Императоры, цари, короли и прочие самодержцы всех времен и народов боялись заговоров. Банды, клики, камарильи, хунты, шайки, союзы – эти слова всегда звучали зловещим набатом для любого монарха. И Петр I не был исключением.
Текст: Дмитрий Копелев, фото предоставлено автором
Заговоры сыграли немалую роль в истории его правления. Стрелецкий бунт, заговор Цыклера, дело царевича Алексея, Милославские, Лопухины и прочие «гидры отечества» оставили тяжелый след в его биографии. Заговоров он боялся, испытывая «почти животный страх» перед потенциальным мятежом боярской аристократии, приближенных своих подозревал. И ответные меры принимал жестокие, если вдруг обнаруживал, что его вельможи начали роптать и замышлять фронду.
А что сам царь? Участвовал ли он в заговорах? Нам легко представить Петра плотником, моряком, полководцем, путешественником, дипломатом – в этих ипостасях наблюдали его современники, описывая поведение монарха. А вот информации о том, как вел себя царь на ниве заговорщика, осталось чрезвычайно мало. Сам ли он встречался со своими агентами, обменивался ли с ними паролями, в каком платье выходил на тайные встречи и прятал ли лицо за маской? Боюсь, мы никогда этого не узнаем, хотя, без сомнения, на поприще нелегальной деятельности Петр Алексеевич проявил немалый талант.
ИГРА ПРЕСТОЛОВ
«Я плотно закрыл за собой дверь и зажег пару хороших восковых свечей. Теперь в комнате было достаточно света, и я мог начать поиски, хотя и сам не знал, что именно ищу. Тем не менее я стал просматривать бумаги <...> я нашел большое количество писем, представлявших собой непонятный набор букв, по всей видимости шифр, разгадать который было совершенно невозможно. <...> я окунулся в работу с новой энергией. <...> и не видел и не слышал, как в комнату вошли люди». Герой романа Дэвида Лисса, бывший боксер и «охотник за ворами» Бенджамин Уивер, скрывающийся от правосудия, попал в скверную историю: «Никто не знал, что я здесь. Мне запросто могут перерезать горло, а тело выбросить, засунув в ящик».
Перед ним в комнате стояли три человека. Двоих Уивер знал, третьего никогда раньше не видел, хотя внешность его была знакома: худое лицо, впалые щеки, крючковатый нос. Несмотря на скромное платье и недорогой парик, в осанке этого человека было что-то величественное. Внезапно Уивера озарило: лицо это он сотни раз видел на листовках и в газетах. «Я не знал, как совершаются революции и перевороты, но знал совершенно точно, что, если он осмелился ступить на английскую землю, положение его величества короля Георга было поистине шатким». Перед Уивером стоял самый опасный человек в Великобритании – король Яков III, сын свергнутого Якова II Стюарта, глава заговорщиков, получивших по имени своего лидера название «якобиты».
Действие романа Лисса происходит осенью 1722 года. Но истоки якобитских заговоров уходят во времена английской «Славной революции» 1688-го, когда король-католик Яков II был свергнут и отправился в изгнание. На трон взошла его дочь от первого брака – протестантка Мария II Стюарт. Ее супруг, принц-кальвинист Вильгельм Оранский, был непримиримым врагом французского «короля-солнца» – Людовика XIV и некогда – закадычным приятелем царя Петра I. Принц Оранский одновременно являлся статхаудером (наместником) Нидерландов, так что после вступления на престол Марии II между Лондоном и Гаагой установилась личная уния. Впрочем, ненадолго: в декабре 1694 года заразившаяся оспой королева скончалась. В 1702-м за ней последовал и супруг. Болезнь страдавшего от астмы короля обострилась после того, как он сломал ключицу, вылетев из седла во время верховой прогулки в Ричмонд-парке. Лошадь монарха по кличке Белый Щавель была конфискована у руководителя якобитов в Нортумберленде сэра Джона Фенвика. 28 января 1697 года тот взошел на эшафот по обвинению в подготовке покушения на короля и попытке организации мятежа в Ньюкасле. Но сэр Джон был отомщен: лошадь угодила копытом в кротовью нору, споткнулась и сбросила монарха. Якобиты возрадовались и ввели в честь этого события торжественный ритуал: на пирах они провозглашали тост за «маленького джентльмена в черном бархатном камзоле» (имелся в виду крот. – Прим. ред.) и под победный клич били об пол хрустальные бокалы.
На престол взошла вторая дочь Якова II – Анна Стюарт. В 1683 году, когда ей исполнилось 18 лет, ее выдали замуж за датского принца Георга. Брак был тяжелым: измученная 17 беременностями королева Анна потеряла всех родившихся детей, в том числе наследника престола Уильяма, принца Уэльского, смерть которого в 1700 году в возрасте 11 лет привела к династическому кризису. Закат протестантской ветви в правящей династии заставил парламент Англии в 1701 году принять Акт о престолонаследии, лишавший католических принцев из династии Стюартов прав на престол в пользу протестантки Софии Ганноверской, дочери короля Богемии Фридриха V, внучки Якова I Стюарта. В акте оговаривалось, что вступавший на престол монарх должен дать присягу на верность англиканской церкви, постоянно жить в стране и без разрешения парламента не выезжать за ее пределы и не развязывать войн. Но София Ганноверская, отличавшаяся железным здоровьем, внезапно умерла в возрасте 83 лет, не дожив полутора месяцев до кончины королевы Анны.
Смерть королевы Анны ознаменовала конец эпохи Стюартов. И, несмотря на то, что на престол претендовало более пяти десятков представителей этой династии, в силу акта о протестантском наследии в 1714 году он достался сыну Софии Ганноверской Георгу Людвигу. Его прибытие многие жители страны, опасавшиеся «папистов», встретили с облегчением. Однако постепенно симпатии к ганноверскому курфюрсту уменьшились. Многие британские политики высказывали опасения, что с приходом к власти Георга I интересы королевства сузились до масштабов немецкого курфюршества, и с сарказмом описывали своего «неотесанного» монарха, подчеркивая его невежественность, деспотичность и грубость. По мнению острословов, король так и не удосужился выучить английский язык, нравы и привычки жителей были ему чужды, законы парламентского политического устройства оставались для него непостижимой тайной. Недоброжелатели на все лады обсуждали слухи о том, что Георг якобы никак не может простить супруге ее давний роман с неким шведским графом и потому держит несчастную королеву взаперти, не давая видеться даже с собственными детьми. Ни от кого из посвященных в тайны лондонской политики не укрылась неприязнь короля и наследника престола, принца Уэльского. Георг I, человек с ленцой, но рассудительный и уравновешенный, придерживался умеренных консервативных взглядов и избегал излишней публичности, предпочитая проводить время в обществе своих ганноверских придворных – многочисленных камергеров, секретарей, слуг и арапов, взятых им в плен во время войн с турками. Их непривычные имена, как полагали насмешники, звучали подобно «приступу кашля». В немецкой свите короля особо выделялись две его фаворитки, присутствие которых, как полагал язвительный граф Честерфилд, подчеркивали дурной вкус и хорошее здоровье ганноверского короля: фрейлина королевы Мелюзина фон Шуленбург, ставшая в Англии герцогиней Кендал, и фрау фон Кильманнсегг, получившая титул графини Дарлингтон. Герцогиню Кендал, высокую и худую, лондонские насмешники прозвали «Майский Шест», а полноватую графиню окрестили «Мадам Элефант». Особенности вкуса его величества, который, по мнению лорда Честерфилда, «не пропускал ни одной особы женского пола, если та была очень чувственна и очень толста», произвели революцию нравов. «Все дамы, которые стремились снискать его благосклонность и почти уже достигли требуемой полноты, – писал Честерфилд, – старались изо всех сил раздуться наподобие лягушки в известной басне, тщившейся объемом и достоинством своим сравняться с волом. Одним это удавалось, другие лопались от натуги».
Пока дамы угождали монарху, угроза его власти в Лондоне возрастала. Исходила она от Якова III – сводного брата королевы Анны, которого называли «Претендент». Он же – принц Джеймс Фрэнсис Эдуард Стюарт или Шевалье де Сен-Джордж. В момент прихода к власти Георга I он проживал вместе с матерью во Франции, в Сен-Жермен-ан-Ле. Его отец, Яков II, вступивший на британский престол в 1685 году, после Реставрации Стюартов, сражался против голландцев. Он тайно принял католичество, а в 1673 году женился на принцессе Марии Беатриче Моденской, дочери герцога Моденского Альфонсо IV д’Эсте и Лауры Мартиноцци, племянницы кардинала Джулио Мазарини. В июне 1688 года у королевской четы родился наследник престола – принц Джеймс Фрэнсис Эдуард Стюарт.
Пока шла Война за испанское наследство 1701–1714 годов (конфликт XVIII века в Европе, разразившийся после смерти короля Испании Карла II, не имевшего наследников. На тот момент Испанская империя владела Бельгией, Люксембургом и обширными территориями в Америке. На испанский престол претендовали французские Бурбоны и австрийские Габсбурги. Война шла между Францией, Испанией, Португалией, Баварией, Наваррой, Неаполитанским королевством и т.д. с одной стороны и Англией, Австрией, Нидерландами, Ирландией, Священной Римской империей и т.д. – с другой. В Северной Америке война шла между английскими и французскими колонистами. – Прим. ред.), Шевалье пользовался поддержкой «короля-солнца», не раз пытавшегося посадить своего ставленника на британский трон. Однако после тяжелого поражения король осторожничал. Людовик XIV отдавал себе отчет в том, какой катастрофой может обернуться новая полномасштабная война на континенте. Кроме того, хозяин Версаля, наученный горьким опытом неудачных вторжений в Англию, Ирландию и Шотландию, скептически слушал заверения якобитских агентов о преданности, которую население Британских островов якобы питает к свергнутой династии Стюартов. Он не был уверен, что очередная высадка Претендента вызовет всенародный энтузиазм. Людовик избегал открытой конфронтации с Лондоном, манипулируя якобитскими изгнанниками в интересах французской политики. Но после смерти «короля-солнца» в 1715 году Париж дистанцировался от якобитов. Стюартам урезали субсидии, а затем и вовсе убрали их подальше от столицы: Яков IIIвынужден был перебраться в Лотарингию, в Бар-ле-Дюк, затем его приютили в Авиньоне. С весны 1716-го Стюарты осели в Италии. В 1719 году их прибежищем стал Рим – папа римский предоставил в их распоряжение Палаццо дель Рэ на площади Санти Апостоли, – который сделался центром притяжения для всех недовольных положением дел на Британских островах.
ДУБ, ЧЕРТОПОЛОХ И БЕЛАЯ РОЗА
Первые месяцы своего правления Георг I был всецело поглощен борьбой со сторонниками Стюартов. Якобиты привыкли действовать тайно, они плели сложные заговоры, пользуясь шифрами, паролями и тайными знаками. Понимая, что за государственную измену им грозит виселица, они вели себя предельно осторожно, меняя личины и маскируясь. Они привыкли действовать тихо, удары наносили незаметно, понимая, что в британском общественном мнении прочно ассоциируются с «папистами», «иезуитами» и «иностранцами». В среде якобитов сформировалась специфическая субкультура со своими ритуалами, тайными знаками и атрибутикой: медальонами и бокалами с инициалами Претендента, маркированными медалями, портретами на эмали, табакерками и перстнями. Провозглашая, например, традиционный тост за короля Англии, им было важно как бы случайно пронести бокал с вином над плошкой с водой, тем самым подразумевая, что пьют они за истинного короля – того, который «за морем». Излюбленным символом якобитов являлся дуб – древний знак Стюартов и эмблема Реставрации. Ведь на дубе во время гражданской войны укрывался от преследователей дядя Претендента, король Карл II Стюарт. На одной якобитской гравюре, датированной 1715 годом, срубленный дуб, лишенный листвы, пал на землю, а рядом помещена надпись: «30 января 1648/49» – дата мученической смерти Карла I. Возле дуба лежат опрокинутая корона и сломанный скипетр. Из ствола дуба исходят три побега, один из саженцев у основания венчает корона. Над саженцами распростерлась длань Божия, изливавшая на них из облака воду, и изображен трубящий ангел на облаке: в левой руке он держит стяг с надписью: «Я, Господь, зеленеющее дерево иссушаю, а сухое дерево делаю цветущим» (Иез.17:24). Политическое прочтение таких аллегорий якобитами однозначно: «зеленеющее дерево» – библейское царство вероломного Седекии, иначе говоря, узурпатора Георга I, будет «иссушено», а на смену ему придет расцветшее «сухое дерево» – Иехония, наследник трона царя Давида и происходящий от него по прямой линии Христос, Мессия, символизирующий династию Стюартов. Помимо дубовых листьев династию Стюартов у якобитов символизировал также чертополох – эмблема Шотландии. Позже ту же роль выполняла белая роза – аллегория изгнанного короля.
Якобитские мятежи должны были по «принципу домино» вспыхивать в разных местах, постепенно охватывая все королевство. Начаться все должно было на севере и западе страны. Мятежники рассчитывали захватить Бристоль и Плимут, а затем поднять восстание в центре. Однако планируемые выступления провалились. Правительство быстро подавило мятеж и бросило войска против главного очага якобизма – Горной Шотландии. Здесь, над замком Бремар, фамильным гнездом графов Маров, 27 августа 1715 года взвился штандарт изгнанных Стюартов.
Сначала якобитам сопутствовал успех. Они овладели Инвернесом, Абердином и Данди, после чего командующий 20-тысячной якобитской армией Джон Эрскин, граф Мар, начал наступление на юг – к границе с Англией. Но в битве при Шериффмуре его остановил генерал Джон Кэмпбелл, герцог Аргайл. Одновременно успеха в борьбе с якобитами добился под Престоном генерал Чарльз Уилс. Высадившийся в Шотландии Яков III в феврале 1716 года вынужден был бежать за границу, восстание захлебнулось.
Однако тайная война якобитов не закончилась, она лишь приобрела новые формы, оказавшись вплетенной в дипломатические комбинации, которые неотвратимо вели к большой войне, получившей название Войны четверного альянса (Война за французское наследство, 1718–1720 годы. – Прим. ред.). Центр якобитских интриг переместился в Мадрид. Готовясь к войне, король Испании Филипп V, тяжело переживавший унижение Испании и ее огромные территориальные потери, рассчитывал обрести союзников среди держав, обеспокоенных лидерскими амбициями Лондона. Расчеты строились вокруг шведского короля Карла XII, считавшего себя защитником Стюартов и открыто выражавшего недовольство произволом короля Георга I, своего соперника в Германии, закреплявшегося в Вердене и Бремене. Вдохновителями антибританской коалиции стали первый министр Испании кардинал Джулио Альберони и «великий визирь» Карла XII барон Георг Хейнрих Гёртц фон Шлитц, фактически руководивший внешней политикой Швеции. Гёртц был дипломатом особого сорта. Предпочитая слова бумаге, он старался не связывать себя письменными договоренностями. Этот высокий человек со стеклянным глазом – барон потерял глаз в молодости, подравшись на балу во Франции, – был обаятелен и умел ладить с теми, кто был ему нужен.
Организаторы антибританской коалиции делали ставку на Якова III и рассчитывали с помощью якобитских агентов добиться заключения сепаратного прусско-русского мира со Швецией, тем самым высвободив военные силы королевства для участия в свержении Ганноверской династии. Но якобиты явно переоценивали собственную значимость, полагая, что их ставка на Карла XII беспроигрышна, и не принимая в расчет того, что для Швеции поддержка Стюартов не являлась самым насущным вопросом: Стокгольм вел Северную войну и противостоял мощной коалиции в лице России, Дании, Пруссии, а после 1717 года и Великобритании.
С этого времени в секретных документах дома Стюартов все чаще начало появляться имя царя Петра Алексеевича, на поддержку которого рассчитывали якобиты. Яков IIIвыстраивал далеко идущие планы, полагая, что в создаваемой им коалиции будут участвовать Париж, Мадрид и помирившиеся участники Северной войны: Карл XII и «освободитель» Петр I, «единственный иностранный независимый монарх», на которого, по словам Претендента, можно рассчитывать. «Моя благодарность за его (Петра. – Прим. авт.) благодеяния не будет иметь других границ, кроме пределов моей власти, которая, признаюсь, ныне слаба, но которая при его соучастии возвысится и тогда будет употреблена в его пользу» – так в одном из писем российскому послу в Париже князю Василию Долгорукому он выразил свои надежды. А царь Петр – политик, органично сочетавший глубокие политические расчеты с интуицией и азартом, – был готов к опасной игре. Добавим к этому растущую антипатию царя к Георгу I, и мы, казалось бы, получим идеального заговорщика. В одном из своих донесений французский посланник в Петербурге граф Жак де Кампредон не смог скрыть своего удивления: «Монарх рассыпает намеки во все стороны, стараясь выведать расположение других, а может быть, и найти приличный предлог удовлетворить своему чувству ненависти к гановерцам, котораго не может даже скрыть».
РУССКАЯ НЕВЕСТА ДЛЯ ШЕВАЛЬЕ
Первая комбинация царя Петра в отношении якобитов была дерзкой и неожиданной, вполне в духе заинтересовавшего его, по словам Василия Ключевского, «нового спорта – охоты вмешиваться в дела Германии» путем осуществления разветвленных матримониальных планов. Успех подобной политики позволил бы царю преодолеть фамильную изоляцию и закрепить за Московским государством статус европейской державы. Принимая в расчет слабость династического статуса Романовых в Европе, Петр I делал ставку на соответствующих принцев: привечаемые им потенциальные женихи были лишены престолов, а потому были не вполне легитимны с точки зрения официальной Европы, снискав репутацию странствующих «рыцарей удачи». В этом смысле лучшей кандидатуры, чем Претендент, было не сыскать. Союз со Стюартами открывал широкие перспективы для усиления позиций России.
29 сентября 1717 года Роберт Карлович Арескин – лейб-медик царя и двоюродный брат лидера якобитов Джона Эрскина, графа Мара – сообщал в послании якобиту герцогу Ормондскому о готовности царя к концу зимы выдать замуж за «короля» свою дочь Анну. Когда письмо пришло в Париж, мать Претендента, королева Мария Моденская, выразила сомнения в возможности совершить этот брак. Во-первых, ее смутили слухи о возрасте царевны: «Дочь царя всего лишь ребенок тринадцати лет» (Анне было 9 лет. – Прим. авт.). Во-вторых, царь Петр вел войну с главным союзником якобитов – Карлом XII, отчего, по мнению Марии Моденской, могли «возникнуть некоторые неудобства». И, наконец, стоило ли так торопиться с решением, пока не прояснены важные детали относительно достоинств невесты: «...ее возраст, внешность и состояние здоровья, и если она здорова и добронравна, нет другого способа, чтобы убедиться в этом, иначе как послав к ней одного, а лучше двух доверенных лиц».
Однако царь Петр, как выяснилось, был готов к подобному развитию событий и перестраховался, приготовив для Якова III вторую невесту – овдовевшую герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну (племянница Петра I, дочь его брата, царя Иоанна V, будущая императрица России. – Прим. ред.). Он не ошибся: Шевалье был смущен юным возрастом цесаревны Анны Петровны. Было, впрочем, и еще одно обстоятельство, ставшее препятствием к браку. Для якобитов не являлось секретом низкое происхождение матери цесаревен, Екатерины Алексеевны, урожденной Марты Скавронской, и незаконнорожденность дочери Петра. «Старшая дочь царя родилась до брака», – конфиденциально сообщал в конце 1717 года герцог Ормондский якобиту, генерал-лейтенанту французской службы Артуру Диллону, представлявшему интересы Якова III при версальском дворе. В пикантные детали был посвящен и первый министр Франции кардинал Гийом Дюбуа, откровенно заявивший посланнику в Петербурге графу Жаку де Кампредону, что «брак, от коего произошли принцессы, которых он (Петр I. – Прим. авт.) хочет выдать замуж, не заключает в себе ничего лестнаго».
Зато, судя по письму Шевалье герцогу Ормондскому от 20 марта 1718 года, принц был готов присмотреться к Анне Иоанновне, у которой, как он слышал, «очень покладистый нрав». Благодаря усилиям известной якобитской конфидентки Энн Генриетты Оглторп, показывавшей друзьям невесть откуда взявшееся изображение курляндской герцогини, Анна Иоанновна приобрела немалую популярность при дворе Стюартов. Слухи о возможном браке Якова III с одной из «северных принцесс» встревожили палату лордов.
Осенью 1717 года начались секретные переговоры о замужестве Анны Иоанновны. Вести их Яков IIIпоручил своему близкому другу, шевалье Чарльзу Вогану, ирландцу и славному малому, который, уподобившись верному «Ланселоту», давно уже присматривал для своего «короля Артура» подходящую супругу. Поездка Вогана в Прибалтику закончилась неудачно, так как царь Петр еще не вполне определился, стоит ли ввязываться в рискованную якобитскую игру. Якову III пришлось решать вопросы женитьбы без участия России. И в этом Чарльз Воган оказал ему неоценимую помощь. В феврале 1718-го, возвращаясь в Рим, ирландец наведался в силезскую Олаву, где неожиданно встретил прекрасную дочь претендента на престол Речи Посполитой Якуба Людвика Собеского Марию Клементину – внучку польского короля Яна III Собеского, остановившего в 1683 году турок у ворот Вены. В отличие от Петра I князь Олавский с готовностью принял предложение о замужестве дочери. Часть приданого «Польской леди», как именовала Марию Клементину якобитская традиция, составляли реликвии, привезенные ее дедом из кампаний против турок: огромная кровать из позолоченного серебра с балдахином из тканей, на которых бирюзой и жемчугом по золотому полю были вышиты арабские тексты, а также три огромных рубина.
«Молодые» быстро нашли общий язык. Между ними завязалась оживленная переписка, они обменялись портретами и прониклись нежными чувствами. Дело шло к браку, и Яков III в знак твердости своих намерений отправил невесте фамильные драгоценности Стюартов. Но перспектива женитьбы Якова III на «Польской леди» с богатым приданым привела в ярость короля Георга I, готового пойти на все, чтобы не допустить появления у своего врага законных наследников. Когда заставить Марию Клементину отказаться от брака не удалось, король решил принять крайние меры. Ведь невесте нужно было еще добраться до своего жениха, а путь из Силезии в Феррару, где должна была состояться брачная церемония, был не близок. Маршрут Марии Клементины проходил через тирольские владения ее двоюродного брата, императора Священной Римской империи Карла VI: мать императора, Элеонора Магдалена, была родной сестрой Хедвиги Елизаветы Нойбургской – матери Марии Клементины. Этим и решил воспользоваться могущественный Георг I, настоявший, чтобы и невеста, и ее мать были задержаны в Тироле. По приказу императора их заключили в замок Амбрас в Инсбруке.
Закрутилась авантюрная история в духе романов «плаща и шпаги». Негодующий Яков IIIраспорядился во что бы то ни стало освободить принцессу. За дело взялся шевалье Воган. Ирландец первым делом заручился согласием Якуба Людвика Собеского на побег его дочери. Затем Воган подобрал трех добровольцев – своих соотечественников, служивших офицерами Ирландского полка в Париже. Нарядившись торговцами, Воган с соратниками и двумя помощницами прибыли в Инсбрук. Заговорщикам удалось встретиться с Марией Клементиной и устроить к ней в услужение одну из сообщниц. План был прост: сославшись на мигрень, Мария Клементина должна была удалиться в свои покои и, надев плащ служанки, выбраться за пределы замка, взяв с собой драгоценности Стюартов.
Апрельским вечером 1719 года отважная принцесса вышла из крепости. На соседней улице в таверне ее уже поджидал Воган. Вместе с ним принцесса направилась в гостиницу, откуда в экипаже беглецы двинулись к Бреннерскому перевалу. Словно по сценарию мелодрамы, над Инсбруком разразилась страшная буря: завывал ураган, гремел гром, и дождь лил как из ведра. Едва выбравшись из города, беглецы обнаружили, что в спешке забыли в номере сокровища английской короны. Вогану пришлось ехать назад. Счет шел на минуты, в любой момент исчезновение Марии Клементины могло быть обнаружено. Но неприятности еще не закончились: возле Бреннерского перевала сломалась карета, и Марии Клементине пришлось под проливным дождем идти пешком по размытой дороге. К счастью для беглецов, все закончилось благополучно: они добрались до Болоньи, откуда направились в Рим. Здесь Мария Клементина per procura (лат. «по церемониалу») вышла замуж за находившегося тогда в Испании Якова III. Папа римский Климент XI признал супругов королем и королевой Англии, Шотландии и Ирландии, а также предоставил августейшим изгнанникам денежное пособие.
Яков III мог быть доволен финалом этой затянувшейся матримониальной истории. Несмотря на неудачу «русского замужества», он продолжал вынашивать новые планы в отношении царя Петра. И, надо сказать, смотрел на вещи вполне реально, так как в это опасное и сложное время Петербург вовсе не собирался отказываться от своих замыслов в отношении поддержки Стюартов и якобитов. Дело только начиналось.
Окончание следует.
