Продолжаем разбирать историю пушкинских сказок. И сегодня у нас на очереди - аж две достаточно объёмные сказки...
Их история начинается в 1831 году, когда Пушкин приезжает в Царское село с практически готовой «Сказкой о попе…» и множеством конспектов сказок, записанных во время своего «заточения» в Михайловском. Интерес к русской народной сказке к тому времени у поэта был столь велик, что он заражает им своего друга и старшего наставника - Василия Жуковского.
Именно в Царском селе оба поэта затевают шуточное литературное состязание на тему «Пишем сказки в народном стиле». Результатом стали две сказки Жуковского – «О Царе Берендее» (на основе конспекта Пушкина) и «О спящей царевне» (на основе сказки братьев Гримм, которую Жуковский ещё в 1826 г. перевёл на русский, как «Царевна-шиповник»). Пушкин тогда ответил ему всего одной сказкой - «О царе Салтане». Свидетелем состязания стал ещё один будущий гений русской литературы – Николай Гоголь.
Н. В. Гоголь, из письма к А. С. Данилевскому, 2 ноября 1831 г.:
«Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе… Почти каждый вечер собирались мы – Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей. …У Жуковского тоже русские народные сказки, одни гекзаметрами, другие просто четырехстопными стихами и, чудное дело! Жуковского узнать нельзя. Кажется, появился новый обширный поэт, и уже чисто русский. Ничего германского и прежнего…».
Пиетет перед своими кумирами не позволил Гоголю решить исход поединка. Но суд вынесло время. Многие ли из вас знают упомянутые сказки Жуковского? А вот «Царя Салтана» знает и стар, и млад. Как и знаменитый полёт Гвидона в образе шмеля – нашедший музыкальное воплощение в опере Римского-Корсакова.
Хотя Жуковский, действительно, далеко ушёл в этих сказках от своего отвлечённо-мистического стиля, русский колорит здесь всё равно носит больше орнаментальный характер. А его «Спящая царевна» во многом сохраняет черты западного первоисточника.
Пушкин же пронизал «русским духом» весь строй, тон и образность «Салтана».
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Также сказка Пушкина вышла более динамичной и насыщенной событиями, нежели у Жуковского. В ней мы можем видеть, характерные для народной поэзии, простоту языка, обилие глаголов, повторы и параллелизм описаний вроде:
«В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет».
Да и полное название сказки – «Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной Царевне Лебеди» – как бы отсылало нас к длинным названием лубочных книг.
Замысел этой сказки вызревал у Пушкина уже давно. Уже в 1822 г. в т.н. «кишенёвской» тетради поэта мы можем увидеть запись о бездетном царе, подслушивающем трёх сестёр.
«Царь не имеет детей. Слушает трех сестер: когда бы я была царица, то я бы [выстроила дворец] всякий день и пр…. Когда бы я была царицей, завела бы… На другой день свадьба. Зависть первой жены; война, царь на войне; [царевна рождает сына], гонец etc. Царь умирает бездетен. Оракул, буря, ладья. Избирают его царем — он правит во славе — едет корабль — у Салтана речь о новом государе. Салтан хочет послать послов, царевна посылает своего поверенного гонца, который клевещет. Царь объявляет войну, царица узнает его с башни».
Азадовский считал, что это запись, скорее, книжного сюжета, а не народного и указывал на похожий мотив в сказке итальянца Страпаролы.
Из Страпаролы:
«Король подслушивает разговор трех сестер. Первая похваляется утолить жажду всего двора одним стаканом вина, другая — наткать на весь двор прекрасных и тонких рубашек, и третья — родить трех чудесных детей: двух мальчиков и одну девочку с золотыми косами, с жемчужным ожерельем на шее и звездой во лбу. Король женится на младшей сестре, которая в отсутствие царя выполняет свое обещание, но завистливые сестры подменяют рожденных детей щенятами. Король приказывает заточить жену в темницу, а детей бросить в реку. Брошенных детей, однако, спасает мельник…»
(далее сюжет развивается в ином направлении, нежели «Царь Салтан» – С.К.).
В 1824 году в Михайловском (видимо, со слов Арины Родионовны) Пушкин конспектирует сказку «Чудесные дети». По сюжету она намного ближе к будущему «Царю Салтану». Правда, здесь царевна сначала рождает 33 мальчика, а затем ещё одного — весьма примечательного («ножки по колено серебряные, ручки по локотки золотые, во лбу звезда, в заволоке месяц»). Роль злобной завистницы играет мачеха царя, а не неудачливые «ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой».
Далее следует знакомый сюжет с подменой письма, закупориванием в бочку (правда, здесь две бочки, одна – для первых 33 сыновей), последующим освобождением, царствованием сына на острове и желанием отца Султана Султановича (именно так, плюс указание на то, что он «турецкий государь») посетить остров. Кстати, именно здесь – в описании чудес острова – появляется Лукоморье с говорящим котом.
Интересно, что 33 сына тоже попадут в сказку Пушкина, но преображёнными в братьев Царевны-Лебеди, несущие службу в подводной дружине. Дружину возглавляет "дядька", которого поэт назвал Черномором, несмотря на то, что уже использовал это имя для карла-колдуна в «Руслане и Людмиле».
В 1828 году Пушкин уже написал знаменитый зачин – «Три девицы под окном / Пряли поздно вечерком..», но большая часть текста оформилась уже во время состязания с Жуковским.
К тому времени Александр Сергеевич как раз женился на Наталье Гончаровой, поэтому в образе невесты-красотки и теме женитьбы для него было много личного.
«…Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Не женат лишь я хожу».
— «А кого же на примете
Ты имеешь?» — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь
Да за пояс не заткнешь…»
Азадовский указывал, что образ Царевны-Лебеди (которая, кстати, в ранней редакции сказки называлась волшебницей — то есть, профессиональной соперницей коршуна-колдуна) вполне мог быть заимствован из сборника народных песен Кирши Данилова, который Пушкин хорошо знал.
«Былина о Потоке»:
…И увидел белую лебедушку,
Она через перо была вся золота,
А головушка у ней увивана красным золотом
И скатным жемчугом усажена.
…А и чуть было спустит калену стрелу —
Провещится ему Лебедь белая,
Авдотьюшка Лиховидьевна:
«А и ты Поток Михайло Иванович,
Не стреляй ты меня, лебедь белую,
Не в кое время пригожуся тебе».
Выходила она на крутой бережок,
Обернулася душой красной девицей…
В том же сборнике можно встретить и ещё одно знакомое имя:
«Добро ты баба,
Баба-Бабариха…»
Несмотря на источники, сюжет «Царя Салтана» приобрёл совершенно оригинальные черты, в число которых входит и описание царства Гвидона — некой утопии, где «все богаты, / Изоб нет, одни палаты».
Финансовое благополучие острову обеспечивает замечательная белка с драгоценными орехами, а охрану царства - упомянутые богатыри-подводники.
«Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом.
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь».
«Сказочное» состязание так раззадорило двух поэтов, что они ещё долго не бросали этот жанр. Жуковский уже после смерти Пушкина напишет ещё одну - самую русскую свою сказку «Иван-Царевич и Серый Волк». Ну, а Пушкин, вдохновлённый, видимо, «Спящей царевной» Жуковского, напишет болдинской осенью 1833 г. свою «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях».
Насколько разнятся стили двух поэтов можно сравнить хотя бы по этим отрывкам, описывающим похожие сцены.
У Жуковского:
«Вот, чтоб душу насладить,
Чтоб хоть мало утолить
Жадность пламенных очей,
На колени ставши, к ней
Он приблизился лицом:
Распалительным огнем
Жарко рдеющих ланит
И дыханьем уст облит,
Он души не удержал
И ее поцеловал…»
У Пушкина:
«Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой…»
Те «пушкинисты», которые в порыве патриотизма выискивали во всех сказках поэта русские корни, настаивали на том, что первоисточником пушкинской «Царевны» была народная сказка про самоглядное зеркальце. Указывают и на запись 1824 г., которая выглядит так:
«Царевна заблудилася в лесу. Находит дом пустой — убирает его. Двенадцать братьев приезжают. «Ах,- говорят,- тут был кто-то — али мужчина, али женщина; коли мужчина, будь нам отец родной али брат названый; коли женщина, будь нам мать али сестра»… Сии братья враждуют с другими двенадцатью богатырями; уезжая, они оставляют сестре платок, сапог и шапку. «Если кровию нальются, то не жди нас»;.- Приезжая назад, спят они сном богатырским. Первый раз — 12 дней, второй — 24, третий — 31. Противники приезжают и пируют. Она подносит им сонных капель… и проч.
Мачиха ее приходит в лес под видом нищенки — собаки ходят на цепях и не подпускают ее. Она дарит царевне рубашку, которую та, надев, умирает. Братья хоронят ее в гробнице, натянутой золотыми цепями к двум соснам. Царевич влюбляется в ее труп, и проч.».
Несомненно, что многое из этой записи вошло в окончательный вариант сказки. Но при этом сегодня любому ребёнку видно, что основой «Мертвой Царевны» Пушкина была не что иное, как «Белоснежка и семь гномов» братьев Гримм (тем более, что Пушкин уже использовал сборник Гримм для своей сказки о Золотой Рыбке). И пусть карлики превратились в статных богатырей, зато и число богатырей сократилось с 12-ти до канонических 7-ми. И там, и там есть индикатор красоты — волшебное зеркальце, завистливая мачеха, отравленное яблоко, стеклянный (хрустальный) гроб и чудесное пробуждение.
Совпадают даже некоторые мелкие детали.
Сравните, отрывок у Гримм:
«Падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окна, — рама его была из черного дерева, — и королева шила. Когда она шила, загляделась на снег и уколола иглою палец, — и упало три капли крови на снег. И красное на белом снегу выглядело так красиво, что подумала она про себя: «Вот, если б родился у меня ребенок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме!»»
со словами злой мачехи у Пушкина:
«Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела».
Но, как и обычно, Пушкин переработал детали немецкой сказки в русском духе, внеся много нового и в сюжет. Например, собаку, защищающую царевну, или тему поисков своей невесты женихом Елисеем. А обращения Елисея к Солнцу, Луне и Ветру (характерные для народных сказок и напоминающие в чем-то плач Ярославны из «Слова о полку Игореве») гениальное перо Пушкина превратило в прекрасные лирические стихи.
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». — «Постой…»
Нельзя не заметить и русский мотив похорон царевны через три дня («Ждали три дня, но она / Не восстала ото сна»).
Да и сама царевна у Пушкина не похожа на избалованную «белоручку», а больше соответствует крестьянскому представлению об идеальной девушке.
«Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
[…]
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была…»
Анекдоты:
Родила царица в ночь НЕ ТО …
А интересно получается — у них Белоснежка и семь ГНОМОВ, а у нашей — семь БОГАТЫРЕЙ.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...
***
Если вам понравилась эта статья, и вы не хотите пропустить новые, подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки, делитесь своими впечатлениями...
И ЕЩЁ! Желающие поддержать мой канал (а в нынешнее время это немаловажно) могут сделать это ЗДЕСЬ.
Автор: Сергей Курий