Есть мнение, что всё, что мы считаем историей ныне, — фальсификат, созданный в XVI или XVIII столетии для сокрытия истинных фактов. И это достаточно странное мнение, например потому, что подделка источников представляется напрасным трудом. Подлинный средневековый, а тем более античный текст и без того можно понимать, как угодно. Во всяком случае, при желании. Ибо значение множества использованных слов либо вообще неизвестно, либо поддаётся различным толкованиям.
Начать можно с колоритного слова «викинг», пришедшего в современные языки из скандинавских саг. Характерным в данном случае является уже то, что это слово не переводится, как не переводятся на другие языки с древнегерманского отдельные термины(«тинг» или «хольмганг»), титулы («ярл»), большинство топонимов и названий племён. Что, вероятно, и стало причиной принятого теперь перенесения названия «викинги» на всё население древней Скандинавии. Чем это население было бы неприятно удивлено.
Для объяснения происхождения слова «викинг» лингвисты предлагают несколько гипотез, ни одна из которых на данный момент не является общепринятой. То есть, происхождение слова — неизвестно. Но его значение, — с точки зрения сочинителей саг и их современников, — не представляет загадки… Что не делает это слово, однако, переводимым. «Пират»? Нет. Подразумевая, в сущности, пирата, понятие не имело негативной коннотации. Ибо, как говорится в Саге об Эгиле:
— Пойдем в усадьбу и, как подобает воинам, убьем всех, кто нам попадется, и захватим все, что сможем захватить.
Ни одно из иноязычных слов не несёт полностью аналогичного древнескандинавскому «викингу» смысла. Ибо отражал этот термин специфическое для данного места и времени социально-экономическое явление. Близкое по сути к русскому понятию «отхожий промысел». Завершив наиболее трудоёмкие полевые работы, крестьяне северных губерний отправлялись на заработки, — заниматься извозом, мелкой торговлей, добычей морского зверя, строительством, — даже нищенством. Аналогичным образом и норвежские крестьяне время от времени уходили в море для получения дополнительного дохода. Далее могло произойти всё, что угодно. Иногда викинг возвращался к мирной жизни к осени, когда плавания становились невозможными. Иногда пропадал на годы. Часто же покидал свою деревню навсегда, оседая, когда начинал чувствовать себя слишком старым для приключений, где-то в далёких краях.
Таким образом, не всякий скандинав был викингом. Даже в смысле, — хоть раз в жизни им был. Как и нельзя было с уверенностью назвать «викингами» суровых нордических мужиков, гребущих куда-то в мореходных лодках. Воины под началом своего конунга отправлявшиеся в поход — даже (и скорее всего) поход грабительский — «викингами» не считались.
Последнее было важно, ибо, хотя этических вопросов у норвежцев к викингами не имелось, с проблемами вернувшийся из рейда викинг вполне мог столкнуться. Как только в местности появлялось хоть что-то похожее на закон, «отхожий промысел» викингов становился незаконным. Конунги, а затем короли, старались пресекать «частный» морской разбой, нарушавший торговлю (до XI века она в северных морях вся шла через норвежские руки), распылявший силы (нельзя призвать к оружию в случае опасности подданных, уплывших за море) и создававший внешнеполитические проблемы внезапно и на ровном, казалось бы, месте. Нехорошо получится, если вождь, с которым планировалось заключить важный союз, предъявит за убытки причинённые пиратами… Что указывает на косвенную связь слова «викинг» с современным понятием «беспредел». По причине и, особенно, по следствиям которой, викинги старались уходить как можно дальше от родного берега. Для гарантии, что ограбленные не нажалуются их конунгу.
Помимо того, что скандинавский воин, скорее всего, не был викингом, важен и другой момент: викинг, в свою очередь, не был обязан являться скандинавом. С равным успехом в сагах «викингами» именуются славяне с южного берега и финны с восточного берега Балтики. Ибо данный «отхожий промысел» обретал популярность повсюду, где для этого возникали предпосылки. Таковыми же являлись низкое плодородие земель, отсутствие государственности (конунги лишь пытались, но короли проблему викингов быстро решали) и — главное — привычка местного населения к передвижению по морю. Именно последний фактор обеспечивал скандинавам фактическую монополию на звание «викинга». Балтийские славяне не то чтобы реже занимались грабежом. Вероятно, примерно столько же, — то есть, постоянно им занимались. Но они, как и финны, куда реже северных германцев отправлялись в морские походы.
...Что же касается слова «варяг», то его происхождение вызывает меньше вопросов у лингвистов (здесь всё очевидно: varing — дружина), значение же — куда больше вопросов у историков. Ибо, смысл вкладывавшийся в данный термин не может быть понят из контекста сообщений однозначно. За исключением, пожалуй, того обстоятельства, что «варяг» и «викинг» — точно не синонимы.
Ни к морю, ни к грабежам, варяги прямого отношения не имели. В разных случаях понимать это слово можно, как коллективное обозначение северных народов (не обязательно только германских), или как обозначение чужеземцев вообще (кроме славян, языки которых до X-XI веков оставались взаимопонятными). Или узко, как лиц причастных к ещё одному социально-политическому явлению раннего средневековья — скандинавскому наёмничеству. Скорее же всего, это слово просто имело в древнерусском языке несколько значений. И можно лишь гадать, что имел в виду летописец, называвший русь — варягами.
Но, кстати, о «руси». Будучи написанным со строчной буквы, это слово также превращается в историческую загадку. Не являясь этнонимом, по-видимости, оно не было и обозначением социального явления, как «викинг» или «варяг». Скорее, оно могло, — как слово «франк» в первоначальном смысле, — служить для обозначения конкретной военно-торговой корпорации. Однако, это уже другая история.
