Через несколько дней погрузка серы закончилась, и мы покинули этот гостеприимный порт. В глубине души я расстался с Мексикой в надежде, что больше никогда в жизни не попаду в этот крокодилий рай. Эта страна — какая-то пародия на Испанию. Кстати, мы как раз и направились в настоящую Испанию. Так что была возможность сравнить.
Примерно за две недели мы пересекли без особых приключений Мексиканский залив, Атлантический Океан, прошли Гибралтарским проливом в Средиземное море. Помню только один смешной случай на этом переходе.
Мы, курсанты, усиленно занимались мореходной астрономией с Сан Санычем и поочерёдно стояли вахты на мостике матросами. Погода была хорошая на всём переходе. Однажды я заступил на ночную вахту с ноля до четырёх утра. Это так называемая «собачья вахта» со вторым помощником. «Собачья» потому, что в это время суток очень хочется спать. Так вот, заступил, принял курс, шли на авторулевом. Я вышел на крыло мостика наблюдать за горизонтом. Ветра нет, на море небольшая встречная зыбь. И тут я слышу: с носовой части судна раздаётся негромкий металлический стук. Такое ощущение, что кто-то в темноте на носу в районе брашпиля обивает кирочкой ржавчину на палубе. Несколько раз стукнет, потом несколько секунд отдыхает. Так обычно матросы работают. Я был сильно удивлён. Днём матросы из палубной команды действительно обивали ржавчину на палубе и мазали её свинцовым суриком — готовили палубу к покраске. Но какой чудак решил это делать среди ночи в полной темноте? Я зашёл в рубку и говорю второму помощнику: «Там на носу какой-то придурок ржавчину обивает! У нас что, на пароходе завелись сумасшедшие? Или это новый трудовой почин?»
Второй помощник тревожно посмотрел на меня, и мне показалось, что он немного побледнел: «Что, опять кто-то стучит? Третью ночь уже так!» Мы вышли на крыло послушать вместе — стучит! Второй глухо сообщил мне: «Я днём сказал об этом боцману. Попросил его проверить, все ли кирочки на месте, и закрыть их на ночь в подшкиперской. А он мне говорит, что это не поможет. Мол, это душа какого-нибудь мёртвого моряка по привычке по ночам обивает ржавчину. Призрак, одним словом. Чёрт его знает! Днём я в эти сказки не верю, а по ночам не по себе становится. И так вот уже третью ночь… Ещё сюда на мостик заявится…» Я с юношеской самоуверенностью отверг эти предположения: «Да ну! Так не бывает!» — и опять вышел на крыло.
Однако стук продолжался. Через полчаса я уже понял, почему второй помощник так нервничает. Неприятно, всякие мысли бредовые приходят в голову в ночи. А он стучит и стучит. Немного отдохнёт и опять стучит. Так к концу вахты можно нервным стать.
Зашёл в рубку и говорю второму: «Вы как хотите, а я не могу вахту с призраками стоять! Я пойду на бак и поймаю этого придурка. Это кто-то решил так пошутить. Раскачать хочет нервную систему у команды». Второй помощник судорожно вздохнул: «Что один пойдёшь? Страшно же!» — «Не-е-е, я пойду посмотрю. Не могу я всю ночь стоять и слушать, как призрак в ночи ржавчину обивает!» Второй только вздохнул: «Ладно иди, только смотри осторожно…»
Спустился я с мостика на палубу по внешним трапам и пошёл в полной темноте вдоль борта в носовую часть. Иду тихо, чтобы меня мертвец не обнаружил раньше времени, прислушиваюсь. Как только он начинает стучать, я делаю несколько шагов. Стук прекращается — я замираю на месте. Примерно так охотятся на глухаря, мне отец объяснял. Так прошёл мимо третьего трюма, потом мимо второго и первого. Стук раздаётся где-то в районе брашпиля на баке. А бак иногда заливает брызгами от встречной зыби. Вот, думаю, сволочь! Его там поливает, а ему хоть бы что! Хотя, если это призрак… Стук уже совсем близко. У меня мурашки по спине от страха, но всё равно ползу в темноте вперёд. Стыдно возвращать на мостик ни с чем.
Вылез тихонько на бак. А на баке немного видно, не так темно: носовой белый огонь, укреплённый высоко на передней мачте, немного рассеивает мрак. Осторожно из-за брашпиля огляделся — никого на баке нет! А он всё равно стучит! Пароход начал валиться носом в очередную встречную волну и, чтобы меня не окатило брызгами, я быстро встал за носовую мачту. Мачта эта сделана из металла и имеет сечение в виде подковы, внутри полая, я как раз в ней поместился, брызги пролетели мимо. Опять раздалось несколько ударов, на этот раз вверху от меня. Меня это разозлило: «Вот сволочь этот мертвец, на мачту залез!» А внутри этой подковообразной мачты сделан скоб-трап, чтобы можно было залезть до ходового огня.
И я полез по скобам на мачту. Мачта высокая, метров пятнадцать высотой. Лезу вверх, всё выше и выше. Мертвец стучит в темноте, пароход ныряет в волну, брызги летят на палубу мимо меня с обеих сторон. Килевой качкой на высоте меня чуть ли не отрывает от скоб-трапа. Поднялся до переднего ходового огня, а он стучит ещё выше. Дальше скоб-трапа нет, только круглый металлический флагшток толщиной в руку. Обнял его руками и ногами и полез дальше. Долез до самого конца мачты и тут, наконец, увидел «его»: на коротком стальном шкертике болтается металлический блок, через который был проведён верёвочный фал для поднятия в иностранных водах флага страны захода. Перед длинным переходом через океан боцман выдернул фал, чтобы его не растрепало на ветру. А блок, конечно, остался висеть на коротком стальном тросике. Когда судно ныряло в волну, блочок отходил от мачты, потом снова падал мачту и отскакивал от неё на тросике несколько раз. И так с каждой волной. Мачта, полая внутри, отлично передавала звук в атмосферу. Полная имитация звука кирочки, когда обивают ржавчину. Днём, когда идут палубные работы, на судне полно всяких звуков, и на этот стук никто не обращал внимания. А ночью тихо.
Пришлось мне спуститься на палубу. Нашёл под срезом бака каболку (обрывок верёвки), опять залез на самый верх мачты и, держась за флагшток ногами и одной рукой, привязал злополучный блочок к флагштоку. Стук прекратился.
Вернулся на мостик и только хотел рассказать второму помощнику, кого я там нашёл, а он мне с тревогой в голосе сообщает: «Что за чертовщина у нас на пароходе творится! Только что носовой огонь несколько раз гас и снова загорался! И стучать он вдруг перестал!»
Пришлось объяснить ему, что это я своим телом заслонял огонь, когда два раза залезал и спускался с мачты. Второй удивился: «Ты что, на мачту в темноте лазил?! С ума ты сошёл! Да ещё там бак заливает…» — «Да не могу я, Анатольевич, всю ночь с мертвецом вахту нести! Теперь всё в порядке». На следующий день вся палубная команда смеялась над тем, как я в ночи ловил судового призрака.
Так, практически без приключений, мы дошли до восточных берегов Испании. Это было впервые, когда я попал в эту замечательную страну. Потом мне несколько раз пришлось побывать там в разных портах, и каждый раз я восхищался этой страной и испанцами.
Наш руководитель практики Сан Саныч Чебан, который знал всё на свете и заменял нам Интернет, со знанием дела сообщил нам, что Барселона, в принципе, вовсе даже не испанский город, а каталонский. И вообще эта часть Испании называется Каталонией. Каталонцы считают себя отдельным народом и с центральной испанской властью не очень дружат. У них даже язык свой. Поэтому если вы, ребята, будете говорить с ними по-испански, то они вряд ли вам ответят. (Кстати, кроме него, никто из нас не знал толком испанского языка). Ещё он нам рассказал, что этот город по одной версии был основан самим Гераклом. А по другой версии его построил отец великого полководца Ганнибала, и якобы назван город по его имени. Это, конечно, всё сказки для туристов. Я так думаю, что слово Барселона произошло от двух слегка искажённых общеизвестных слов: «барка» и «лоно», что соответственно означает «корабль» и «укрытие», то есть попросту «порт». Так же, как и Гавана, по моему, означает просто «гавань». Но это сугубо моё собственное мнение. На научную точность не претендую.
Когда заходили в порт с лоцманом, я, стоя на мостике, заметил, что ограждающий бетонный мол справа от нас весь изрыт выбоинами. Как будто по нему стреляли из пушек или бомбили с воздуха. Тут полезно будет сделать небольшое отступление для расширения кругозора.
Через несколько месяцев, вернувшись с этого рейса в Ленинград, я отпросился у командира роты Константинова на несколько дней слетать в Сочи, чтобы повидаться с невестой. Договорились с ним, что, как только куплю обратный билет, дам ему телеграмму о дате возвращения. Для надёжности.
Прилетев в Сочи, купил обратный билет и пошёл со своей девушкой на телеграф в Хосте. И там неожиданно сталкиваюсь с нашим начальником военно-морского цикла, Героем Советского Союза, капитаном первого ранга Лисиным. Рядом с ним находилась симпатичная нестарая женщина — жена. Он, как выяснилось, отдыхал с женой в Хосте в санатории ВМФ «Аврора». Мы оба были в штатской форме, но узнали сразу друг друга. Я поздоровался: «Здравия желаю, Сергей Прокофьевич!» Тот посмотрел на меня, потом на мою девушку и, конечно, всё сразу понял: «А! Егоров! А что ты тут делаешь?» — «Имею краткосрочный отпуск для поездки к невесте». Лисин удивлённо поднял брови: «Это во время учебного процесса? Ты когда с практики вернулся?» Жена Лисина тихонько дёрнула его за рукав и еле слышно сказала: «Серёжа, перестань, пожалуйста…» Лисин внимательно посмотрел на мою невесту, одобрительно кивнул: «Ну ладно. Где был на практике?»
Я коротко доложил, в том числе сказал, что был в Испании в Барселоне. Лисин оживился и спрашивает: «А скажи, входной мол в порту там привели в порядок? Я когда в 39-м году вывозил из Барселоны испанских детей, нас немцы бомбили. В мой корабль не попали, а несколько бомб разворотили мол». Я подтвердил, что мол до сих пор не отремонтирован, следы бомбёжки так и остались. Лисин довольно усмехнулся: «При мне было, меня бомбили. Несколько рейсов пришлось в Барселону делать. Вывозили в Союз детей погибших республиканцев». Так мы немного поговорили. Моя невеста слушала Лисина с удивлением и восхищением. Такого человека она видела первый раз в жизни. Мы немного побеседовали и мирно расстались. Через пару дней я улетел в училище, как и обещал. Давно это было.
Барселона мне запомнилась на всю жизнь: очень красивый старинный город с великолепной архитектурой на берегу Средиземного моря. Огромный порт с множеством причалов. Люди приветливые. Этот город можно сравнить с Ленинградом. Если можно так сказать, это испанский вариант нашего Питера. Только климат, конечно, прямо противоположный.
