К 100 - летию Февральской революции мною была закончена литературная обработка воспоминаний участника событий.
Эти воспоминания были записаны мною на магнитофонную ленту в конце 70-х годов 20 века. Но возможность опубликовать их появилась после создания своего канала.
"Я был в конце 1916 года в запасном полку, в городе Гороховец Владимирской губернии и был командирован в Москву с одним сослуживцем получать обмундирование - сапоги , шинели, нательное белье. Когда мы прибыли в Москву, мой товарищ поехал в Коломну, а меня привел к своим сестрам, которые держали трактир. В Москве я прожил две недели, ходил по интендантствам, получал обмундирование, паковал и отправлял в часть.
Во время пребывания в Москве, в разговорах с людьми чувствовалось недовольство продолжавшейся войной, недовольство правительством, царем. Стало ощущаться нехватка продуктов. Одна из женщин прямо мне сказала, что если начнется революция, я первая разобью вот эту зеркальную витрину магазина.
Вернувшись в часть, в своей полуроте я читал правительственную газету «Русское слово». Обратил внимание на статью «Таинственное исчезновение». Статья была туманная, ясно ничего не было написано, «догадайся мол сама.» У нас были в полуроте солдаты последнего призыва, уже в возрасте. У меня в отделении, был один солдат, бывший волостной писарь. Он, после того как я прочитал статью, подошел ко мне взял меня за рукав, отвел в строну и говорит: - «Понял ли ты, что ни будь?»
Я отвечаю, - "Что-то напустили туману, но понял одно, что пропал человек близкий к царю, если не наследник". А он смеется: - «Наследник», на черта он кому нужен! Это был человек очень близкий к царю. Сапоги носил лакированные, золотой крест на груди, лечил наследника. Зовут его Распутин Гришка. Вот его и убрали. Но это еще не все".
Оглянулся он вокруг и тихонько, почти шепотом, говорит: - Я вот тебе говорю одному, чтобы ты знал, к пасхе война закончится, а если не закончится, то царя не будет. Если этого не случится, то тогда, пригладил он свою бороду, всю бороду вырву, по одному волоску! Но ты, до поры до времени, помалкивай. Я на тебя надеюсь». Не сказал прямо, что он революционер, но то что он сказал и так было опасно, а если бы я кому ни-будь ляпнул.
Настал январь и у нас резко ухудшились харчи. Солдаты недовольны, в уборную пойдут не то чтоб сделал свое дело и ушел, а соберутся, толкуют, как же дальше будет, как жить? Офицеры, которые раньше не ходили в солдатскую уборную, стали часто приходить, разгонять солдат: -«Ну что собрались? Сделали свое дело и марш отсюда, не собирайтесь кучками».
Был у нас молодой офицер по фамилии Михайлов, из Петрограда. Он как-то был близок к солдатам и особенно ко мне, так как я был грамотный. Он приносил мне книжки, сводил меня в библиотеку. И вот этот Михайлов, 26 февраля вечером, когда закончились занятия и солдаты разошлись по казармам, запыхавшись, вбежал в казарму и крикнул: «Да здравствует революция!» Мы подхватились, офицер вошел, надо встать. А он –«Вольно! Вольно»! И опять -«Да здравствует революция» ! Через пять минут бежит командир роты и тот поздравляет с революцией! И сейчас же построили нас на митинг, с оружием в руках и строем пошли к штабу. На крыльце стоит генерал, командир полка и также поздравляет нас с революцией. После митинга пошли мы, значит, в город.
Гороховец - небольшой город был - три бумажных фабрики, котельный завод, лесопильный завод. Рабочие все на улице, с красными знаменами, с плакатами идут, а у нас просто душа от радости выскакивает, словно не идем мы, а летим. Потом все остановились, опять митинг, объявляют, что в Петрограде революция, царя Николая скинули и власть перешла в руки Временного правительства, до Учредительного собрания. Что будет дальше - ждите новых известий.
Назавтра, просыпаемся и узнаем, что нашего командира полка, генерал-майора, его помощника полковника, нашего командира взвода и даже нашего унтер-офицера, который спал у нас казарме арестовали, а мы спали и ничего не слышали. Оказывается, ночью офицеры, человек семь, на подводе хотели бежать на железнодорожную станцию, которая от нас была верст в одиннадцати. Они хотели бежать, а конвой их задержал, арестовал и отправил в Петроград.
Мы, конечно, на занятия уже не пошли, все обсуждаем случившееся. Опять ко мне подходить писарь и с улыбкой говорит - «Помнишь наш разговор в декабре, видишь, я оказался прав, и борода при мне». И поглаживает свою бороду. Смеется: – «Пусть генерал, полковник, комроты за царя, ну а наш унтер, куда попёрся? Нужен ему этот царь»!
Сразу у солдат появились харчи, хлеб по норме стали выдавать, даже булки. Оказывается, все торговцы продукты припрятывали, а тут все появилось. Все рады, довольны, что царя скинули, потом, через некоторое время, опять началось не так.
Из газет узнаем об образовании Временного правительства: во главе князь Львов, министр юстиции Керенский, Гучков – военный министр, ну еще какие -то Некрасов, Коновалов. Продержались они март, не поладили и в апреле новое правительство - коалиционное, - значит от всех партий.
Министром иностранных дел был от кадетов Милюков. В апреле кадеты забастовали, вышли из правительств, думали, что эсеры не возьмут власть в свои руки, а Керенский взял, стал премьер-министром, военным министром и еще какой-то портфель – сразу три портфеля, захапал.
Из газет узнаем, что 3-го апреля приехал Ленин в Петроград, а что да как не знаем. То, что Ленин возглавлял большевиков, мы уже знали, но большевиков у нас в полку почти не было, только вот этот Михайлов. Но как только на митинге он начинал говорить, так ему не давали, почти все эсеров поддерживали.
Выбрали себе нового командира полка и этот сбежал. Солдатский комитет начал давать отпуска солдатам. Побывал и я в отпуске дома, в деревне, там вообще о событиях в Петрограде знают мало. Мужики кривятся:- «рево-люция, рево-люция, только власть делят, не могут поделить, а о земле ни гу-гу». По приезду из отпуска, я и некоторые солдаты захотели ехать добровольно на фронт.
Приехали мы в Киев, из приехавших сформировали три роты и на фронт. Ну, а я и другие, кто в хоре участвовали, в самодеятельности, всего человек двадцать пять, остались, чтобы дать благотворительный концерт. И что бы от концерта сбор отвезти в свою часть. Дали концерт, пели украинские песни, сбор был сотни три.
Наша часть была в Румынии - адрес Троянов вал. Едим. Стала наша группа таять. И начальник наш, хормейстер, целиться тикать, а деньги у него. От хора осталось у нас человек шесть. Мы к нему, давай гроши сюда! Разделили, рублей по семьдесят досталось, наш хормейстер сразу скрылся.
Пять человек нас осталось. Слышим, в Киеве организуются украинские части, полк имени Богдана Хмельницкого, решили вернуться в Киев. Приехали обратно в Киев и сразу в Центральную Раду. В Центральной Раде заправляли старик, профессор Грушевский, Винниченко - человек средних лет и генерал Петлюра. Ну мы и заявили, что желаем вступит в украинскую часть, можно? Да можно, формируем два полка - полк имени Хмельницкого уже сформирован, а в полк имени Павла Полуботка вас направим.
Зачислили нас в этот полк, живем в казарме, стали люди постепенно прибавляться. В это время в Киев приезжал Керенский, собрали митинг у памятника Богдану Хмельницкому. В почетном карауле и я участвовал. Керенский на митинге призывал к войне до победного конца, но не всем солдатам это нравилось. Керенский побыл и уехал, а нас через пять дней погрузили в эшелон и на фронт отправили.
Едем. На каждой станции митинги, командир полка говорит, что фронт теперь сильный не такой как при царе. А прапорщик тихонько, говорит, не слушайте его, в наступлении мы не пойдем, а фронт держать будем. Война нам не нужна. Выяснилось, что прапорщик этот большевик и агитирует против войны.
Доехали мы до Каменец-Подольска, там нас выгрузили и повели в ставку командующего Юго-западного фронта. Командовал фронтом пожилой генерал Брусилов, хороший мужик. На митинге, в честь прибытия нашего полка Брусилов, выступая, сказал: - «Вот вы украинская часть, украинцы, а мы великороссы, вы, украинцы, должны быть вместе с большим братом, великороссами».
В это время, один из наших солдат не выдержал, подхватился на забор и кричит – «Дайте мне слово»! Дали, он кричит: - «Не хотим мы так жить, як бильший, с меньшим братом, хотим як ривный з ривным»! Брусилов, аж прослезился после этого выступления солдата и сказал: - «Вы меня не так поняли. Я не говорил, что вы меньший член нашей семьи, а меньше количеством, а великороссов больше, поэтому я и назвал украинцев меньшим братом, а так мы все равны». Брусилов так же сказал, что если немцы не захотят мириться, надо силой их заставить закончить войну.
Восемнадцатого июня 1917 года началось наше наступление. Наша артиллерия немецкие окопы громила. Снарядов и орудий хватало. Когда мы еще в резерве были, в лесу видели сколько наших пушек стояло, а снаряды лежали скирдами. На вторые сутки, часа в два, артиллерия прекратила огонь и мы получили приказ крикнуть «Ура!», но из окопов не выходить. Мы гаркнули, наше, русское, «У-Р-А»!
Ну, брат, как сыпанули они по нашим траншеям из пулеметов! Значит, немцы живы! Наша артиллерия опять открыла огонь и еще сутки била, страшно била, по их окопам.
Потом в 10 часов утра поели мы каши рисовой с маслом, которой не видели ни разу в жизни и вперед, без крика ура. И немецкие окопы захватили сразу же. У немцев окопы крепкие, глубокие, как норы, не то, что у нас. У них железные рельсы, балки, подпоры, но мы их с ходу и захватили, четыре линии.
А дальше уже немцы очухались, начали сопротивляться. Но подкрепления от своих, мы не дождались. Пришлось оставлять немецкие окопы, которые захватили. Я у тех солдат, которые не пришли к нам на помощь, спрашиваю:- «Что же вы не пришли к нам на помощь? Ведь наших, осталась горсть, не могли мы удержать немецкие окопы». А они отвечают – «Вам надо вы и идите, а мы не пойдем, свои окопы держать будем, а в наступление не пойдем». Так наступление было сорвано. Но это была еще не беда.
А потом узнаем, что в районе Бродов два наших полка просто снялись с позиций и ушли в тыл. Немцы сначала думали, что это какая- то ловушка, а потом в этот прорыв и пошли. Нашим, пришлось отступать, выравнивать фронт. Там я был ранен. Ночью приказали: готовиться к новой атаке и послали резать проволочные заграждения, и какая-то дурная пуля ранила меня в ногу.
Я раненый, лежал в госпитале четыре дня в Козово, когда этот немецкий прорыв получился. Эвакуировали наш госпиталь с начала не так далеко, в Подволочийск, на старой границе. Там в трехэтажном здании, бывших казармах и разместился госпиталь.
Нога болела страшно, пуля попала в колено, кость раздробило, терпеть не было мочи, я кричал страшно. Пришла медсестра перевязку делать, разбинтовали ногу, я глянул, а колено всё черное. Сестра тотчас побежала за врачом.
Ведет врача, тот глянул и приказал из бинтов сделать «фитиль», смочили его в каком -то лекарстве, меня привязали к кровати, в рот засунули и завязали палку, чтоб от боли язык себе не откусил, и «фитиль» протянули через дырку в ноге, прочистили рану. А потом к ноге привязали через блок мешок с песком - растяжку сделали.
Не знаю, как я все это вытерпел. Но после чистки «фитилем» и растяжки стало немного легче, уже можно было терпеть. Две недели так лежал. Потом нас, тяжело раненых, долечивали в Орле, потом в Туле. В сентябре 1917 года приехал я домой, на двух костылях, ходить совершенно не мог".
Уважаемые читатели, подписывайтесь на канал, продолжение публикации воспоминаний будет продолжено. Спасибо за дочитывания и подписку. Это очень важно для продвижения канала.
