Все имена и фамилии в рассказе изменены, любые совпадения случайны.
Последние две недели, Павел не мог отделаться от ощущения постоянной слежки. Долгие годы работы в седьмом отделе «Конторы» научили его многому. Вот и сейчас, каждой своей клеточкой, он ощущает на своей спине, чей-то пристальный взгляд. А вот она, машина, которую он давно «срисовал», потихоньку движется за ним вдоль тротуара. Странно. Чьё такое пристальное внимание привлекла моя скромная персона? Кому понадобился «топтун» седьмого отдела? Непонятно и странно. Что им от меня надо? Да и с родной «Конторой Глубокого Бурения» связей уже не имею. Пенсионер. Возможно, что-то касаемо фирмы, начальником «секьюрити» которой я являюсь на данный момент? Рейдеры? Возможно, возможно. Время сейчас лихое, ждать можно всего.
Домой приехал поздно. Задержался на работе. Снял пиджак. Прошел на кухню. Заглянул в холодильник. К величайшему своему изумлению, увидел в нем приготовленный, и уже остывший ужин.
Натка вышла из спальни и, склонив голову на бок, смотрела на него с любопытством, явно, желая что- то спросить.
-Чем обязан такому радушию?
-Ужинать будешь?
- Это что сейчас было? Ты мне предлагаешь ужин? Наташ, ты этот цирк заканчивай. Тебя ведь меньше всего волнует, голоден я или нет. Так чем обязан? Я слушаю.
-Нам надо поговорить.
-Говори. Только без предисловий и экивоков.
-У тебя наследство оформлено?
- А тебе какое дело до моего наследства? Что произошло экстраординарного, побудившего тебя беспокоиться о наследстве, при чем, заметь, сугубо моего наследства? -Павел присел за стол, усмехнулся: - Ушлая ты Натали. А я уж было возомнил о себе черт знает что! Подумал, какое трогательное беспокойство ! Даже ужин, в кои-то годы приготовлен! А «ларчик просто открывался»! Наследство! Ты, вдруг почувствовала, что оно ускользает из твоих цепких ручек! – Павел ухмыльнулся: - Надеяться тебе не на что. Лично ты ничего не получишь, - прошел в прихожую и, из пиджака достал пачку сигарет «БТ», щелчком выбил сигарету, предложил жене:
- Я эту гадость не курю. Пора знать мои вкусы и предпочтения.
-Ну и ради бога! Это я так, из природной вежливости. Не обессудь. Закурю сам. Твоя мечта о наследстве – идея фикс.
-Я в общем –то, не питала иллюзий по поводу твоей щедрости, и знала, что мне ничего не «светит», но, хотя бы поделись секретом, зачем тебе «безделушки» твоей матери?
-Ну! Ты уж не думай обо мне так превратно! И мне это наследство ни к чему. Я все отдам сыну, у него есть дети. Или ты не в курсе? Мама при жизни просила , по твоему выражению «безделушки», подарить правнучке, если таковая появится на свет. Если нет, Владу, а он распорядится по своему усмотрению.
- Даа, Пашуля, я догадывалась - в твоей черной душонке, всегда дремал махровый иезуит. - Ну и пошел ты к чертям собачьим вместе с добром своей матушки, и её никчемной бижутерией! Я видела её ко мне отношение, и всегда недоумевала, что плохого я ей сделала?
- Плохого? Да ровным счётом, ничего. Равно как и хорошего. Она ведь женщина мудрая, много повидавшая, и видела тебя насквозь. А знаешь почему? Да потому, что ты прозрачная, и бесполезная, как амёба. А я вот, оказался слепцом. Мне простительно. Сама знаешь, мужики чем любят, тем и смотрят. А может, наоборот. Не важно. Суть не в этом. Видели тебя, жалели меня. Нет у меня дома, и тепла в доме, тоже нет. Как то так. Понятно тебе будет?
- Ах, ты боже мой! Шедеврально! Тепла тебе захотелось? Столько лет «мерз» и не замечал! Теперь решил погреть старые косточки? Позволь полюбопытствовать – с кем? И откуда такое «сокровище» свалилось на мою голову? Я всю жизнь старалась, суетилась, чтобы жили, как говорят – « соответствуя статусу», а на поверку оказалась амебой под маменькиным микроскопом. Здорово! А то, что здесь в квартире, все сделано мною!
- Позволь не согласиться. Моими родителями. И квартира, и мебель и все, что здесь есть. Спор наш беспредметен. Правда у каждого своя. А истина – одна. Ты можешь указать, где она находится, и в чем состоит? Нет? Вот и я тоже. Не будем более собачиться. Пусть каждый останется при своём. У меня сегодня был сложный день. Я, конечно, мог смолчать, но скажу. Возможно, мне угрожает опасность. Имей это в виду. Я не хочу, чтобы мои проблемы задели твои интересы, и твою безопасность. По моему, я кому- то, где -то перешел дорогу. Хотя, не могу взять в толк, кому и где. За мной следят. Так, что заканчивай пока ночные посиделки в сомнительных кабаках, и пеший променад по тёмным улицам. Светские замашки у «крестьянки Машки» оставь на потом.
- Какая трогательная забота! – рассмеялась Наталья. Ни малейшего намёка на испуг, Павел в её глазах не увидел. Как будто слежка за Павлом дело обыденное, и ни к чему не обязывающее.
Тут же её сарказм сменился на вспышку беспричинного гнева: - Да кому ты нужен, серая, офисная мышь! Мал клоп, да вонюч! Следят, видите ли за ним! Это смахивает на манию величия! Сидишь в своей конторе, и сиди. Неудачник. Что, твои бывшие коллеги по службе защитить тебя не в состоянии? Где же ваша корпоративная солидарность? У вас же «бывших» не бывает? – распаляла себя глубоко уязвлённая Наталья, при этом сознавая, что не в состоянии вывести из равновесия Павла. -Говорила, пользуйся связями родителей! Делай карьеру! Так нет же! По- своему сделал. Скучно - то как жить с тобой! А ведь ты был когда то нормальным мужиком. И во что ты превратился? Он не согласен с перестройкой! Он не согласен с политикой Ельцина! Да какое тебе до всего этого дело? Очнись! Время делать капиталы! Деньги под ногами лежат! Сколько раз говорила, продай бабкину квартиру и дачу. Вложим деньги в бизнес или, хотя бы построим приличный дом. А ты сидел, как клуша на яйцах и ждал манны небесной! Думал тебе социализм вернут? Да нет уж. Дудки!
Павел молча выслушал спич когда то близкой ему женщины, и с укоризной посмотрел на неё. Потом тихо засмеялся: - Сию секунду всё исправлю, и сделаю по-своему. Слушай меня внимательно и запоминай. Забудь о квартире моей бабушки. Я никогда ее не продам. Тебе, что жить негде? Тебе все мало и мало. Посмотри на себя, твоя алчность и корысть съели твою душу как коррозия. Ты, в стремлении иметь толстую мошну, давно освободила себя от всех семейных обязательств. Даже собственного сына, каюсь, при моем молчаливом попустительстве, спихнула моим родителям на воспитание. А их общественное положение - хороший проводник по лабиринтам твоей карьеры. Этим, невзирая на свою нелюбовь к ним, ты пользовалась без зазрения совести. Как же ты могла уйти от меня? Сделав это, ты ставила жирный крест на своём благополучии. Моя лояльность к происходящему, имеет свои границы. Я освобождаю тебя от тягот и лишений совместного пребывания. Завтра переезжаю в бабушкину квартиру, и подаю на развод. Теперь я понимаю, что смотрел на жизнь не тем, чем смотрят люди. Этого не надо было допускать вообще. Близок локоток, да не укусишь.
- Только попробуй, идиот законченый! Столько лет и усилий бездарно потрачено на попытки сделать из тебя респектабельного человека, а ты как был ищейкой казенной, так ей и остался. Только теперь хозяйской. Что ещё более оскорбительно. А теперь, что, я должна делить с тобой все нажитое и вешать на себя ярлык разведенки? И это в моем возрасте?
- Наташа! Не пытайся провоцировать скандал. Я уже давно вырос из штанишек экзальтированного мальчика. Все, что ты «бездарно потратила», потратила на себя. Причем, значительную часть из моего кармана, и кармана столь нелюбезных тебе моих родителей. И на этом позволь закруглиться. Разговор окончен. По поводу слежки. Моё дело – предупредить. Время неспокойное. Предупрежден, значит вооружен. Далее, как знаешь.
Отношения с женой у Павла были испорчены давно. Совместное сосуществование. Не более того. Каждый сам по себе. Эгоистка с авантюрным складом ума. Неуёмная карьеристка. И с ней приходится сосуществовать. Супруги только по паспорту. Развестись не мог. На службе это, мягко говоря, не приветствовалось. И сына надо было устраивать к себе. Династия, так сказать. Сын мечтал работать в оперативном отделе. И устроился, и работает.
Павла вырастила бабушка. Родители – дипломаты, работали за границей. Им было не до воспитательных процессов. Но надо им отдать должное, обеспечен он был всем. Только их вниманием он был обделен. Но Пашка не страдал от этого.
Он уже давно понял, Натка вышла замуж не за него, а за перспективу жить за рубежом. А Павел никуда не собирался уезжать, его здесь устраивало все. Наталью бесило упрямство, мужа, но она его не бросала, максимально используя связи его родителей, и стремительно делала карьеру, добившись весьма высокой должности в министерстве образования.
После армии Паша, по настоянию родителей, поступил в МГИМО и окончил его с отличием. Его могла ждать блестящая карьера, но вопреки всему и вся, он предпочел службу в КГБ, в своем родном городе, городе своего детства. Здесь и сыграла с ним злую шутку судьба, познакомив с будущей женой Натальей. Родился сын Владик.
«Не дай вам бог, жить в эпоху перемен» - мудрое изречение Конфуция. Но, бог дал это время. Отмерил сполна, не поскупившись. Работы было невпроворот, домой возвращался за полночь, а то и коротал остаток ночи на служебном диване в кабинете. Жизнь кипела как крутой бульон в котле, выпаривая все человеческое, и обнажая на дне низменные людские пороки.
Пашка не был слепым и глухим служакой. Поэтому не брезговал, согласно веяниям нового времени, и в угоду себе, копить кое какую информацию, втайне надеясь при удобном стечении обстоятельств, заработать на ней. Да и у отца в тайнике за сейфом, тоже хранился кое какой компромат на не самых последних людей в эшелонах власти. Отец говорил, что скоро опубликует свои воспоминания, но почему-то не успел, скоропостижно покинув этот неспокойный мир, будучи здоровым человеком. Эскулапы из «Кремлёвки» констатировали инфаркт. Пусть пока подождут рукописи отца своего часа. Есть, не просят.
Лето в этом году работало по Африканским стандартам. Духота не давала жить всему окружающему миру. Температура воздуха на солнце зашкаливала за сорок пять.
Такой жары Герман, коренной житель, припомнить не мог. Даже синоптики лепетали что-то невразумительное, не в состоянии что либо объяснить вялым, задыхающимся жителям. Что случилось с их мягким климатом, не понимал никто. Третий год подряд небывалая жара, даже в осенние месяцы сменялась влажным воздухом, при полном отсутствии осадков. К ночи температура падала градусов на тридцать. Человеческий организм не выдерживал таких нагрузок, и народ массово заболевал.
Как- то Пашка Фролов , друг детства и юности, поведал Герману интересную историю о климатическом оружии ХААРП. Возможно, так оно и есть. Никакой официальной информации по этому поводу не имеется, но климат действительно, поменялся резко, превратив Юг в Зауралье. И как не отвергали эту версию климатологи и ученые, Герману казалось, что дело Николы Теслы живо, и приносит свои плоды.
А кстати, что – то давненько мы не виделись с Пашкой. Хотелось бы «почесать» с ним языки. Собеседник он знатный! В политике дока ещё тот! Большой мастак «попинать» горбачевско – ельцинские эскапады. Разносторонне развитый человек. На неделе обещал заскочить. Но, пока не сподобился. Очень на него не похоже. Самому сходить к нему на бабкину квартирку, да некогда. А красота там какая! Лес под балконом, белки ручные из рук орешки берут. Утром дрозды, похлеще соловьев рулады выводят! Даст бог, жив буду, обязательно прикуплю себе по соседству с Пашкой что либо подобное.
Личностями, что Пашка, что Герман в детстве были «выдающимися». Два сапога пара. По своему неугомонному характеру являлись «достопримечательностью» кабинета директора школы. Этакие два хулиганистых шалопая. Но, черту не переходили, и на скользкую дорожку не ступили, став хорошими специалистами, каждый в своей области.
Дружили вплоть до восьмого класса, а потом родители увезли Павла в столицу. Каждый жил своей жизнью, Герман даже не знал, что Павел вернулся в город своего детства. Встреча с ним произошла почти через десять лет в его кабинете, когда Павел пришел навестить своего заболевшего соседа, одинокого человека. С тех пор их дружба не прерывалась.
Небывалый зной делал свое дело. Горели степи, дымовая завеса шла на город. Горячий восточный ветер нес с полей гарь, и хлопья пепла. Окна больницы на день закрывали, но гарь все равно проникала сквозь рамы и оседала на подоконниках. В этот день был апогей духоты. Стены больницы исходили жаром от злого солнца. Синоптики обещали грозовой дождь, но тучи проносились мимо, унося с собой живительную влагу невесть куда. Машины скорой помощи, одна за другой везли пациентов в кардиологию и терапию.
Герману предстояло ночное дежурство. «Надеюсь, что ночь у меня выдастся относительно спокойной» как молитву прошептал Герман, заведомо зная, что никакое спокойствие ему не «угрожает». «Это дьявольское пекло уже достало окончательно. Дождь, это нечто недосягаемое, как из сказки», - Герман открыл окно в своем кабинете, но вместо прохлады в лицо ударил горячий поток сквозняка. «Каждый год на всех планерках и совещаниях сверлят уши о кондиционерах, а воз и ныне там. Ищете спонсоров!» Герман не умел клянчить. Для него это унизительно. Он хирург, а не хозяйственник. Может работать в любых условиях. « А каково пациентам? Им приходится особенно тяжело».
А отделение работало, невзирая на погодные катаклизмы. Все шло своим чередом. Сотрудники исполняли свои обязанности, больные готовились ко сну.
В тумбочке стола у Германа находился своеобразный водочный склад, пестрящий разнообразием привлекательнейших этикеток. Выписывающиеся благодарные пациенты, в массе своей мужского пола, одаривали Германа «жидкой валютой», зная, что он «мзду не берет. За больницу обидно». Герман ранее даже не подозревал, что водка может быть и «Суровой», и «Императорской», и «Жириновкой» и ещё бог весть какой. Что только не придумает человеческий гений, ради вожделенной маржи. Герман никогда не отказывался. Водка у него служила универсальным "лекарством", весьма полезным в некоторых обстоятельствах, и в разумных пределах. Иногда такое нетрадиционное «лекарство» прописывалось некоторым пациентам в присутствии врача, и нередко при его непосредственном участии как обезболивающее, а родственникам страдальцев, как успокоительное. А в ночные дежурства «Сам Бог велел», - говорил Герман. Расслабляет. Или наоборот, придает сил. В зависимости от психологического настроя.
«Пока тишина. Можно провести сеанс релаксации». Герман открыл шкаф, извлек -«Дрова», налил полстакана и выпил. «Как там говорят: «Талант в дрова не пропьешь». Это обо мне». Он подошел к окну, всматриваясь в летний в вечер, закурил сигарету. По аллее к больнице, разбрасывая синие всполохи, катила скорая. Снова у кого –то «кондратий» от жары приключился. Организм не справился. А я вот «накатил» «Дровишек», и ничего себе, целёхонек, с «кондратием» не попутчик. Хотя, жестковаты "дровишки". Туговато пошли. В дверь постучали. Вошла Анна Васильевна- санитарка.
- Герман Сергеич! Опять своего зелья бесовского пять капель употребил? Али десять? Часом, не рано ли? Еще и девяти вечера нет! Эвона, порозовел как порося!
- А, Васильевна, не ворчи, от жары это и с устатку, - с Анной Васильевной отношения у него были теплые, и простые. Женщина она, пожилая, работает со дня основания отделения. Чем-то материнским веяло от неё, и Германа она любила как родного. Единственный её отпрыск завербовался на Камчатку и пропал. Ни слуху, ни духу. Редким гостем был у матери раньше, а сейчас и подавно. Вряд ли когда свидятся. Старожилом в отделении был и Герман. Со студенческой скамьи, пополняя свой скудный бюджет на ниве вспомоществования страждующим больным, и дослужившись до одного из главных врачевателей сего храма медицины.
- Васильевна, дорогая, я очень рад тебя видеть в моей скромной юдоли, и я очень тебя люблю, но сделай милость, пойди пока в ординаторской приберись, или ещё где. Отдохнуть хочется.
-Гера, господь с тобой! Не сносить мне головы, узнай старшая, что у тебя не прибрано. Как пить дать, за ворота выставит!
- Тетя Аня! Да кто ж это посмеет тебя за ворота выставлять?! Кому это здесь такое дозволено? Васильевна, а что присядь - ка, давай выпьем по грамульке за наше долгое, плодотворное сотрудничество. Да душу свою грешную тебе наизнанку выверну, исповедуюсь. А?
-Ах, Герка, Герка! Набедокурил чего дома?
-Да нет, Васильевна. Отбедокурил уже своё. Надоели домашние склоки и сцены ревности. Вот и сбежал к тебе поближе, в надежде на твое сострадание. Ну, так как? Поддержишь меня в трудную годину? А? Васильевна? - Налил четверть граненого стакана «Бульбашъ», и придвинул его Васильевне. - Хороша, окаянная! Мягкая! Белорусы толк знают, дряни не сделают!
- Ты, это, мил человек, прекращал бы баловство. По палатам давно ходил? Сам знаешь, к чему это зелье бесовское приводит. - Васильевна взяла стакан, понюхала, и отодвинула его от себя. – Вонища-то какая! Ну, как отравишься? Чего тогда?
- Да ничего, Васильевна. На всё воля Божья. Отправлюсь в VIPпалату, как лицо должностное, или помру. Плакать то хоть станешь?
- Ну, понес, пустозвон, типун тебе на язык. Дошутисси… Вон у меня сосед…
- Васильевна, у меня сосед литрами пьет. И ничего. Все встречные быки от него, как от чумы шарахаются. Не пошла что- то она мне, Васильевна. Надо еще «Черную смерть» продегустировать.
- Не хочешь старую слухать. Сопьешься Гер, это я тебя как мать говорю. Прекращай. Начнут руки дрожать .Что будешь делать?
- В морг пойду работать, а лучше мясником. Там это не суть как важно. А знаешь, все мясники - бывшие хирурги? Да потому, что из операционной отрезанное в авоське домой не унесешь.
- Птьфу ты, неугомонный. Сколь лет ему, а язык как помело, без костей. Вот на главного наскочишь, что тогда?
- Думаю, Васильевна, на моё место он не позарится, и оно останется за мной. Потому он при моём появлении и прячется в ближайшую к нему палату.
- А! – махнула рукой Васильевна. – Мели Емеля, твоя неделя. Чего язык чесать? Всё одно, как об стенку горохом.
- Да ладно, теть Ань, с кем ещё тут «языки чесать»? Иди уже со своим ведром, иди. Потом придешь, голуба моя. Герман, приобняв, Васильевну, подвел к двери, взял ведро поставил в коридоре и закрылся на ключ. Сел в кресло, расслабился. Отодвинул стакан в сторону. Включил чайник, немного подумав, выключил. Поудобнее устроился в кресле, и задремал.
Должность заведующего отделением Веселов получил в сорок лет. Фамилия Веселов совершенно не гармонировала с внешностью Германа Сергеевича. Чем старше он становился, тем стремительнее она менялась не в его пользу. А он и не предавал этому никакого значения, и не зацикливался на естественном увядании. Какой есть. Труд у него тяжелый, от него краше не станешь. Не мог он взять в толк одного– почему студенты-практиканты, при его появлении теряют дар связной речи, и покрываются липким потом. Взгляд его, всегда угрюмый, и как им казалось, тяжелый, смотрел из - под густых темных бровей. Упаси бог, кому-то выйти покурить без разрешения! Тут же звучал грозный оклик – Куда? Назад! Еще раз повторится, дорогу сюда забудьте. Я вас сюда ходить не принуждал. Извольте работать. Те, кто имел с ним давние отношения, знали, что его внешность абсолютно не соответствует внутреннему содержанию, и человек он в общем хороший. Справедливый, и доброжелательный. Интересный собеседник, обладающий чувством юмора. Слышать он умел не только пациентов. Непостижимым образом слышал сквозь стены. Что - либо произошедшее на работе, утаить от него было нереально. Но, со всеми проблемами он справлялся сам, никогда не вынося сор из стен отделения. Была у него одна маленькая слабость. Любил он пофлиртовать с женщинами. Но, не более того. И этот, в общем-то безобидный недостаток становился причиной домашних неурядиц. И ночные дежурства были для него отдушиной, позволяющей отвлечься от домогательств жены, нудящей по каждому поводу, и без такового.
В дверь его кабинета тихонько постучали.
- Входите.
Вошла дежурная медсестра Галя, невестка его друга Паши.
- Герман Сергеевич, по скорой поступил пациент. Состояние тяжелое. Избили так, что страшно смотреть. Он уже в операционной. Вас ждут.
« Да, не везет тем, кто везет. Только вот, кто привез, тот уедет, а размахивать скальпелем мне», – подумал Герман, косясь на ополовиненную бутылку . «Считай, расслабился. Что такое – не везет, и как с ним бороться?»
- Буду сию секунду! – проглатывая чашку крепчайшего кофе, сказал он.
Спустившись в операционную, поинтересовался состоянием пациента.
Выслушав, вошел в операционную. Глядя на человека, лежащего на операционном столе, немного постоял и тихо выдавил: - Готовьте.
Он узнал человека, лежащего на операционном столе. Узнал бы его всегда, и в любом состоянии. Это был Пашка Фролов. Его друг. Все- таки Фролов, ты зашел на чужую тропинку. А ведь мы с тобой не один вечер беседовали у меня в кабинете. Эх, друг ты мой! Кто же тебя так изуродовал? Недочеловеки. Ты всегда старался избегать ненужных конфликтов, а вот не смог!
Шел третий час ночи. Операция прошла успешно. Галя, глядя на Германа Сергеевича произнесла: - Как вы думаете, не зря мы столько часов простояли за операционным столом. Выживет?
- Галя! - Выдавил из себя Герман, - А ты не поняла, кого мы сейчас с тобой буквально вытащили с того света?
- Герман Сергеевич, он без документов. Откуда я могу знать?
-Галочка, это мой друг и твой свекор.
- Что?? - Галя замерла как соляной столб, и смотрела на Германа
- Чего ты на меня так смотришь? Он это. Он!
- Как вы можете такое утверждать?! На нем лица нет! Отек такой.
- Эх, Галочка. Да я его и не узнал. Сердцем почуял.
- Вконец измочаленный Герман вошел к себе в кабинет. О, чудо! За окном бушевала самая настоящая гроза. Подоконник был залит водой. Царила Её Величество вожделенная прохлада. Воздух был насыщен озоном. «Как на этой благословенной планете, могут бок о бок сосуществовать такие несовместимые вещи, как благодать божия, и такое нечеловеческое зверство?» - вяло подумал Герман. - « Да, кому то ты здорово насолил, друг мой Паша». Взял недопитую бутылку «Русской», нерешительно покрутил её в руках. Затем налил полный стакан, и залпом выпил. Тяжело осел в кресло и закрыл глаза. «Я, вопреки всякой медицинской логике, буквально по винтику собрал тебя «из ничего». Сделал все, что мог, и более того. Я вырвал тебя из лап смерти. И только попробуй отдаться ей снова! Пожалей мои затраченные силы, Паша. Иначе грош мне цена как хирургу, и твоему другу». Ты обязательно должен выжить! Слышишь? Обязательно!
Следователь, уже третьи сутки домогается встречи с потерпевшим, задавая один и тот же глупый вопрос – выживет ли пострадавший гражданин Фролов, или нет?
- Да я же не заведующий небесной канцелярией! Я простой хирург! Обратитесь по этому поводу к Всевышнему, он точно знает. А мне пока рано говорить на эту тему. Пока сердце бьётся, жить будет. Далее – компетенция не моя.
Через неделю Павел понемногу заговорил. Герман подошел к нему. И попытался с ним пообщаться.
- Герка, дружище! Спасибо тебе за все! выкарабкаюсь, с меня поляна, – тихо выговорил Паша.
-Выкарабкаешься, чертяка старый! Куда тебе от меня деваться? Делись, в какое дерьмо встряпался?
- Гера, хочешь верь, хочешь нет, но я действительно не представляю! Нежданно огреб по-полной, и вся недолга. Не заморачивайся. Я сам решу этот вопрос.
- Ты уже решил его у меня под скальпелем. Ладно. Отдыхай. Нельзя тебе много разговаривать.
- Подожди, Гера, скажи, когда я человеком стану?
Герман развел руками: - Да ты им был всегда. А вот когда твердо станешь на ноги, извини, друг, но я не ясновидящий. Жена пусть подсуетится с хорошим питанием. Силы тебе сейчас очень нужны.
- У меня нет жены. Только сын. Я сам по себе.
- Вот как? Это хуже, когда один. А где Влад?
- В Москве. Пытается что -то решить с квартирой моих родителей. Он не хочет переезжать в Москву. Здесь у него карьера, продвижение по служебной лестнице. А там? Всё начинать с нуля? Да и не манят его огни большого города. Здесь у него все. От детского сада и работы в шаговой доступности. А там ничего.
-Ну ладно. С питанием, что ни будь, придумаю. Тетю Аню попрошу. Она все сделает.
- Гера, никого напрягать не надо.
- Ты вот что. Командовать будешь на работе. Здесь решаю я. Я тут тебе и Бог, и Царь. Прошу любить и жаловать. Всё. Спи. Разберусь.
Через два дня, Герман, донельзя раздосадованный назойливостью следователя, пришел к Павлу в палату.
- Паша! Следователь достал меня до самой печени. Сможешь уделить ему десяток минут? На большее пусть не рассчитывает. Я ему запрещаю.
- Нет. Не могу. Да и не о чем. Я никого и ничего не видел.
- Ты знаешь, не отстанет.
-Да дьявол с ним. Пусть идет. Сказать мне нечего.
- Так, все - таки, кому ты перешел дорогу?
- Ты знаешь, Гера, как у каждого « уважающего» себя труженика «невидимого фронта», у меня тоже имеются кое какие бумаженции и диски, непредназначенные для всеобщего обозрения, но о них никто не знает. Это я гарантирую. Да если бы и знали, эти люди умеют выбивать показания. Не хуже, чем моя приснопамятная контора. Что им надо, вытащили бы из меня, не моргнув глазом. А потом грохнули, и закопали поглубже в укромном месте. И всё. А больше ничего криминального за мной нет. Покалечили просто так, ради тренировки мускулатуры, и проверки психики на устойчивость. Единственное, что хочу тебя попросить, переправь меня в мою «берлогу» на, дачу.
- Куда тебя, ущербного, понесет? Минимум месяц на реабилитацию! Швы еще снимать. Рука левая в гипсе.
- Я все равно уйду.
- Что, действительно все так серьезно?
- Да не знаю я! Не знаю! Ты что не видишь? Куда еще серьезнее! Если бы не ты, скоро бы «сороковины» справляли!
«Вот же, попал я. Где я себе яму вырыл собственными руками, даже не заметив этого? Что же дальше? Надо выпутываться из этого дерьма. Но сначала надо привести себя в хоть какую, то норму.
Кому я помешал? Кроссворд, какой то. Столько вопросов, и ни одного ответа. И я обязан его разгадать. Стоп!! Есть одна мысль! Неужели всё так просто, до банальности?!
Кому я говорил, что за мной следят? Только Наташке. Она меня высмеяла. Почему её это не насторожило? А ведь я запомнил одного смазливого типа, который особо рьяно отрабатывал на мне приёмы Джиу- джитсу. И я его, где -то видел. Надо напрячь профессиональную память «топтуна». Нет, он не следил за мной, и уж точно, ни к моей старой, ни к новой работе отношения не имеет. Только как мне разобраться во всем. Устал уже мозги напрягать. А ведь вычислю однозначно».
Наутро пришел следователь.
Ничего конкретного Павел ему не сказал, да и что можно сказать, когда конкретных фактов нет, и только догадываешься, откуда ветер дует. К тому же, впутываться в следственно-судебные дрязги не в его правилах.
Через месяц Герман и Павел сидели и анализировали, собранные Пашкой факты.
-Господи! Действительно, как все просто! И если пораскинуть мозгами, Всё упирается в наследство. Будь оно не ладно.
-Давай еще раз. С самого начала.
- Накануне, с Натальей у меня состоялся нелицеприятный разговор по поводу наследства. Я четко дал понять, что рассчитывать ей не на что. И сказал, что разведусь с ней. Далее я вспомнил по голосу этого типа, который очень усердствовал при экзекуции. И, еще, вспомнил, как один из подельников предупредил его, чтобы особо не усердствовал. Убьешь. Убери нож, идиот. Хозяйка, не велела убивать, а только хорошо поучить, так, чтобы запомнил надолго. А он зверел. Отморозок. Он с постоянством околачивался в пивном магазине за углом гастронома, в котором я отовариваюсь. В тот день, с утра он меня зацепил. Ему не понравился мой ответ о вреде курения, и что я не занимаюсь медленным самоубийством, и ему не советую. Даже если бы они у меня и были, не дал бы принципиально. Наглый, развязный тип. Зверюга какой то, а не человек. Так вот, несмотря на провалы в памяти, я вспомнил тот поздний вечер и, все сложилось само собой.
Отключился я быстро. Мне повезло, что кто из соседей не спал и вызвал полицию и скорую.
Как ты думаешь, кому выгодна моя инвалидность, и даже, что предпочтительнее, смерть? Хотя смерть – страшноватая крайность. Неделю назад я получил документы на наследство, и хотел оформить дарственную на Влада. Пусть сам разбирается, кого и чем наделить. Ему растить и поднимать детей. Денег надо много. А мне уже ничего не надо.
-Паш, сколько лет тебя знаю, но даже не подозревал, что в тебе жил великий альтруист. А чего же тогда не захотел поделиться с супругой?
- А просто знал –всё промотает бездарно. Хотя надеялся, что Влад поделится с мамашей. Но, нет. Далеки они были друг от друга. Одним словом – чужие. Не жаловал он её. Вот поэтому она и хотела превратить меня в огородное растение. Далее – лишение дееспособности, опека, и наследство в кармане. А смерть ещё лучше, но с юридической точки зрения, куда более чревата непредсказуемыми последствиями. Вот и весь ребус.
- Следователь буквально преследовал Павла, донимая его расспросами, предлагая дать показания, и написать заявление. Ведь он открыл уголовное дело по факту избиения, а продвинуться в расследовании не может ни на шаг. Что же вы не желаете наказать своих обидчиков?
Павел, не умеющий торговать своими жизненными принципами, отвечал: -Ничего не видел. Не помню. Не знаю. Следователь злился, пытался даже угрожать. Но Павел был непреклонен.
Наталья как-то незаметно выпала из его поля зрения, и где-то, ожидая возмездия, затаилась.
Влад пришел к отцу каким-то нервным, издерганным.
- Пап, ну что же она натворила? Я в растерянности. Я не знаю, что мне предпринять. Понимаю – преступник должен сидеть в тюрьме, но она моя мать! Какой позор! Мне будет стыдно на службе смотреть коллегам в глаза! Мать в тюрьме!
Павел, выслушав Влада спросил: - А как бы ты, сын, поступил на моем месте? Я был человеком, а сейчас инвалид. И что мне теперь с этим делать?
- Пап, давай ее выпроводим жить в заграницу. Назад она не приедет. И прошу тебя, забери заявление!
-Нет, Влад, – с грустью и укором глядя на сына, тихо ответил Павел. Никуда отправлять её я не собираюсь. Где ей жить, ей же и решать. А заявления я никакого не писал. Успокойся, и внимательно меня послушай.
- Однажды на земле родилась девочка. Бог обделил её добротой, любовью, человечностью. Может быть, забыл, а может, ему так было нужно. Зато дьявол не упустил своего, щедро наделив злобой, завистью, стяжательством. Девочка росла, впитывая в себя всё худшее, что присуще человеческому роду. И вот волею судеб, а может быть по наущению того же дьявола, она стала моей женой, и твоей матерью. И вот скажи мне, кто наделил нас правом мстить и наказывать? Нет у нас такого права. Она наказала саму себя, не став человеком в общепринятом смысле. Она никогда не увидит своих внуков, и не познает, что такое – домашний уют и счастье быть бабушкой. Я не знаю, существует ли высшая справедливость. Может она и расставит всё на свои места, и справедливость восторжествует. А пока, пусть живет тем, чем живет. С пустой душой и каменным сердцем. Вот и всё, сын , что я хотел тебе сказать. Как поступать тебе, решай сам.
Если тебе её жалко, можешь отправить в заграницу под другим именем. Влад ничего не сказал.
Вечером пришел Герман. Поинтересовался, что решили по поводу Натки. Да ничего. Пусть этим занимается сын. Я свое слово сказал.
-Что ты дальше собираешься делать?
-А чем инвалид может заниматься? Жить. Просто жить и писать мемуары, подкрепленные фактами из сейфа моего батюшки.
-Паша!! Тебе мало?? Решил переть напролом? Здесь «бытовухой» не пахнет!
Уважаемые читатели!
Не забудьте прокомментировать рассказ, хотя бы одним словом. Это важно!!
Не забываем подписываться на канал и ставить лайки, чтобы рассказ увидели и другие читатели, таковы правила Дзена.
Благодарю Вас за то, что читаете рассказы канала.
Канал "Стэфановна" и предлагает Вашему вниманию рассказы на разные темы, написанные на основе жизненных историй: