Приврав к своему возрасту полгода, я всё же призвался в армию, тогда многие мальчишки, на вопрос: «Где твои документы?», пользовались отговоркой: «В дом попала бомба, документы сгорели!», я не исключение. В районном комиссариате собралось много народу, призывали и молодёжь и взрослых мужчин, с которых по разным причинам снимали бронь. Вначале 1942 года фронт очень нуждался в людях. Слушая по радио сводки, я представлял себе сколько народу погибло, чтобы добиться того или иного успеха, а зачастую просто не отступить, не сдать врагу очередной город. Моя арифметика оказалось неверной, только увидев своими глазами весь ужас войны и потери Красной Армии, понял, что мои цифры нужно умножать на десять, а то и больше. К моему разочарованию, я надолго задержался в этом незнакомом мне городе, на все мои вопросы получал ответ: «Жди, придёт твоё время, а пока иди, помогай в госпитале!». Я и помогал, помогал снимать с санитарного поезда раненых, хоронил умерших от ран бойцов, хоронил и то, что отрезал доктор. Страшно было последнее, всегда думалось, как человек будет жить без этой части тела, а то и двух? При госпитале были курсы медсестёр, их готовили для фронта, после своих занятий, они тоже работали в госпитале, помогали, чем могли. Там я познакомился с милой девушкой Катей, был очарован её красотой и умом, многому у неё учился. В первый же день войны она осталась сиротой, получилось эвакуироваться, так она оказалась здесь.
Сидя на привокзальной площади в ожидании поезда с ранеными, я задумался: «А чего мне сейчас больше хочется, есть или спать?!», додумать я не успел, мальчишка, выкрикнул мою фамилию, увидев поднятую руку, передал, что меня ждёт военком. Предупредив старшего по госпиталю я, почти бегом, прибыл в хорошо известный мне кабинет.
- Дождался? Я чего тянул, подарок тебе готовил. Собираем большую команду для отправки, насколько знаю, там, куда ты поедешь, служил твой отец, как сейчас дело обстоит, не знаю, свезёт, увидитесь.
Оказалось, что вместе с нами на фронт едут и девушки-санитарки, у них закончилось обучение, Катя была в их числе. За трое суток пути, я с девушкой виделся всего два раза, хотя иной раз остановки поезда были долгими, но нас из вагонов не выпускали, может чего опасались. Когда поезд прибыл на станцию назначения, я увидел полную разруху, вместо зданий, были руины, на отшибе стоял большой сарай, он то и был станцией. Отделив от остальных, два командира привели нас к пакгаузу, он, наверное, единственный сохранился на станции. Там нам стали выдавать обмундирование, примерить было невозможно, в длинной очереди начались пререкания, слышалось: «Бери что дали, других не держи!». Переодевшись, я ужаснулся своему виду, зеркала не было, но посмотрев на других новоиспечённых бойцов, можно было понять, как выглядишь ты. К вечеру прибыл капитан Тихомиров, оглядев неровный строй, особо задержал взгляд на трёх санинструкторах, я пообещал себе, что при первой же возможности, укажу ему на Катю, пусть на неё так не смотрит. Ещё сутки пути, половину которого пришлось пройти пешком, и мы на месте. Полуразрушенный городок, местных почти нет, определили нас в большом цеху местного завода, на бетонный пол постелили доски, которые раньше были крышей, на них и спали, к вечеру прибыло питание, накормили досыта, многие из-за стены полночи не выходили, подвели желудки. Сделав настил, я указал на него Кате, она кивнула, мы лежали рядом, смотрели на звёзды и мечтали, а чтобы сбылось, решили не говорить, о чём думаем.
Ранняя утренняя побудка разделила нас с девушкой, она и две другие, ушли в санбат, мой разговор с капитаном не состоялся, он тоже ушёл. Прибывший командир полка принял у нас присягу, а старшина раздал сухари и сахар, показав, где можно набрать воды. Ближе к обеду нас вооружили, это были винтовки времён первой германской, вот тогда и произошла моя первая встреча с отцом. Выкрикивая фамилии из списка, он запнулся, назвав свою, с удивлением посмотрел на меня, я подошёл к нему с улыбкой, мы обнялись, окружающие поздравили нас со встречей. Отец много спрашивал про маму, я рассказал все последние новости. Напоследок он сказал, что мой ротный хороший командир, и что он за меня спокоен. О каком спокойствии говорил отец, мне было не понятно, я прекрасно понимал, что на фронте убивают, и никакой хороший командир не спасёт от немецкой бомбы, мины. Без спешки мы построились в колонну, предстояло пройти несколько километров до наших позиций.
Весенняя грязь, тормозила продвижение, перед нами прошла техника, дорога была разбита так, что если бы мы были обуты в сапоги, то их пришлось бы вызволять из талой земли вперемешку со снегом. Выйдя в поле, сместились от дороги вправо, так было легче идти. Через пару километров, нам попалась подвода с ранеными. Отказывающуюся везти такой груз лошадь, тащила за поводья молоденькая медсестра, командир, что нас вёл, отрядил меня и ещё двоих ей в помощь, приказав, что как только освободимся, догонять роту. Назначив меня старшим, напутствовал словами: «Не подведи меня и отца!», видимо он видел нашу встречу. Получив поддержку в виде трёх, хоть и слабых, но мужчин, лошадь пошла быстрее, лишь когда колёса телеги вязли в грязи, мы помогали ей выбраться, медсестра повеселела.
Вернувшись туда, откуда мы начали свой путь, передали раненых, я даже видел издалека отца, но не пошёл к нему, в голове были слова командира, нужно догонять своих. Дошли до леса, за ним нам встретилась телега, помнил, что мы его огибали, а значит можно срезать путь. Раздвигая ветки деревьев, углубились в лесную чащу, первым шёл Степан, молодой, высокий парень. Шли молча, нас всех поразило выражение лиц раненых, которые были в телеге, их глаза были пустыми, а губы ели сдерживали стоны. Внезапно Степан резко остановился, сделал нам знак замереть, мы прислушивались к лесу, но ничего не услышали, но Степан держался настороже, я ему верил. Подозвав меня рукой к себе, он показал на кусты, сначала я ничего не увидел, а потом разглядел ногу в сапоге, возле неё стоял немецкий автомат, видел такие на складе у отца. Ногой кто-то шевелил, до нас донёсся чуть слышный разговор на немецком языке. «Откуда тут немцы, совсем рядом, в нашем тылу?!». На раздумье времени не было, показал бойцам на склон холма, хоть и невысокий, но всё же мы выше врага. Только устроились, как из кустов вышли пятеро немцев, они оглядывались, прислушивались, один даже нос выше поднял, может нас почувствовал. Как по команде прозвучали три наших выстрела, двое гитлеровцев упали, остальные открыли по нам автоматный огонь, прижимая к земле, быстро они сообразили, где мы. Мы расползлись по склону, стреляли в кусты, наугад, через пять минут стрельба закончилась, в нас никто не стрелял, молчали и мы. Решившись, спустились к кустам, обнаружили за ними много крови, вероятно, ещё кого-то ранили или убили, но тела не было. Вытянули на край леса тела убитых фашистов, а что дальше делать, не знаем, если бы не полуторка с бойцами, то сколь ещё просидели бы в нерешительности?! Приехавший с солдатами старший лейтенант, отправил их прочёсывать лес, а нам, записав фамилии, приказал продолжать путь, только в лес больше не заходить. Весть о нашем бое дошла до подразделения раньше нас, кто-то жал руку, кто-то завидовал, те, кто был в боях, вообще не отреагировали, война, тут всё может быть. Подошедший лейтенант, указал на нас пальцем: «К себе заберу!», думаю, что больше ему Степан понравился, ещё бы, такой богатырь! Так наша троица оказалась в разведке.
Говорят – учили! Учила нас фронтовая жизнь и старшие товарищи, те, кому с нами идти. После первого выхода, один из нашей троицы, запросился в пехоту, мы со Степаном были намерены и дальше воевать в разведке. В конце мая, находясь в глубоком тылу противника, нарвались на засаду, были ранены все, больше всего досталось командиру группы. С трудом оторвались от преследования, Степан, который нёс командира на себе, получил по возвращению благодарность от командования. Только залечили раны, как пришёл приказ готовиться к наступлению. На участок нашего подразделения стягивались большие силы, артиллеристам привезли столько снарядов, что в их разгрузке задействовали всех. Нам, разведчикам, предстояло скрытно выдвинуться к правому краю обороны немцев, после артиллерийской подготовки, атаковать первыми, чтобы сбить противника с толку и не дать ему провести контрудар с фланга. Прибыли ночью на место, заняли позицию, присмотрелись, а сил то у противника здесь мало. Решили атаковать в ходе артобстрела, пока немец напуган нашими снарядами. Дождавшись, когда отстреляются «Катюши», а пушкари перенесут свой огонь в тыл врага, пошли в атаку, молча. Первую линию окопов заняли почти без боя, редкий огонь противника не был нам помехой, когда немцы стали возвращаться, наш дружный огонь сбил их с толку, подумав, что здесь большое количество противника, немцы отошли и целый час не решались контратаковать, а нам это и надо было. Когда они всё же пошли в атаку, было поздно, основной удар батальона был в самом разгаре, так что это мы, своими маленькими силами нанесли фланговый удар, весь взвод был награждён орденами Красной звезды. Это была моя первая награда!
Везло не всегда, однажды, когда немцы обстреляли наши позиции из миномётов, мне в ногу попал осколок, я потерял много крови, думал, умру, но ребята меня спасли, перевязали, вынесли из-под обстрела. Теперь уже меня везли на телеге в тыл, а непослушную лошадь уговаривала идти Катя. Было очень больно, но я держался, чтобы не стонать, не хотелось пугать любимую девушку. Больше месяца я пролежал в прифронтовом госпитале, за мной хорошо ухаживали, три раза ко мне приходил отец. После выписки пришлось догонять своих, они уже ох как далеко ушли, встретились, радовались, что я жив, здоров, помянули погибших товарищей, Степана и других. Попал я, тогда как говорится, с корабля на бал, через три дня предстояло отбить у врага большой город, немцы там здорово укрепились, страшный огонь наших артиллеристов, не облегчил работу пехоте. Глубоко зарывшись в землю, враг жёг наши танки, бетонные доты противника остались целёхонькими, находящиеся там пулемётчики поливали свинцом всю местность. Получив приказ уничтожить один из дотов, мы зашли с тыла, убили боевое охранение, но проникнуть за железную дверь не смогли. Один из разведчиков, изобразив испуг и страх, стал стучаться в двери, кричал по-немецки, просил его впустить, когда дверь немного открылась, сжалились они над своим, мы бросили туда несколько гранат, оставшихся в живых, добили из автоматов, о пленных и речи не было. За этот дот, нас четверых, снова наградили.
Уже в Польше, я только после контузии отошёл, поступил приказ, присоединиться к штурмовой роте и обойти город, тем самым перекрыть дорогу, по которой мог сбежать немецкий гарнизон, задачу мы выполнили. Когда стемнело, бойцы услышали движение, все насторожились, были готовы ко всему. Из кустов, что росли возле леса, послышался голос, он говорил на русском: «Братцы, ради Бога, пропустите нас, мы уйдём, стрелять не будем!». Солдаты переглядывались, не зная, что делать, вроде как свои, русские, но многие были наслышаны про власовцев, а некоторые, из последнего пополнения, видели, что они творили, когда были на территории СССР. Направив своё оружие в сторону голоса, люди ждали приказа, а его не было. Расценив наше молчание как согласие, из кустов стали выходить люди, многие не могли самостоятельно передвигаться, им помогали другие. Когда на небольшой полянке собралось больше ста человек, послышалась команда: «Огонь!». Кто тогда отдал приказ, до сих пор не знаю, но мы стали стрелять, не успокоились, пока не положили всех. Пошли проверить, а по нам из леса пулемёт, помогли миномётчики, быстро его накрыли, уничтожили оставшихся в лесу, я был снова ранен.
Пока лежал в госпитале, война кончилась. Эту новость праздновали все, мы кричали «Ура», а старшина уговорил зенитчиков дать в небо ленточку трассирующих пуль! В ту ночь мы с Катей первый раз поцеловались. Она пришла в мою палату, опираясь на костыли, её ранило, когда выносила с поля боя раненого, на лицах солдат было счастье! Через две недели в госпиталь приехал мой отец. Он уже мог ехать домой, но ждал нашей с Катей выписки, помогал тем, кто не мог двигаться, за это его просто кормили. А когда трое подростков бросили немецкие гранаты в окно госпиталя, он, находясь к ним ближе всех, сумел выкинуть две обратно, одна всё же взорвалась, убила раненого майора и медсестру, вот где была боль. Втроём мы отправились домой, отец смотрел на меня с любовью, тот же взгляд был адресован моей девушке, здесь, на войне, среди страха, смерти, он обрёл дочь. Почти месяц мы добирались до родного города, а когда вошли в ограду своего дома, всё, что я смог сказать маме, было: «Мама, мы вернулись!».
