Когда пишут и говорят об инклюзии в отношении детей с РАС, то часто идеализируют обычные классы среднестатистической российской школы. Ребенок с тяжелой формой РАС очно учиться там не сможет, его отправят в школу-интернат или предложат учиться на дому. Ребенок с мягкой формой РАС сможет, но от самого ребенка потребуется максимум усилий, а родителям придется постоянно держать ситуацию на контроле. При этом родители и ребенок уже через месяц очного посещения обычного класса могут испугаться не на шутку и уйти на домашнее обучение. Очная учеба в школе для семьи школьника с РАС — это испытание на прочность.
При определенных условиях ученик с РАС может быть выгоден учителю в классе, так как такой ребенок может более строго придерживаться правил (сменная обувь, форма, оргмоменты), проявлять отзывчивость в плане выполнения дежурств, выступать в классе с сообщениями на нестандартные темы (слушать пятое или шестое сообщение об одном и том же скучно и классу, и учителю), со рвением готовиться по любимым предметам и выручать в ситуациях, когда весь класс не готов.
Если ребенок с РАС учится по программе 8.1 (на аттестат) в обычном классе, то численность детей будет не 30-36 человек, как во многих школах сейчас, а существенно меньше. Это означает разгрузку учителя, возможность индивидуального подхода к детям. С частными моментами в поведении и учебе школьника с РАС может помочь справиться тьютор, если его необходимость прописана ПМПК. Но это все в теории. А на практике школ в крупных, растущих городах не хватает настолько, что родители остальных детей борются за места в любой школе, за классы с любым количеством детей. Качество образования и дисциплина отходят на второй и третий план, лишь бы приняли. Да и тьютора для школьника с РАС могут искать месяцами, а без него неизвестно насколько быстро ребенок сможет адаптироваться, насколько хорошо одноклассники его встретят.
Самое главное для любого ребенка с РАС — это выстраивание коммуникации с коллективом своих ровесников и обществом в целом. Общество у нас состоит не из клонов и не из идеальных семей. Оно состоит из людей разного уровня культуры, здоровья, достатка и морали. Дети есть у всех, и государство гарантирует всем детям доступ к бесплатному образованию. Кроме того, в первый класс дети поступают в школу еще недообследованные. Медосмотры в детсадах и школах проходят поверхностно. Не каждый невролог и психиатр на первом приеме разглядит РАС, протекающее в мягкой форме. С другими недообследованными детьми школьнику с РАС тоже надо учиться общаться.
Поэтому обычный класс — это «сборная солянка», лотерея, в которой никогда неизвестно сколько будет нормотипичных, особенных и педагогически запущенных детей, детей из благополучных и неблагополучных семей. Если у ребенка есть мягкая форма РАС, то его могут принять за ребенка с СДВГ, тревожностью или педагогической запущенностью. В жизни особенных детей смена одного диагноза на другой или появление дополнительных диагнозов — явление распространенное. Четыре года мы думали, что у нашего старшего сына «преимущественно» СДВГ. К окончанию начальной школы узнали, что «преимущественно» у него РАС и надо идти на комиссию и корректировать для него программу или форму обучения в среднем звене.
Расскажу про бытие сына в начальной школе. Все четыре года он учился в обычной школе по прописке в густонаселенном микрорайоне не на окраине города. Учился только очно, также как все. Школу ждал и пошел в нее в 6 лет и 8 месяцев после курса предшкольной подготовки. Готовился к школе он в одном городе, а учиться пришлось в другом городе, то есть его социальные контакты к 1 классу обнулились.
В школе сын попал в детский коллектив из 27 человек, которые друг друга знали еще до школы. Он и еще один ребенок были единственными новенькими детьми в первом классе. Потом один-два ребенка стабильно уходили из класса ежегодно, иногда их места занимали новенькие. К концу обучения в классе осталось 24 человека. За четыре года у класса сменилось три классных руководителя, учителя-предметники тоже часто менялись. То есть опыт взаимодействия с учителями обнулялся каждый год. А вот с ровесниками вышло иначе.
Не все дети были дообследованы к 1 классу. Уже в первом классе одноклассники портили стены кабинета, интерьер, выясняли отношения. На продленке пара девочек раскачивала третью, угрожая, что выбросит ее в следующий раз с третьего этажа. Это видела мама из нашего класса. Еще две девочки после уроков обзывались и вываливали друг друга в грязи, а потом перекладывали вину за это друг на друга. Одна девочка щипала и била учебником соседку по парте. Это все известно от родителей, писавших в общий чат. Другая девочка вопила в кабинете при всем классе и кидалась на мальчиков. Приходила завуч и снимала это на видео, мама девочки не могла ее успокоить в школе. Это все было в первом классе.
Ко второму классу несколько девочек пили препарат с ноотропными, психостимулирующими и транквилизирующими свойствами. Узнал об этом класс очень просто: одна из них принесла таблетки в школу и поделилась с подружкой. Кого-то из родителей ежегодно вызывали в школу из-за поведения детей.
Сын происходящему в классе очень удивлялся. Сам ни на кого не бросался, во время уроков не разгуливал, в драки не лез, себя не калечил, чужие вещи не портил. Был занят учебой и поиском друга, а также попытками понять, почему окружающие себя так ведут и чего именно от него хотят. Во втором классе сын несколько месяцев получал свой, другой препарат (от СДВГ), так как у него были трудности с самоорганизацией.
Детский коллектив принял сына. Но первые полгода над ним пытались зубоскалить. Он отличался от других:
- не носил букеты на День знаний, а приносил конфеты;
- не скрывал откуда переехал и рассказывал невероятные для одноклассников, которые дальше родного города и деревни дедушек-бабушек нигде не бывали, вещи об окружающем мире и географии, показывал карту страны в дневнике;
- имя у него оказалось редким по меркам местных детей, хотя и на страницах школьных учебников оно встречается, и в кинофильмах, и среди спортсменов, и в святцах (некоторые дети не верили, что такое имя есть);
- не имел запретных цветов в одежде (мог надеть рубашку пастельного тона или в полоску, а не только белую или синюю);
- интересовался более «взрослыми» темами (политикой, историей и так далее);
- не разделял «голода» одноклассников по телефонам и гаджетам на переменах (у нас в семье к гаджетам отношение как к обыденным, а не особенным вещам);
- играл в другие компьютерные игры;
- получал два дополнительных образования (посещал не кружки, а именно школы, да еще две, а не одну);
- никогда не врал и все рассказывал родителям;
- имел на все свое мнение;
- имел дисграфию;
- одевался легче, чем местные уроженцы (без шапки в +18, к примеру);
- всегда носил форму;
- не получал дома за «двойки» наказаний и выговоров;
- не использовал черновики;
- не сидел после 20.30 с родителями над уроками (он вообще уроки делал только утром, перед школой пока все спали и завтракали);
- ходил в школы и из школ сам с 1 класса;
- ездил на общественном транспорте с 7 лет без сопровождения;
- ежедневно самостоятельно пользовался электронным дневником;
- не торчал во дворах после уроков…
Он рвал поведенческие шаблоны одноклассников, не понимал этого и не понимал, что за это кто-то может выбрать его объектом своей агрессии, что не все дети настроены также дружелюбно, как он.
В первый же месяц на сына напали два одноклассника. Это произошло на перемене, в месте, где не было камер. Кто это был установить не удалось: сын мало кого знал по голосам, а лиц не видел. Он сопротивлялся и факт нападения скрывать не стал (мы с мужем учили всегда все рассказывать нам и жаловаться учительнице «по горячим следам»). Учительница разобрала эту ситуацию в классе с детьми и нападавшие затаились на какое-то время.
Прошел год, классный руководитель сменился. Один из одноклассников спонтанно заехал сыну в живот сменной обувью в гардеробе с фразой «Получи!». А другой одноклассник вскоре чуть не убил его в классном кабинете, применив пыточный прием. Для меня до сих пор загадка, откуда второклассник такие приемы знает. В первом случае других свидетелей не было, во втором — происходило в присутствии классного руководителя, но она «ничего не видела», потому что работала на компьютере. Камеры в кабинете нет. Сын не догадался сразу позвонить и вызвать меня в школу, тогда можно было бы и «скорую помощь» вызвать, зафиксировать состояние. Когда он все-таки доплелся до дома, то растянулся на пороге, лежал бледный, жаловался на боль в груди и не сразу смог рассказать что случилось. На следующий день в школу пойти не смог. У учительницы была позиция «разбирайтесь сами», и я разбиралась одна с мамами этих мальчиков. Они признали, что их дети могут так поступить и обещали принять меры.
Потом один из одноклассников взял телефон сына без разрешения, спрятал в классе и ушел. Телефон едва нашли, искали с учительницей и другими одноклассниками. По факту это было хищение чужого имущества (кража), о чем я и сообщила маме мальчика.
Было еще много всякого по мелочи в разные годы: тыкали предметом в спину, писали гадости ручкой на белой рубашке, ревновали одноклассницу, которую случайно пересадили к нему…
Из всего класса у сына было только два приятеля. Психиатру он описал их так: «один — зануда-отличник, а второй сам о себе сказал, что даже если бы хотел хорошо учиться, то не смог бы». Со стороны, первый был тревожным мальчиком, а второй — реактивным в поведении. Один из них очень любил бывать у нас в гостях, а с другим он часто ездил в спортшколу.
В 4 классе снова сменился классный руководитель. Одноклассники сына взяли реванш за два года пребывания под гнетом авторитарной учительницы: нарушали правило за правилом, перекидывались записками на уроках, срывали уроки, ходили без формы и цинично относились ко всем учителям вообще. Жаловались на класс все учителя-предметники.
Сын тогда не осознавал глубину катастрофы, случившейся с классом, потому что варился в общем котле со всеми. Когда он получил две «пятерки» за одно произведение, то радовался: думал, ему повезло и все правда забыли его прочитать. Наивный! Одноклассники и не собирались домашнее задание выполнять, так что он здорово выручил учительницу.
В последние полгода девочки стали клеить сыну на спину записки (объясняли, что делают так по просьбе мальчиков), вырывать из рук учебник и выбрасывать, бить учебником по голове во время уроков, когда учителя не видели. Один из одноклассников попытался «забить» ему стрелку и был послан сыном с пояснением, что у него каждый день расписан по минутам и некогда разыскивать бездельников по дворам. Сын понимал, что может оказаться один на один в чужом дворе с толпой незнакомых детей. В нашем городе уже были случаи, когда с таких разбирательств дети возвращались с переломами. Классный руководитель пересадила его к себе за стол, чтобы хотя бы во время уроков оградить его от настойчивого внимания одноклассников.
Параллельно с основной школой у сына развивался конфликт с новым спортивным тренером. Мы с мужем неоднократно говорили ему, что можем забрать документы из спортшколы по первой его просьбе, но он хотел сдать на новый разряд. В итоге он ушел оттуда с новым разрядом, но переживал ситуацию еще долго.
Весной у сына стали сдавать нервы: он начал плакать на уроках, я записала его на прием к психиатру.
В день ВПР в каждом классе параллели был свой конфликт между взбудораженными детьми вплоть до выкидывания одноклассников в коридор. Сына грамотно спровоцировали на агрессию пока учительницы в классе не было: подобрали нужные слова, такие, за которые мужчины сразу бьют. Он и врезал... Закончилось все хорошо, потому что именно в тот день я была в школе, возле класса, все видела и быстро оттащила сына. Ситуацию тут же разобрали с ним и классным руководителем за пределами класса, после чего он даже смог вернуться в класс и написать ВПР на тройку. Несколько дней ему пришлось поучиться дома пока не попали на прием к психиатру. В этот период он играл на зачетном концерте, что в его расшатанном психоэмоциональном состоянии можно расценивать как подвиг самоконтроля. Психиатр подобрал ему быстродействующее лекарство, и уже на следующий день сын смог выйти на учебу.
Я пообщалась с одноклассниками сына и классным руководителем, когда сопровождала их на разные мероприятия. Оказалось, что дети, создававшие ему проблемы, страстно желают выделиться, проявить себя хоть в чем-то, ходить куда-то, как и мой сын, но у них нет возможностей. Узнала, что у них есть комплексы (например, стесняются фотографироваться, выражать свои чувства), что в семье у них не самая благополучная психологическая атмосфера на текущий момент. Почти все мальчики в классе к 10 годам пробовали курить. Во время досмотра личных вещей администрацией школы с участием охраны у двоих нашли кальян, у одного — сигареты.
К концу учебного года на фоне класса сын смотрелся лишним человеком, как Чацкий в комедии А. Грибоедова «Горе от ума». Поэтому 1 сентября он придет в другую обычную школу и в другой обычный класс, где и будет пытать счастья с ПМПК.
Про адаптацию в пятом классе рассказ тут: https://dzen.ru/media/id/6246942772c1835d0f9e286a/adaptaciia-v-piatom-klasse-shkolnika-s-ras-pervaia-chetvert-6360f511511da50c10229be3
#аспергер #школьник с рас #начальная школа #1 сентября
