Продолжаем страничку поэзии у нас на канале. Сегодня на канале стихи немецкого поэта (ГДР) Эриха Вайнерта.
Вайнерт Эрих (1890—1953) — поэт, прозаик, драматург, член немецкой Академии искусства. Литературную деятельность начал в 1921 году. Первый сборник стихов — «Балаган» — вышел в 1925 году. С середины двадцатых годов Вайнерт прочно связывает свое творчество с борьбой немецкого пролетариата, в 1924 году он вступает в коммунистическую партию. После фашистского переворота эмигрирует в Швейцарию, затем в СССР. Политработник Второй интернациональной бригады в Испании. В годы второй мировой войны — председатель комитета «Свободная Германия», награжден медалью «За оборону Сталинграда». Творчество поэта связано с реалистичен ской сатирой Генриха Гейне и Генриха Веерта. На русском языке: «Избранное». М., 1965. Лауреат национальной премии (дважды), лауреат премии им. М. Андерсена-Нексе.
ГРОЗА НАД ЕВРОПОЙ
Дрогнули от бурь твои колонны,
Абендланд, отцветший и седой!
Пусть падут! С востока разъяренный
Юный ветер мчится над тобой.
Дверь закрой! Уже гроза настала!
Первый ливень у границ твоих,
И хребты Кавказа и Урала
Сотрясает поступь молодых.
Ты же спишь, как старец, на перине.
Ты бессилен, ты давно зачах.
Пусть тебе не грезится, что ныне
От тебя Европа на сносях!
Нет, Европа мужа ждет иного.
Гниль твоя чужда ей и мерзка.
Жаждет, замирая, молодого,
Путы разорвавшего быка.
Он сумел одним ударом рога
Давний гнет разрушить до конца.
От него, разгневанного бога,
Ждет она прекрасного юнца.
Старый мир! Союз ваш был непрочен!
Юный бог возьмет ее, а нет —
Снова, шелудив и худосочен,
Лишь ублюдок явится на свет!
(Перевод Лидии Гинзбург)
БУДНИЧНАЯ БАЛЛАДА
Там, где Данцигерштрассе начало берет,
Где стоит на углу ресторан,
Густав Мите с женой и ребенком бредет
И тележку со скарбом толкает вперед,
А дождь заливает разбитый комод
И дырявый, облезлый диван.
И когда ребенок до нитки промок,
Густав Мите вдруг заорал:
«Живодеры! Вы гоните нас за порог!
Вы рабочих согнули в бараний рог!
Вам бы только урвать пожирней кусок,
Благодетели, черт бы вас драл!..»
А прохожие оставались стоять
И глядели несчастью в глаза.
Сперва было трое, потом стало пять,
Десять, двадцать — уже их нельзя сосчитать,
Сотни здесь собрались — и толпу не сдержать
И в толпе назревала гроза.
Густав поднял ребенка... Но в этот миг
За углом залаял сигнал:
Из участка полицию вызвал шпик,
К тротуару, урча, подкатил грузовик,
Господин офицер прохрипел: «Что за крик?!
Кто посмел учинить скандал?»
Он спрыгнул на землю. А кругом,
Как на кладбище, мертвая тишь.
Дюжий шуцман диван отшвырнул пинком
И ударил Густава кулаком:
«Ты, я вижу, с полицией не знаком!..»
Но тут заплакал малыш.
Это был щемящий, отчаянный плач,
И недетской звучал он тоской.
Густав сына обнял, шепнул: «Не плачь!»
Офицер стоял, надутый, как мяч.
Но толпа закричала! «Подлец! Палач!
Полицейских долой! До-лой!»
Гнев народный, казалось, рвался на простор,
Лавы пламенней, шире реки.
И, мела белее, стоял майор.
«Прочь с дороги! Я буду стрелять в упор!»
Но не смолк голосов возмущенный хор,
И сжимала толпа кулаки.
Густав Мите шагнул из рядов вперед,
Но грянул тут выстрел вдруг.
Густав Мите упал. И отхлынул народ.
И толпа бежит. И сирена ревет.
И дубинками шуцманы машут.
И вот Пусто-пусто стало вокруг...
Там, на Данцигерштрассе, лежит у столба
Человек. Он навеки умолк.
Вытирает женщина кровь с его лба.
Мокрый ветер ревет и гудит, как труба.
Плачет мальчик... А впрочем, они — голытьба.
Ни к чему их рыданья, и тщетна мольба.
А время бежит, и слепа судьба...
Государство исполнило долг.
(Перевод Лидии Гинзбург)
БЫК ПРОСИТ СЛОВА
Любезные слушатели, позвольте и мне
Обратиться к собранию с краткой речью.
Считаю бестактным я — в нашей стране
Подчеркивать классовые противоречья.
Я не приверженец новых мод
И новым не доверяю фразам.
Я — старогерманский рогатый скот
И сохранил свой нехитрый разум.
Вы проповедуете всерьез
Убою оказывать сопротивленье.
Мне кажется, надо смотреть на вопрос
Не с этой низменной точки зренья.
Ведь бык и мясник испокон веков
В содружестве жили, отчизне полезном.
Мясник существует, чтоб резать быков,
А бык существует, чтоб быть зарезанным.
И если мясник развернет свой стяг,
Должны мы, быки, умирать без страха,
Само провиденье решило так,
И надо спокойно идти на плаху.
А тот, кто кричит: «Убийство! Разбой!»
И речь мою считает обманом,
Тот, видно, забыл, что сегодня убой
Стал действительно очень гуманным.
У цивилизованных мясников
Теперь имеется «оглушитель».
Чего не делают для быков?
А мне говорят, что мясник — мучитель!
Нет, мы добровольно полезем на штык!
Меня не смутят ни смех ваш, ни злоба,
Затем что я старой закалки бык
И мясникам своим верен до гроба!
(Перевод Лидии Гинзбург)
ИМПЕРСКИЙ ПОЭТ
В архив сдан Гете, не в почете Шиллер,
Лауреатства Манны лишены.
Зато вчера безвестный Ганс Душилер
Достиг невероятной вышины,
Назначенный «певцом родной страны».
В его стихах грохочет шаг парада.
Грамматикой он их не запятнал.
Ганс интеллектом сроду не страдал.
Как Вессель, он строчит бандитирады.
В них — кровь и пламя, в них звенит металл,
Не знает Ганс, что значат муки слова,—
Слова он в книге фюрера найдет.
К чему сидеть все ночи напролет?
Два пруссаизма вставлены толково —
И вот стихотворение готово.
Он пишет кровью. (Кровь, согласно штата
От «государства» получает он.)
Гремит строка, взрываясь, как граната.
Он ловко достигает результата,
Сварив рагу из пушек и знамен.
В былые, трижды проклятые дни
Канальи, что в редакциях сидели,
Душилера печатать не хотели,
И возвращали гению они
Его проникновенные изделья.
А ну попробуй откажи теперь,
Когда особым фюрерским декретом
Имперским он провозглашен поэтом!
Его отныне новой мерой мерь!
И проникает он в любую дверь.
Ведь никому погибнуть неохота —
Печатают! Невиданный тираж!
И Ганс Душилер входит в дикий раж.
Пропахнув запахом мужского пота,
Его стихи шагают, как пехота.
Там, на Парнасе, прозябает лира.
Душил еру властями отдана,
Свой прежний тон утратила она.
Ах, будь ты первым стихотворцем мира —
Что толку в том? Перед тобой — стена.
Но Ганс Душилер — тот себе живет,
На холм священный взгромоздясь умело
И лира, что когда-то пела,
Теперь в руках его ревет.
Сидит Душилер, струны рвет.
Душилер знает свое дело!
(Перевод Лидии Гинзбург)
СОН НЕМЕЦКОГО СОЛДАТА
Я видел сон, страшней всех прежних снов,—
Я был убит на линии огня.
Не помню, как меня швырнули в ров,
Как трупы навалили на меня.
Земля сырая на лицо легла.
И тишина могильная за ней.
И умер я, но мысль моя была
Отчетливей, чем раньше, и ясней.
Так я лежал и думал много дней.
Но вдруг шаги услышал над собой,
Услышал песню, звонкий смех детей...
О, белый свет! О, полдень голубой!
И голос над собой услышал я:
«Вот здесь фашисты спят в сырой могиле.
Они несли смерть в дальние края
И полземли в пустыню превратили».
И кровь в лицо мне бросилась в тот миг.
И захотел я крикнуть людям в дали:
«Я невиновен, я боялся их.
Они меня вас убивать послали».
От ужаса вскочил я. День вставал.
Кивали мертвецы на смертной тризне.
Я от собачьей смерти в плен бежал,
Сюда — навстречу новой, честной жизни.
(Перевод И. Снеговой)
ДОЛГ ПИСАТЕЛЯ
Третьему съезду немецких писателей
Вдумчиво вчитайтесь в слово это.
В нем загадок отвлеченных нет.
Мир и счастье строит стих поэта,
Если долг свой осознал поэт.
Если он, великой цели ради,
Сможет с пьедестала ложь столкнуть
И, в лицо бесстрашно правде глядя,
Озарит к победе трудный путь.
Он поэт! Он силой слова может
Заговор банкротов обличить —
Тех, кто сеет хаос, мир тревожит,
Чтоб в капкан народы залучить!
Это он — писатель — ныне призван
Труд воспеть, который мы ведем,
Всех подняв на стройку новой жизни
Жарким поэтическим огнем!
Это он — поэт, певец свободы,
Должен стать глашатаем страны,
Возвестить решение народа
Драться против смерти и войны!
Да! Молчанье было бы изменой!
Хочешь мира — бойню заклейми!
В этом — долг твой, высший и священный,
Перед всеми честными людьми!
(Перевод Лидии Гинзбург)
Предыдущие выпуски:
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ВЫ НЕ ПРОПУСТИТЕ НОВЫХ ВЫПУСКОВ
СМОТРИТЕ ДРУГИЕ НАШИ МАТЕРИАЛЫ
ОБЯЗАТЕЛЬНО СТАВЬТЕ ЛАЙКИ И КОММЕНТИРУЙТЕ НАШИ ПОСТЫ, ДЕЛАЙТЕ РЕПОСТЫ, ПИШИТЕ ВАШИ ВОСПОМИНАНИЯ И ДЕЛИТЕСЬ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ - ЭТО ВАЖНО ДЛЯ НАС!
