Многие знают историю ареста Достоевского и, возможно, слышали, что его обвиняли в чтении и распространении письма Белинского Гоголю. Напомню, что это закончилось для него смертным приговором, позже заменённым восемью годами каторги. Что же такого ужасного могло быть в переписке двух известных литераторов, что за одно чтение этого людей ожидала смертная казнь?
Чтобы понять суть этого письма, нужно отмотать историю немного назад. В 1847 году Гоголь публикует “Выбранные места из переписки с друзьями”. Как можно догадаться по названию, это был сборник выдержек из писем автора различным адресатам, в которых содержались, по его мнению, важные и полезные замечания о литературе, обществе, будущем России, религии и т.д.
Книга эта вызвала всеобщий ажиотаж. Многие бывшие почитатели страшно бранили Гоголя за “обман”: несоответствие его взглядов их ожиданиям. Некоторые хвалили, но равнодушных не было. Споры о “правильном” подходе к толкованию “Выбранных мест….” не утихают до сих пор, что добавляет к бесспорным литературным талантам Гоголя умение мастерски вызвать общественный переполох.
Здесь стоит помнить обстоятельства написания книги: незадолго до этого Гоголь едва пережил сильный приступ нервного расстройства (более точных диагнозов тогда не было). Вследствие этого он пересматривает взгляды на многое, в особенности на религию, о чём прямо пишет как он сам, так и многие близкие. Поэтому удивление общества вполне естественно: в какой-то мере эту книгу действительно писал уже другой человек.
Но вернёмся к истории. Вскорости известный литературный критик Виссарион Григорьевич Белинский пишет разгромную статью об этой книге (ещё не письмо). Он обвиняет Гоголя в чрезмерном увлечении поучениями и высокомерии. Скажем так, не без этого. Гоголь всегда имел эту фантазию: научить, сказать такое последнее слово, которым бы жизнь преобразилась. Для этого он мечтал быть преподавателем, для этого он обращался к театру как “кафедре, с которой можно много сказать миру добра”. В конце концов, именно это было финальной задумкой “Мёртвых душ” (он сам пишет об этом в “Выбранных местах…”).
Но Белинский на этом не останавливается. Он приводит цитаты из книги с откровенной издёвкой “вы только почитайте это”, хотя из самой цитаты совершенно не понятно, что его так возмутило. Даже самокритика Гоголя ему не нравится: Белинский отказывает автору в праве комментировать собственные произведения. Вообще довольно заметно, что статья писалась с крайне негативной установкой и предубеждением: позже мы поговорим о возможных причинах этого.
Эмоциональный настрой статьи был очевиден Гоголю, который первым пишет письмо критику:
Я прочел с прискорбием статью вашу обо мне во втором № «Современника». Не потому, чтобы мне прискорбно было то унижение, в которое вы хотели меня поставить в виду всех, но потому, что в ней слышится голос человека, на меня рассердившегося. А мне не хотелось бы рассердить даже и не любившего меня человека, тем более вас, о котором я всегда думал, как о человеке меня любящем. Я вовсе не имел в виду огорчить вас ни в каком месте моей книги.
Письмо это краткое, содержит только уверения в том, что Белинский его неправильно понял, что скрытному от природы человеку и так непросто публично высказываться о личном, а тут ещё такая агрессия.
И вот уже в ответ на это Белинский пишет то самое запретное письмо.
Да, я любил Вас со всею страстью, с какою человек, кровно связанный со своею страною, может любить её надежду, честь, славу, одного из великих вождей её на пути сознания, развития, прогресса. И Вы имели основательную причину хоть на минуту выйти из спокойного состояния духа, потерявши право на такую любовь. Говорю это не потому, чтобы я считал любовь мою наградою великого таланта, а потому, что, в этом отношении, представляю не одно, а множество лиц <...> Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которое возбудила Ваша книга во всех благородных сердцах.
Это невероятно эмоциональный текст, во многом скорее манифест личных взглядов на социальную политику, власть, церковь, образование. Напомню, что Белинский придерживался социалистических, даже революционных, атеистических взглядов, был в крайней оппозиции к власти.
К примеру, одно из его известных высказываний (не из письма):
Я понял французскую революцию… Понял и кровавую любовь Марата к свободе, его кровавую ненависть ко всему, что хотело отделяться от братства с человечеством хоть коляскою с гербом… Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнём и мечом истребил бы остальную.
Но при этом, нужно заметить, с большим уважением относился к русскому народу и выражал уверенность в его светлом будущем. То есть человек это был крайне идейный, идейный искренне. А “новый Гоголь” был, мягко говоря, другой направленности. Он идеализировал монархию, видел в духовенстве главных учителей и советчиков простого человека, сомневался, как позже Л.Н.Толстой, в необходимости всеобщего образования. Всё это крайне возмутило Белинского. Вот пара цитат из письма, которые более всего не должны были порадовать власть:
Поэтому Вы не заметили, что Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр — не человек; страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Васьками, Палашками; страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей. Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть.
------------------------------------------
Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов — что Вы делаете?.. Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною… Что Вы подобное учение опираете на православную церковь — это я ещё понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма; но Христа-то зачем Вы примешали тут?
И далее в подобном духе о церкви, духовенстве, власти, свободах и т.д. В порыве гнева, почему-то, достаётся и покойному Пушкину - его Белинский обвиняет в верноподданичестве.
После этого письма становится окончательно очевидно, что разгромная статья была вызвана совсем не литературными недостатками книги, а крайним несовпадением политических взглядов. Печально и то, что свои взгляды критик прямо называет “истиной”, а Гоголя обвиняет в преступлении против неё.
А в высокомерии обвиняется Гоголь.
Естественно, власти не было бы никакого дела до литературного спора, если бы он не шёл вокруг вопроса "как нам обустроить Россию". Николай I таких вольностей не любил особенно: вспомним, что его восшествие на престол началось с восстания декабристов. Естественно, этот текст был запрещён как посягательство на государственный строй. А любой его распространитель - Достоевский в нашем случае - становился опасным бунтовщиком.
Но каким же образом подобный текст вообще стал известен? Белинский смог написать и отправить это письмо только находясь за границей, где тогда находился и Гоголь. Будучи смертельно больным, он считал это письмо своим завещанием, поэтому в его интересах было поделиться копией с кругом близких людей. С тех пор письмо это распространилось в списках сначала в Европе, а затем проникло в Россию.
Сам Белинский благополучно вернулся домой, но к тому моменту он был настолько болен, что не вставал с постели, а вскорости умер. Письмо стало последним его значительным текстом.
Отчасти этим, возможно, объясняется такой эмоциональный, гневный его тон. Незадолго до этого Герцен писал о Белинском так:
…когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щёк и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль. Спор оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко огорчённый, уничтоженный своей физической слабостью.
Вся история вокруг “Выбранных мест…” - история столкновения двух талантливейших представителей нашей литературы, которые на пороге смерти решились на окончательное и откровенное высказывание тех убеждений, в истинность которых верили. У каждого может быть своё мнение на тот счёт, кто был прав в этом споре. А в истории литературы этот спор, наверное, будет вечным. И в 40-х годах эта борьба только набирала обороты.
