Но вернёмся к Пушкину. Эта параллель (Натали, тёмная Мадонна — Александра Фёдоровна, светлая Мадонна), кто знает, может быть, определившая пушкинский выбор, позволяет наметить контур принципиального расхождения его слов о любви к Натали и подспудно сидящего в сознании решения не останавливаться на полпути, идти до конца — покончить с холостой жизнью и несоответствующим летам положением в свете.
Второе, смею думать, для него было всё же более существенным. Красивая — даже если поэт забыл, мы-то помним, как ещё недавно он писал о Софье Пушкиной, на которой решил вдруг жениться: «Прекраснее быть невозможно». Юная — а потому невольно вспоминаются слова, якобы сказанные поэтом про Анну Оленину: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой я уж слажу сам». Что греха таить, даже если слов таких он не произносил, то подобным образом думал: и тогда, и в этот раз, с Натали.
Соотнесём, мысли о женитьбе появляются у него осенью 1826 года. Но ещё в конце мая он писал Вяземскому из Михайловского:
«Правда ли, что Баратынский женится? боюсь за его ум. Законная пи…да — род тёплой шапки с ушами. Голова вся в неё уходит. Ты, может быть, исключение. Но и тут я уверен, что ты гораздо был бы умнее, если лет ещё 10 был холостой. Брак холостит душу».
Приплюсуем сюда несколько слов из письма Вере Вяземской (28 апреля 1830 г.). Написанные по-французски, в русском варианте они стали известны, кажется, каждому слышавшему про Пушкина и его сватовство:
«Mon mariage avec Natalie (qui par parenthese est mon cent-treizieme amour) est décidé».
«Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена».
Этими несколькими словами о своей невесте, справедливо проконстатировал Юрий Дружников много лет спустя, Пушкин «озадачил несколько поколений пушкинистов и читателей, по сей день разделённых на два враждебных лагеря: первородных оптимистов и мрачных скептиков. Последние обвиняют первых в идеализации жизни поэта и превращении его самого и его жены в иконы. Первородные оптимисты обвиняют мрачных скептиков в неуважении святынь русской культуры и оскорблении чести великого поэта и его жены».
Не я первый берусь цитировать великое множество сомневающихся в великой любви Пушкина к Натали. Впрочем, сам поэт стоит первым в этом ряду. И тогда, когда заявляет:
«Более или менее я был влюблён во всех хорошеньких женщин, которых знал».
И тогда, когда, добившись согласия своей будущей тёщи, он признается ей, что невеста его не любит. И это спустя полтора года с момента, как он пришёл в восторг от божественной красоты юной Натали:
«...я могу надеяться со временем привязать её к себе, но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться».
И дело не только в ней, он сам остыл, былая влюблённость в неё, может быть, прошла. 10 февраля 1831 года (то есть за неделю до венчания) он отправляет приятелю Н.И. Кривцову, участнику Отечественной войны, потерявшему в сражении ногу, письмо, поражающее глубокой откровенностью. Читая высказанные в нём колебания, сомнения и опасения, связанные с предстоящей женитьбой, можно понять, насколько тяжело далось тогда Пушкину решение о женитьбе:
«Ты без ноги, а я женат.
Женат — или почти. Всё, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, всё уже много передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Il n’est de bonheurque dans les voies communes*. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся — я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданностию».
* Счастье можно найти лишь на проторённых дорогах (фр.).
Пушкина спросили, сообщает почт-директор Александр Булгаков брату: «...говорят, что вы женитесь?" — «Конечно, — ответил тот. — И не думайте, что это будет последняя глупость, которую я совершу в своей жизни».
В письме к Плетнёву сам поэт, кажется, уже жалеет, что сватовство завершилось положительно:
«Чёрт догадал меня бредить о щастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостью».
Соболевский припомнил, что из дома своей невесты на Большой Никитской Пушкин глядел на гробовую лавку, а потом написал «Гробовщика». Видимо, под стать настроению. Вроде бы рвётся жениться, а хорошо ему, когда он один, без невесты. «Ты не можешь себе представить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать», — пишет он Плетнёву из Болдина.
«Намереваясь отправиться в Польшу, — записывает Бартенев, — Пушкин всё напевал другу Нащокину: “Не женись ты, добрый молодец, а на те деньги коня купи”»
Накануне помолвки в письме к будущей тёще он провидчески скажет о возможности блестящего вдовства для Натальи Николаевны. А для себя на трёх страницах набросает историю, как в одночасье он стал женихом («Участь моя решена. Я женюсь...»). Самые примечательные строки в ней:
«Отец и мать сидели в гостиной. Первый встретил меня с отверстыми объятиями. Он вынул из кармана платок, он хотел заплакать, но не мог и решился высморкаться».
«Женитьба была несчастье его, и все близкие друзья его сожалели, что он женился», — рассказывал Николай Смирнов.
Уважаемые читатели, если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1 — 42) повествования «Как наше сердце своенравно!» Нажав на выделенные ниже названия статей, можно прочитать:
Эссе 37. Пушкин появлялся в доме Ушаковых чуть ли не всякий день, в иные дни по два-три раза
Эссе 32. Объявившийся в Москве Пушкин хорошенькую Сашеньку заметил
