"Всю жизнь он рас­ко­вы­ри­вал ра­ну от­но­ше­ний с че­ло­ве­ком, ко­то­ро­го не­на­ви­дел от чи­с­то­го серд­ца". Жизнь Франца Кафки

Источник фото: biographe.ru

«Я со­вер­шен­но не­су­раз­ная пти­ца – я Кав­ка (гал­ка по-чеш­ски). Мои кры­лья от­мер­ли, и я боль­ше не су­ще­ст­вую». Блед­ный, с ог­ром­ны­ми впав­ши­ми гла­за­ми, бо­лез­нен­но ху­дой, чеш­ский пи­са­тель, го­во­ря­щий по-не­мец­ки, и ев­рей по кро­ви, по­ме­шан на «пра­виль­ном» об­ра­зе жиз­ни. Он не пьет, не ку­рит, не ест мя­са и слад­ко­го, тща­тель­но пе­ре­же­вы­ва­ет пи­щу, хо­дит зи­мой без паль­то и де­ла­ет гим­на­сти­ку. Но, по иро­нии судь­бы, у не­го ми­г­ре­ни, за­по­ры, фу­рун­ку­лы, боль­ное серд­це и ту­бер­ку­лез. С та­ким на­бо­ром бо­лез­ней Каф­ка про­жи­вет поч­ти 41 год, за ко­то­рые он ста­нет ве­ли­ким рас­сказ­чи­ком страш­ных ис­то­рий, из­ве­ст­ных во всем ми­ре, и же­ни­хом «в бе­гах» для сво­их лю­би­мых жен­щин.

Про­чи­тав Каф­ку, мир по­ве­рил в ре­аль­ность его фан­тас­ма­го­рий и со­дрог­нул­ся – «Мы ро­ж­де­ны, чтоб Каф­ку сде­лать бы­лью?». Нет уж, спа­си­бо, бо­же со­хра­ни. А кто зна­ет, мо­жет и прав­да где-то ма­ши­на смер­ти игол­ка­ми на­ка­лы­ва­ет при­го­вор на те­ле осу­ж­ден­но­го, в те­ле маль­чи­ка ко­по­шат­ся бе­лые ли­чин­ки чер­вей, а Йо­зе­фа К. аре­сто­вы­ва­ют и уби­ва­ют по не­из­ве­ст­ной ему при­чи­не. У Каф­ки со­вер­шен­но не­ва­ж­но по­че­му, ва­ж­но - как. Все про­ис­хо­дит вдруг и со­вер­шен­но не­ле­по, а по­то­му – страш­но. Пы­та­ет­ся от­крыть за­кры­тую дверь про­стой ком­ми­во­я­жер Гре­гор Зам­за из ужа­с­ни­ка «Пре­вра­ще­ние», но дверь не под­да­ет­ся – его мно­го­чи­с­лен­ные нож­ки тря­сут­ся от на­пря­же­ния, а че­лю­сти слиш­ком сла­бы, что­бы по­вер­нуть ключ. Се­го­д­ня ут­ром Гре­гор об­на­ру­жил, что пре­вра­тил­ся в страш­ное на­се­ко­мое. А че­го тут уди­в­лять­ся, вся­кое бы­ва­ет, вот толь­ко бы не опо­здать на ра­бо­ту. Се­мья не об­ра­ду­ет­ся пре­вра­ще­нию сы­на в пан­ци­ро­но­с­но­го мон­ст­ра, и Гре­гор про­с­то-на­про­сто сдох­нет.

Этот рас­сказ не­да­лек от ис­ти­ны. Се­мья для ве­ли­ко­го че­ха ока­за­лась не при­бе­жи­щем, а по­лем бит­вы – вот толь­ко он по­сто­ян­но про­иг­ры­вал: и в жиз­ни, и на бу­ма­ге. Пи­са­тель-мо­дер­нист, уче­ник Клей­ста и До­с­то­ев­ско­го, он всю свою жизнь рас­ко­вы­ри­вал ра­ну от­но­ше­ний с че­ло­ве­ком, ко­то­ро­го он не­на­ви­дел от чи­с­то­го серд­ца – со сво­им от­цом Гер­ма­ном.

«Ты не­до­с­то­ин сво­его от­ца»

Сын мя­с­ни­ка Гер­ман Каф­ка при­е­хал в ав­ст­ро-вен­гер­скую Пра­гу из ма­лень­кой бо­гем­ской де­ре­вуш­ки и до­воль­но бы­ст­ро су­мел вы­бить­ся во вла­дель­цы га­лан­те­рей­но­го ма­га­зи­на. С ран­них лет Франц слы­шал о том, ка­кие ли­ше­ния при­шлось вы­тер­петь Гер­ма­ну, что­бы до­бить­ся ус­пе­ха, – все, все ра­ди де­тей! У них боль­шая квар­ти­ра, гу­вер­нан­т­ки, хо­ро­шая еда, луч­шая в Пра­ге шко­ла, да и по­гро­мы, бла­го­да­ря тор­го­вым свя­зям ев­рея-от­ца с че­ха­ми, про­хо­ди­ли ми­мо. А чем от­пла­тил сын? Хо­лод­ность, от­чу­ж­ден­ность, су­ма­сб­род­ные идеи, по­ло­ум­ные дру­зья, в об­щем, чер­ная не­бла­го­дар­ность.

...Маль­чик, на­дев на се­бя ма­с­ку рав­но­ду­шия, упор­но пря­чет­ся от это­го ре­з­ко­го, при­ка­зы­ва­ю­ще­го го­ло­са. Его ло­вит гу­вер­нан­т­ка и воз­вра­ща­ет к сто­лу: на­до бы­ст­ро все съесть. Хо­тя Гер­ман на­зы­ва­ет ку­хар­ку ско­ти­ной, а еду - не­съе­доб­ной жрат­вой, у не­го пре­кра­с­ный ап­пе­тит, и ма­лень­кий Франц с от­вра­ще­ни­ем смо­т­рит, как боль­шие ку­с­ки мя­са бы­ст­ро ис­че­за­ют в сма­ч­но чав­ка­ю­щей от­цов­ской глот­ке. Нет, Франц ни­ко­г­да не ста­нет есть мя­са: фру­к­ты, ово­щи и мо­ло­ко ку­да луч­ше. Маль­чик, на­пе­ре­кор от­цу па­то­ло­ги­че­с­ки ме­д­лен­но пе­ре­же­вы­ва­ет пи­щу и по­лу­ча­ет под­за­тыль­ник: «Ешь нор­маль­но!»

Отец - страш­ная и со­вер­шен­но не­по­нят­ная для дет­ско­го по­ни­ма­ния си­ла: как-то раз, ко­г­да ма­лень­кий Франц но­чью на­чал ску­лить, про­ся ста­кан во­ды, отец по­с­ле мно­го­чи­с­лен­ных уг­роз вы­нул его из те­п­лой по­сте­ли и вы­ста­вил в но­ч­ной ру­баш­ке на бал­кон. Ре­бе­нок сра­зу за­тих – его ма­лень­кий мозг от­ка­зы­вал­ся най­ти вза­и­мо­связь ме­ж­ду не­вин­ной прось­бой по­пить и ужа­сом вы­дво­ре­ния из ком­на­ты. Уже взро­с­лым пи­са­те­лем Каф­ка бу­дет ус­та­на­в­ли­вать свои соб­ст­вен­ные вза­и­мо­свя­зи ме­ж­ду ве­ща­ми. В ми­ре его рас­ска­зов со­ба­ка, по­мо­чив­шись на за­бор в то вре­мя, как око­ло нее па­да­ет ко­с­то­ч­ка, де­ла­ет вы­вод: «ес­ли я по­сто­ян­но бу­ду пи­сать на за­бор, то у ме­ня все­гда бу­дет чем по­обе­дать».

Аб­сурд­ность и гро­теск ста­нут не­отъ­е­м­ле­мы­ми ха­ра­к­те­ри­сти­ка­ми про­из­ве­де­ний Ма­с­те­ра – нор­маль­ный ход ве­щей был на­ру­шен еще в дет­ст­ве, да и су­ще­ст­во­вал ли он во­об­ще?

От кри­ков от­ца: «Я те­бя ра­зо­рву!» - мо­ж­но бы­ло спря­тать­ся под ма­те­рин­ский по­дол, но мать все­гда при­ни­ма­ла сто­ро­ну му­жа. От зер­кал, ко­то­рые от­ра­жа­ли его длин­ное, не­склад­ное те­ло, мо­ж­но бы­ло от­ве­с­ти гла­за. Мо­ж­но бы­ло учить То­ру, что­бы уго­дить ев­рею от­цу, ко­то­рый пы­тал­ся пе­ре­дать сы­ну сла­бые по­пыт­ки со­блю­де­ния тра­ди­ций. Но что бы­ло де­лать Фран­цу со стра­хом, ко­то­рый твер­дил ему: «Ты ху­же всех, ты ни­ч­то­же­ст­во, ты не окон­чишь да­же пер­вый класс шко­лы, ты не­до­с­то­ин сво­его от­ца». А ведь был шанс най­ти с от­цом что-то об­щее. Во вре­мя тя­же­лой бо­лез­ни же­ны Гер­ман со­тря­са­ет­ся от ры­да­ний, а в дверь за­гля­ды­ва­ет его ис­пу­ган­ный сын. Стра­да­ния – это то, что он по­ни­ма­ет. Фран­цу жал­ко от­ца, и он хо­чет как-то его уте­шить. Но вдруг ры­да­ния пре­кра­ща­ют­ся, и на маль­чи­ка на­ка­ты­ва­ет при­вы­ч­ная во­л­на стра­ха – нет, на­до бе­жать: его ни­кто не пой­мет, да­же мать.

Продолжение ЗДЕСЬ, подпишись на наш канал и читай:

Владимир Вернадский: "Я чувствовал вокруг себя присутствие сущностей..."

На­та­лья Вой­чен­ко (с) "Лилит"