Меня тут спросили: «К чему Вы здесь вдруг о няне?» Допускаю, что вопрос может возникнуть не у одного читателя. Поэтому отвечаю здесь и сразу всем. Когда вы читали о женщинах Пушкина, я писал не о них, а о Пушкине. Когда вы читали о царе и Бенкендорфе, я писал опять же о Пушкине. Вот и сейчас я пишу не о няне, а снова о Пушкине. Мелкими перебежками в контексте общей работы «Жизнь Пушкина. Лавровый венок и терновый венец». Продолжаю своё толкование судьбы поэта, повествующее о дороге поэта к смерти. В общем тексте глава о няне следует за главами о женщинах. А глава о Бенкендорфе — наоборот, предшествовала женщинам. Но, начиная свой опус в Дзене, я решил, что начинать с Бенкендорфа нерезонно. А главами о женщинах я привлёк внимание (спровоцировал) читателей взяться за труд читать написанное мной. Кстати, та провокация была не единственной. Когда книга выйдет в свет (надеюсь), читатели увидят, что далеко не всё в ней совпадает с текстом в Дзене. Уж извините, школа профессиональной журналистики приучила (и научила) видеть в провокации обычный рабочий приём.
Однако, продолжу.
Стала будущая няня Ариной Родионовной ещё в кругу семьи или так её стали называть, когда она пришла служить в дом Пушкиных, не суть важно. Но можно обратить внимание на то, что Александр Сергеевич и в детстве, и позже никогда не обращался к ней иначе, как «няня» (без имени и без добавления «Родионовна»). Хотя позволял себе ласково называть её «единственной подругой», «доброй подружкой», своей «голубкой дряхлой», «мамой», «мамушкой», «нянюшкой».
К детям Пушкиных Иринью-Арину впервые определили 20 ноября 1797 года, когда родилась Ольга (старшая сестра поэта). Так и началась её служба в семье будущего поэта. Сначала она была взята к новорождённой девочке кормилицей, затем стала её няней*. Несколько позже, в 1799 году, в свои 41 год Арина Родионовна стала няней Саши Пушкина.
* Тому были две причины. Во-первых, совпало по времени с рождением ребёнка у самой Ириньи Родионовой. Во-вторых, у неё уже был опыт: ещё живя с мужем в Кобрино, она сначала была определена прислуживать Осипу Абрамовичу Ганнибалу, а потом господин доверил ей быть няней его дочери — Надежды. В 1792 году её забрала к себе Мария Алексеевна Ганнибал, чтобы та воспитывала её племянника Алексея. Тогда-то за хорошую и верную службу ей подарили отдельную избушку.
За более чем 30 лет, что она прожила у Пушкиных, через её руки, вероятно, прошли все их дети, нянчила восьмерых: Ольгу, Александра, Николая, Льва, Софью, Павла, Михаила, Платона. Пятеро из них, как помним, умерли в младенчестве. Остались только Ольга, Александр и Лев. Конечно, в семье она была не единственной няней. Прислуги в доме Пушкиных было много. Кормилиц без труда находили в деревне, но затем отсылали их обратно. Няне Арине доверяли больше других. Мать Пушкина иногда даже разрешала ей спать в господском доме. Позже прислуживать господам взяли и дочь няни Надежду. И вообще членам её семьи делали некоторые послабления, как сказали бы сейчас, давали льготы. Например, на определённое время их отпускали на побочный заработок.
Четверо собственных детей Ириньи Родионовой остались после смерти мужа в Кобрино. Тогда как сама она находилась при Марии Алексеевне: сначала среди многочисленной московской дворни, а после продажи Кобрино — в Захарово. Затем в числе домочадцев няня переезжает в Михайловское. Когда господа её отпускали, она бывала в Кобрино, в своём домике, со своей семьёй, что случалось нечасто. В последний раз она смогла навестить родные места в 1828 году проездом из Михайловского в Санкт-Петербург*.
* К январю 1828 года старшая сестра Пушкина Ольга решила выйти замуж за Николая Павлищева. Пара поселилась в Петербурге, а родителям пришлось выделить им крепостных для ведения хозяйства. В их число вошла и Иринья Родионова. Отправиться из Михайловского в столицу ей пришлось в марте. Ещё по-зимнему холодная дорога обернулась тем, что в свои 70 лет няня начала болеть. Через пять месяцев она скончалась.
Далее зададим следующий вопрос: правда ли, что Пушкин свою няню очень любил?
Об удивительных отношениях этих двух людей, няни из крепостных и барина из знатных дворян, сохранились воспоминания кучера Петра Парфёнова. В его «Рассказах о Пушкине, записанных К. А. Тимофеевым» читаем:
«— Арину-то Родионовну? Как же ещё любил-то, она у него вот тут и жила. И он всё с ней, коли дома. Чуть встанет утром, уж и бежит её глядеть: «здорова ли, мама?» — он её всё мама называл. А она ему, бывало, эдак нараспев (она ведь из-за Гатчины была у них взята, с Суйды, там эдак все певком говорят): «батюшка ты, за что меня всё мамой зовёшь, какая я тебе мать».
— Разумеется, ты мне мать: не то мать, что родила, а то, что своим молоком вскормила. — И уже чуть старуха занеможет там, что ли, он уж всё за ней».
Такими остались их отношения в восприятии человека из михайловских дворовых. Но уместно сопоставить их с восприятием простого, из провинциальных, дворянина. В 1880 году писатель И. С. Аксаков на открытии памятника поэту в Москве в произнесённой речи скажет о русской женщине из простонародья:
«…можно лишь удивляться, каким образом, при его французском воспитании дома и в лицее, при раннем, к несчастию, растлении нравов, обычном в то время вследствие безграничного господства в русском обществе французской литературы XVIII века; при соблазнах и увлечениях света, — мог не только сохраниться в Пушкине русский человек, но и образоваться художник с таким русским складом ума и души, с таким притом глубоким сочувствием к народной поэзии — в песне, в сказке и в жизни?.. Внешнюю разгадку этого явления следует искать, прежде всего, в деревенских впечатлениях детства и в его отношениях к няне. Но и няня и детские впечатления деревни таились тогда в воспоминаниях почти каждого отъявленного отрицателя русской народности, так что такая русская бытовая черта в поэзии Пушкина является уже сама по себе нравственною его заслугою и оригинальною особенностью. В самом деле, от отрочества до самой могилы этот блистательный прославленный поэт, ревностный посетитель гусарских пиров и великосветских гостиных, «наш Байрон» притом, как любили его называть многие, не стыдился всенародно, в чудных стихах, исповедывать свою нежную привязанность — не к матери (это было бы ещё не странно, так и многие поэты делали), а к «мамушке», к «няне», и с глубоко искренней благодарностью величать в ней первоначальную свою музу... Так вот кто первая вдохновительница, первая муза этого великого художника и первого истинно русского поэта, это — няня, это простая русская деревенская баба!.. Точно припав к груди матери-земли, жадно в её рассказах пил он чистую струю народной речи и духа! Да будет же ей, этой няне, и от лица русского общества вечная благодарная память!»
Хочется выделить из слов Ивана Сергеевича два слова — «не стыдился». Значит, среди других подобное не было принято, другие стыдились — таковы были нравы времени и дворянского сословия.
Может быть, тогда, на открытии памятника, Аксаков слегка приукрасил роль и значение деревенской бабы в судьбе Пушкина, для красоты назвал няню первой музой великого художника и первого истинно русского поэта? К тому времени уже ведь 40 лет прошло со дня смерти Пушкина. Но, удивительное дело, современники, видевшие Александра Сергеевича и его няню в разное время и в разных ситуациях, отзывались о ней не столь философски, но не менее тепло.
В мемуарной литературе, отражающей период пребывания Пушкина в Михайловском, имена няни и поэта стоят неразрывно. Даже вроде бы несущественные детали, как располагались в доме комнаты обоих, нам известны из воспоминаний именно современников. Будто больше не о чем было писать. «Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни, где стояло множество пяльцев», — вспоминал И. И. Пущин.
Роль няни в жизни и творчестве Пушкина отмечал критик и поэт Аполлон Григорьев:
«О, сказки Арины Родионовны... вы хранили такую светлую, чистую струю в душе молодого, воспитанного по-французски барича, что отдалённое потомство помянет вас добрым словом и благословением…».
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—92) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 65. Пушкин: «Сам виноват кругом и около»
Эссе 68. «Тот, кто женится на ней, будет отъявленным болваном»
