект точного естествознания и определяют, что является объективным. Самая суть трансцендентального метода состоит в исследовании априорного конституирования объективности.
Такая интерпретация учения Канта определяет понимание трансцендентального единства апперцепции и априорного категориального схематизма. Для трансцендентального метода «Я», субъект, это не метафизическая сущность, а функция, производящая основоположения чистого естествознания и тем самым производящая объект, изучаемый этой наукой. «Научно зафиксированная объективность требует единства сознания только в значении единства основоположений, таким образом, здесь не может больше скрываться ничего личностного, ничего психологического. Основоположения являются фундаментом естественных законов...» [Коген, 2012, с. 583]. Если для метафизического подхода априорные основоположения и структуры познающего субъекта выступают как способности души, то для трансцендентального подхода это познавательные функции, или категориальные структуры, присущие науке. Метафизический подход подталкивает к исследованию «структуры духа», будь она психологической или метафизической. Однако критическая философия не признает никаких данностей, не зависящих от метода исследования, и даже само познающее сознание перестает быть такой данностью.
Одним из важных элементов борьбы Когена с психологизмом в истолковании кантовского учения является освобождение понятия априорного от связи с понятием врожденного: «Мы считаем, в конце концов, априорными не «элементы сознания», но фундамент познания, а с ним – и фундамент научного сознания» [Коген, 2012, с. 577]. Освободив априорные основоположения от ассоциации с врожденным и от связи с метафизическим субъектом, Коген показывает, как эти основоположения изменяются в ходе развития науки. Характерно обращение к истории математики и математизированного естествознания в таких, например, работах, как «Принцип метода бесконечно малых и его история» [Cohen, 1883] и «Логика чистого познания» [Cohen, 1922]. История познания интересует Когена прежде всего как история постепенного формирования условий для математизированного естествознания.
Логика чистого познания исследует чистое, т.е. независимое от какой-либо данности познание, производимое чистым, т.е. свободным, автономным мышлением. Истоком чистого познания является само чистое мышление. Центральная идея «Логики чистого познания» состоит в том, что наука является продуктом чистого мышления, а вовсе не опыта. Свобода чистого мышления от чувственной данности, продемонстрированная точным естествознанием, выступает для Когена залогом того, что сознание не детерминируется сущим, но может определять себя тем, чего нет, т.е. должным. Таким образом, чистота чистого мышления позволяет не только объяснить особенности точного естествознания, но и стать фундаментом для этики.
Коген внимательно следил за новейшими тенденциями развития физики и математики, усматривая в этом развитии способность чистого мышления перерастать самого себя. Так, чистое мышление поначалу видело исток всех природных процессов в неизменной самотождественной субстанции и с ее помощью пыталось все объяснить. Преодоление представлений о неизменной субстанции Коген увидел в понятии энергии, находящейся в постоянном движении и взаимопревращениях, сменяющем понятие самотождественной материи. Энергия не имеет массы, и в этом Коген видит еще одно подтверждение того, что математизированное естествознание свободно от ограничения чувственной данностью. Кульминацию преодоления субстанции как неизменного Абсолюта Коген увидел в теории относительности Эйнштейна: «Эйнштейн недавно приблизил решение этого вопроса, который можно назвать центром тяжести идеализма. Ибо он впервые сделал массу зависимой от энергии» [Cohen, 1922, S. 298]. Эйнштейн устранил эфир как вид материи, на который не распространялся принцип относительности движения, он показал гипотетичность ранее принимавшихся в физике постулатов и одновременно предложил новую гипотезу, показав ее высокую правдоподобность. «Это великое дело с точки зрения критического идеализма» [Cohen, 1922, S. 298], ибо основные положения Эйнштейновой теории относительности «подтверждаются принципиальной методологией критического идеализма» [Cohen, 1922, S. 298].
В то же время никакое состояние науки не является для Когена окончательным. В своеобразной догматически-авторитарной манере он говорит о бесконечности развития науки, постоянно пересматривающей свои основания. Основоположения науки неизбежно будут оставаться гипотезами, свободно создаваемыми чистым мышлением. В этом смысле они априорны, но априорность следует понимать не как неизменную черту метафизического субъекта, а только методологически, как независимость от опыта.
Обосновывая свою трактовку математизированного естествознания как чистого познания, независимого от опыта, Коген, прежде всего, подчеркивает, что оно описывает реальность на языке математического анализа и соответствующим образом ее воспринимает.
Развитие математики к концу XIX в. дало Когену веские основания для радикализации тезиса о свободе чистого мышления по сравнению с позицией Канта. Математика далеко вышла за пределы тех очевидностей, на которых строились арифметика и евклидова геометрия и которые стали основой постулированных Кантом априорных форм созерцания. «Ситуация в науке остро ставила вопрос об очевидности в научном познании. Понимание очевидности как некоторой наглядности оказалось неприменимым к новым областям математики, прежде всего, к неевклидовой геометрии и к геометрии проективной» [Гайденко, 2003, с. 352]. Вряд ли можно предъявить в созерцании иррациональные числа, мнимые числа, бесконечно малые, неевклидовы геометрии и др., ибо все это – конструкции мышления, освободившегося от ограничений, накладываемых на него созерцанием. Математика просто обязана «пренебрегать созерцанием и посредством этого приступить к плодотворной работе» [Cohen, 1922, S. 126]. Главное возражение Когена против признания априорных форм чувственности: «Ничто и ни с какой стороны не может быть дано чистому мышлению; из-за этого, как и из-за любой вообще формы чистой данности, понятие чистого мышления ослабляется» [Cohen, 1922, S. 192]. Поэтому Коген существенно пересматривает Кантову трактовку априорных форм созерцания, отказываясь считать пространство и время априорными формами именно созерцания. Более того, он утверждает, что устранение перегородки между чистым мышлением и чистым созерцанием вполне соответствует духу «Критики чистого разума» и интенциям самого Канта [Коген, 2012, с. 606].
Что касается роли чувственных данных для науки, то тут Коген подчеркивает, что предмет, на который направлено познание, не дан, дано нечто неопределенное, некий Х. Поэтому в чувственном опыте, не обработанном категориями рассудка, меньше всего можно ожидать встречи с объективным содержанием познания, т.е. с предметом как он есть сам по себе. Ощущение есть не более чем впечатление, которое определяется и исправляется мышлением. То реальное, что принято считать объектом, данным в ощущении, конституируется с помощью категорий мышления. Рассудок априори вносит в чувственное восприятие структуру непрерывности, соответствующую принципам исчисления бесконечно малых. Непрерывность есть закон мышления [Cohen, 1922, S. 91], которое в отличие от ощущений, имеющих порог восприятия, не допускает скачков и разрывов в изучаемых процессах. Только эта априорная структура и превращает субъективные впечатления и ощущения в объект познания, т.е. в «реальное». Поэтому Коген настаивает, что нет и не может быть реальности до и независимо от мышления. «Лишь благодаря чистому мышлению то содержание, которое сообщают ощущения, которое они должны сообщать и которое только они и сообщают, может получить признание. И именно инфинитезимальная реальность, опять-таки, придает легитимность сообщениям чувств» [Коген, 2012, с. 610].
Доказывая, что предмет познания не дается, а конструируется познающим субъектом, Коген в то же время настаивает, что вещь сама по себе является главной целью познания. Коген признает вещь саму по себе, т.е. бытие, не продуцируемое познающим субъектом, но хочет при этом избавиться от стереотипа мышления, находящегося под властью языка и побуждающего говорить и думать о вещи самой по себе именно как о вещи, которую скрывают от нас наши априорные познавательные способности, прежде всего, априорные формы созерцания – пространство и время.
Только благодаря вещи самой по себе познание представляет собой великую нескончаемую цепь проблем. Познание невозможно без свободных конструкций рассудка, но через эти конструкции он должен прийти к постижению действительности как она есть сама по себе. Благодаря подобной трактовке пограничное и поначалу чисто отрицательное понятие вещи самой по себе обретает положительное значение как задача познания, как регулятивная идея цели. Вещь сама по себе выступает для Когена тем, чего призвано достичь целостное и завершенное познание.
Одновременно признание вещи самой по себе служит защите науки и оправданию учения о нравственности. Как цель познания вещь сама по себе указывает человечеству на его истинное предназначение и на то, что сознание человека не детерминировано чувственно данным. Следовательно, оно может определять себя не тем, что есть, а тем, что должно быть – справедливостью, равенством, человечностью.
Автор: Сокулер З.А.
