(перевод с фр.)
Разговор между Великим Князем Александром Павловичем и его наставником г. Лагарпом, 14-го мая 1791 года
Александр: Я очень голоден, я далеко ходил гулять, когда мне можно будет съесть мой хлеб?
Лагарп: Еще не время. Возьмите вашу тетрадь арифметики и продолжайте прерванные занятия.
Александр: А хлеб?
Лагарп: Делайте, что я вам говорю.
Александр: Мне очень хочется есть. Когда же я съем свой хлеб?
Лагарп: Вы еще не кончили, что вам остается сделать. Кончимте.
Александр: Но уже поздно. Я голоден.
Лагарп: Я вам сказал прекратить этот разговор.
Александр: Скоро ли я получу свой хлеб?
Лагарп: В последний раз, перестаньте. Вы не получите хлеба, ранее как после урока.
Александр: Так я не буду больше ничего делать, кроме того, что вы мне строго прикажите. Это отнимает всякую охоту.
Лагарп: Действительно, стоит ли об этом говорить.
Александр: Вот. Когда вы меня просите читать какую-нибудь книгу в мои часы отдохновения, я всегда это исполняю, не смотря на то, что это вовсе меня не забавляет. Впредь я не буду этого делать никогда.
Лагарп: Что же мне делать? Есть две пословицы: О вкусах не спорят и Не заставить осла пить, когда ему не хочется.
Александр: Я потерял время, во-первых не съев своего хлеба, во 2-х читая в рекреационные часы скучные сочинения, которые вы мне указали. Впредь я буду читать комедии.
Лагарп: Вот это уже как плевать вверх, чтобы получить плевок на нос. Вы будете читать то, что вам позволят читать. Впрочем, если вы хотите быть нулем, это очень легко.
Александр: Если вы не хотите мне доставить удовольствия, зачем я буду доставлять вам?
Лагарп: Мне кажется вы не в духе. И право, это того не стоит. Вы не можете дать мне знаний, ни сделать меня невеждой, итак, если вы намерены ничего не делать для самого себя и разыгрывать роль автомата, кому же вы повредите как не себе же?
Александр: Да, эти книги так скучны, что я читал их только, чтобы вам угодить.
Лагарп: А я вам за это нисколько не благодарен. Жаль, что нельзя учиться шутя. Вы увидите, что став в центре библиотеки или посреди образованных людей, дух поучительных книг или умных голов проникнут в ваш мозг и сделают из вас смышленого человека, так что вам не будет надобности заботиться о том.
Впрочем, не дурно бы записать наш разговор.
Я нижеподписавшийся солгал, чтобы скрыть свою лень и выпутаться, уверяя, что мне некогда было исполнить того, что было мне задано уже два дня, тогда как брат мой исполнил то же самое в то же время; я напротив шалил, болтал и вел себя с самого начала недели как человек лишенный рвения, нечувствительный к стыду и упрекам.
21 февраля 1796 г.
Любезный друг! как часто я вспоминаю о вас и обо всем, что вы мне говорили, когда мы были вместе, но это не могло изменить принятого мною намерения отделаться со временем от моего бремени.
Оно день ото дня мне становится все более невыносимым по всему что я вижу вокруг себя. Непостижимо, что происходит: все грабят, почти не встречаешь честного человека; это ужасно.
Что до меня касается я преобразился, встаю рано и работаю целое утро по известному вам плану. Это начинало идти очень хорошо, я становился очень усидчив к труду, но явилась помеха.
Захотели чтобы я делал утренние прогулки от 10 до 14 часов; вот уже и перерыв, впрочем я делаю что возможно; в настоящую минуту еще новая помеха - празднества по случаю бракосочетания второго сына наследника престола (здесь Константина Павловича); но это скоро кончится, а тут и пост приближается.
Уеду на дачу и я примусь за чтение и работу более чем когда-либо. Я весьма доволен своим бытом, здоров и большей частью весел, не смотря на мои скорби. Я очень счастлив с женой и с невесткой.
Но что касается до мужа сей последней, он меня часто огорчает; он горяч более чем когда-либо, весьма своеволен и часто прихоти его не согласуются с разумом. Военное искусство ему вскружило голову, и он иногда груб с солдатами своей роты; он образовал роту и вы видели ее начало.
Я же, хотя и военный, жажду лишь мира и спокойствия и охотно уступлю свое звание за ферму подле вашей или, по крайней мере, в окрестностях. Жена разделяет мои чувства, и я восхищаюсь, что она держится моих правил.
Одно из величайших удовольствий для меня - говорить о вас с женой, которая очень вам предана и всегда признательна за все ваши о ней попечения; она много занимается по вашему плану и поручила мне передать вам тысячу поклонов.
Теперь, скажу вам о своих занятиях. Я, верно, следую вашему плану. Нынешней зимой мне несколько мешали в этом разные развлечения, но в настоящую минуту (у нас вторая неделя поста), я снова примусь усиленно, тем более что во всю эту зиму я встаю рано; это мне весьма полезно, я совершенно здоров и ем лучше.
Не думайте, чтобы я объедался, нет, я ем одно или два блюда, но с аппетитом. Остальное время я употребляю с г. Гакманом, который столь добр, что предложил посещать меня, и с г. Верещагиным.
Я было начал немного заниматься итальянским языком с г. Ададуровым, который знает его очень хорошо, но должен был в настоящую минуту на время прекратить это занятие, потому что он на несколько недель уехал в Москву. Когда у меня все пойдет на лад и я подвинусь в своих занятиях, я буду писать вам с большими подробностями.
Слуху моему лучше. Электричество употребляемое мной дабы освободиться от глухоты, приносит мне много пользы.
Вот, любезный друг, все мои новости. Сообщайте мне ваши и как можно чаще и верьте, что дружба моя к вам продлится до гроба, также как и моя признательность. Александр.
С.-Петербург, мая 1801 года
Первой минутой истинного для меня удовольствия, с тех пор как я стал во главе несчастной моей страны, была та, когда я получил письмо ваше, любезный и истинный друг.
Не могу выразить вам всего, что я чувствовал, особенно видя, что вы сохраняете мне все те же чувства столь дорогие моему сердцу и которых ни отсутствие, ни перерыв сношений, не могли изменить.
Верьте, любезный друг, что ничто в мире не могло также поколебать моей неизменной привязанности к вам и всей моей признательности за ваши заботы обо мне, за познания которыми я вам обязан, за те принципы, которые вы мне внушили и в истине которых я имел столь часто случай убедиться.
Не в моей власти оценить все, что вы для меня сделали и никогда я не в состоянии буду заплатить за этот священный долг.
Буду стараться сделаться достойным имени вашего воспитанника и всю жизнь буду этим гордиться; я перестал писать вам лишь повинуясь самым положительным приказаниям, но не перестал думать о вас и о проведенных с вами минутах.
Мне было бы отрадно надеяться, что они могут придти вновь, и я был бы весьма счастлив, если б это исполнилось. В этом отношенш я совершенно полагаюсь на вас и на домашние ваши обстоятельства; потому что нет никаких других, которые бы могли этому препятствовать.
Об одной милости прошу вас - писать ко мне от времени до времени и давать мне ваши советы, которые будут мне столь полезны на таком посте как мой и который я решился принять только в надежде быть полезным моей страна и предотвратить от нея в будущем новые бедствия.
Почему вы не можете быть здесь, чтоб руководить меня вашей опытностью и оградить от ловушек, в которые я могу впасть по милости и может быть по неведению черноты испорченных душ.
Часто судишь сам по себе и желая добра, ласкаешь себя тем, что другие имеют те же намерения, до тех пор пока опыт не убедить в противном; тогда выходишь из заблуждения, но может уже поздно и зло сделано.
Вот, любезный друг, почему просвещенный и опытный в знании людей друг, есть величайшее сокровище. Занятия мои не позволяют мне писать вам более. Скажу вам только, что более всего мне доставляет забот и труда согласовать частные интересы и ненависти и заставить других содействовать единственной цели - общей пользе.
Прощайте, любезный друг: дружба ваша будет служить мне утешением в горести. Кланяйтесь от меня вашей жене и примите поклоны мои. Если я могу вам быть полезен, располагайте мною и скажите, что я могу сделать. Александр.
Правила о военной дисциплине, высказанные Его Высочеством Константином Павловичем по собственному побуждению, и последствия оных
12 января 1794 года, суббота утром
1-е правило.
Офицер есть ничто иное как машина.
2-е правило.
Все что командир приказывает своему подчиненному должно быть исполнено, хотя бы это была жестокость.
Последствия
1) Итак, офицеру, который приказывает стрелять по прохожим должно повиноваться в точности; тем хуже для несчастных жертв; исполнители его приказания заслуживают похвалы; он один ответствен.
2) Подчиненный должен повиноваться своему командиру, каких бы он ни требовал от него услуг; ибо подчиненный есть только машина; так он может по фантазии начальника сделаться его слугою и быть употребляемым на все.
3) Офицер, получавший от своего командира именное приказание сделать гнусный поступок, должен быть наказан, если он только осмелится просить объяснения или выразить малейшее сомнение.
4) Военная дисциплина существует только при такой совершенной бесчувственности.
5) Образование, рассуждения, чувства чести и прямоты вредны для строгой дисциплины. Никогда офицер не должен употреблять свой здравый рассудок или познания: чем меньше у него чести, тем он лучше.
Надобно, чтобы его могли безнаказанно оскорблять и чтобы он был убежден в необходимости глотать оскорбления молча.
Рукой Лагарпа:
Я поручил Его Высочеству записать два вышеприведенные правила, высказанные им сегодня поутру, без причины, и в выражениях, коих он вероятно не понял силы.
Так как это случается во 2-й раз в продолжение двух недель, то я счел долгом заставить его записать некоторые из последствий к каким ведут правила высказанные в столь общих выражениях и не принимая в расчет исключений.
Я тщетно старался представить ему несколько размышлений о неприличии высказывать так откровенно правила, по которым можно бы составить себе дурное мнение о его сердце, и просил его по крайней мере избавить меня впредь от повторения подобных слов.
28 октября 1795, С.-Петербург
Любезный друг! Я получил письмо ваше от 6 октября и очень вас благодарю за него. Я нахожусь теперь в приятнейшем в жизни положении; я жених принцессы Юлии Саксен-Кобургской. Очень сожалею, что вы ее не видели, она прекрасная девица, а я люблю ее всем сердцем.
Мать ее добрейшая женщина, какую можно себе вообразить, также как и сестры ее принцессы София и Антуанетта. Я ждал письма вашего с большим нетерпением.
Долгом считаю послать вам план рожерсальмского порта. Вы можете оставить его у себя.
Очень вам благодарен за дневник вашего путешествия. Будьте уверены, что все что до вас касается мне очень дорого, начиная с вас самих.
Я начинаю читать все военные книги какие попадаются под руку. Я бы желал, когда буду женат, приехать на целые месяцы к вам с женою и надеюсь исполнить это. Прощайте, любезный де Лагарп, не забывайте меня; я очень вас люблю и будьте уверены, что вы мне всегда будете очень дороги.
осел Константин.
"Осел ты есть и ослом останешься; как бы не мыли голову осла истратят только мыло. Не заставишь пить осла когда ему не хочется". Прощайте.
30 октября 1796 г.
Любезный друг! Удивляюсь, что вы не получили письма моего, отправленного с генералом Будбергом 28 октября 1795 с планом Рожерсальма (здесь морская крепость Руотсинсальми). Вероятно эти бездельники и ... (неприятельской) армии украли его.
Будьте уверены, любезный и добрый друг, что все преподанные мне вами правила чести запечатлены в моем сердце.
Когда мы расстались в Таврическом дворце в день моего отъезда в Финляндию, я был величайший шалун, но теперь я женат на прелестнейшей из женщин, бывшей принцессе Юлии Саксен-Кобургской ныне Анне Феодоровне. Как я чувствую теперь счастье, что не попал в руки этих негодных С. и З. как мне того советовали молодые шалуны.
До дня моей свадьбы я не знал никакой женщины. Я читал письмо ваше к графу Платону Зубову о капитале. Дня два тому назад меня обокрали (я живу теперь в Мраморном Дворце) и я счастливо отыскал вора; это молодой человек помощник гардеробами, которого я хотел вывести в люди; за все мои о нем попечения он украл у меня 2975 руб., бумагами и монетой, серебряной, медной и голландскими червонцами. Но я все отыскал.
Молодой человек этот сделал это по наущению женщины, которую хотел содержать. Вы правду говорили, что от разврата до преступления только один шаг. Жена моя, не зная вас, вас очень уважает; не проходит дня, чтобы я не говорил ей о вас; она поручает мне уверить вас в ее дружбе.
Прощайте, любезный друг. Я вам предан сердцем и душой. Константин
Толстый Курута (Дмитрий Дмитриевич) произведен из флота лейтенантов в капитан-лейтенанты (т. е. из капитанов в премьер-майоры); он отличный малый.
30 октября 1820 г., С.-Петербург
Я имел удовольствие получить письмо ваше присланное мне братом Михаилом.
Примите, м. г., изъявление моей признательности за это доказательство памяти и верьте, что я этому очень чувствителен и благодарен. Мы столько обязаны вам, Государь и я, за все попечения ваши о нас во время нашего детства, что я нисколько не сомневаюсь, что вы сделаете то же и для доброго Михаила, которого вы теперь сопровождаете.
Этот молодой человек действительно отличный во всех отношениях и когда вы его короче узнаете, я уверен, что вы отдадите ему справедливость также как и я. Обстоятельства, которые долго было бы рассказывать, разлучили меня с Михаилом. Я уверен, что он отдает мне справедливость и твердо в этом убежден(?).
Я ни в чем его не могу упрекнуть, что до меня касается; но истина, как бы ни была она необходима никогда не должна обращаться в грубость, жестокость и в забвение всех приличий, особенно перед существом слабым, которое в защиту не имеет другого оружия кроме слез.
Смею надеяться, что вы меня поймете из этого краткого очерка, к коему я прибавлю только одно, что ничего подобного не должно было случиться при ее муже. Сохраните мне вашу память и примите уверение в моей признательности за все ваши попечения, в отличном моем почтении и совершенной преданности с которыми всегда пребуду ваш признательный
Константин
16 февраля 1826 г.
С чувством искреннейшей и живейшей благодарности получил я письмо ваше от 16-го минувшего января, любезный и почтенный наставник, которое доставила мне нынче сестра Мария. Одобрение ваше мне весьма драгоценно и верьте откровенности моей, известной вам с моего детства, что я очень дорожу вашим мнением.
Я не мог иначе действовать в важных и неожиданных обстоятельствах, в которые я был поставлен. Я слишком был осыпан милостями, благоволением, доверием и, смею сказать, дружбой покойного моего Государя и благодетеля; словом я был слишком близок от него, чтобы после Его кончины коснуться до чего-либо, что ему принадлежало, не погрешив против него и в то же время не нарушив глубокой признательности, коей я проникнут за все что он постоянно изволил делать для меня.
Я не могу свыкнуться с мыслью о потере его невозвратной для всякого благомыслящего человека. Для меня он будет жить вечно. Весь мой образ действий был движим чувствами чести, долга и признательности.
Вам, любезный и почтенный наставник, и графу Сакену я обязан ими, ибо вы внушили мне их с самого моего детства. Примите в том признательность, как дань чистейшей истины.
Ласкаю себя надеждой, что вы не отвергнете ее, как изъявление второго вашего ученика. Я был уверен в вашей скорби при нашей общей потере. Вам лучше всех известно, чем был наш бессмертный Император, и кто лучше вас мог бы оценить его, вас, которые пеклись о его воспитании и пользовались его доверием.
Прошу вас верить, м. г., что все, что касается до вас лично и до вашего семейства никогда не может остаться чуждым вашему ученику; смею вас в том положительно уверить.
Письмо ваше от 27 декабря не дошло до меня, иначе я, конечно, отвечал бы вам тотчас, не обращая внимания на титул, который вы мне в нем даете, и которого, благодаря Богу и покойному Императору, я никогда не носил.
Довольный моим настоящим положением, которым обязан благоволению и милостям покойного Государя, во всех отношениях, как общественных так и частных, я ничего не домогаюсь и не позволяю себе даже выражать ни единого желания, ибо иначе я нарушил бы признательность к Тому, которого увы! уже нет.
Я останусь в этом положении пока меня будут считать пригодным, и пока Богу угодно будет. Позвольте мне, м. г., в конце этого письма повторить вам, что ваше письмо доставило мне несказанное удовольствие, равно и одобрение ваше, которое перенесло меня в то время, когда после наших уроков мы с братом говорили: г. де Лагарп доволен нами.
Прошу вас, м. г., напомнить обо мне супруге вашей и засвидетельствовать ей мое почтение.
Старый мой друг детства, генерал Курута, узнав, что я пишу к вам, поручает мне напомнить вам о себе и просить продолжать ему ваше расположение. Вот 40 лет как мы с ним вместе и теперь он начальник моего Генерального Штаба.
Признательность, привязанность и искреннее уважение посвящены вам навек вашим старым и преданным учеником Константином.
Р. S. Сейчас получил я письмо ваше от 27-го декабря через Петербург и спешу вас о том уведомить и просить принять всю мою благодарность за его содержание.
5 января 1827 г.
Сестра моя Мария исправно доставила мне письмо ваше от 15 с. м., любезный и почтенный наставник, за которое прошу вас принять изъявление искреннейшей благодарности, равно и за чувства, которые вы ко мне сохраняете. Одобрение ваше для меня самое лестное и я очень счастлив, что заслужил его моим образом действия во время коронации в Москве; но откровенность моя заставляет просить вас не придавать этому такой большой цены, ибо решившись не отступать ни на шаг от того образа действий, которые я себе предназначил, с моей стороны все это было лишь просто и естественно.
Никто в мире более меня не боится и не ненавидит действий эффектных, коих эффект рассчитывается вперёд или действий драматических, восторженных, и т. п.; признаюсь в моей глупости, я в этом ничего не смыслю, как сказал выше.
Раз приняв положение, одобренное покойным нашим бессмертным императором и моей матерью, все остальное для меня становится простым последствием, и роль моя тем более была легка, что я оставался на том же посту, который занимал прежде и которого не покидал.
Признаюсь с известной вам, м. г. откровенностью, что я ничего не желаю, ровно ничего, ибо доволен и счастлив насколько это возможно.
То, что мне собственно принадлежит, этого никто в мире у меня отнять не может, - это воспоминание о времени, употребленном мной на службу двум моим императорам, и испытанием верностью, радением, преданностью и привязанностью, в продолжении 32 лет, также как надеюсь служить нынешнему, на сколькой это может быть ему угодно и на сколько позволят мне мои физические силы.
К тому же я всегда был чужд всяких интриг, знал только повиновение самое пассивное и всегда в отношении их действовал с самой бескорыстной откровенностью, без всякой задней мысли, храня свое частное мнение для себя и выражая его лишь тогда, когда к тому был призываем, подчиняясь всегда, даже вопреки моему мнению, исполнению воли моих государей с самой строгой добросовестностью и делая, так сказать, род рыцарства и из того, чтобы удалось, хотя бы против моего мнения, то, что мне было предписано.
Вот что мне принадлежит и чего никто в мире не может и не будет в состоянии отнять у меня. К тому же поддержки я буду искать в Боге, а он, видя чистоту, вложенную им в мое сердце и которую буду стараться сохранять, совершил остальное, руководив меня между препятствиями, которые я иногда встречал на пути.
За то я и благодарю его ежедневно из глубины сердца и от всей души. Очень многие не поймут меня, любезный и почтенный наставник; это их дело, они не имели, как я, счастье служить императору брату, императору другу, императору товарищу и благодетелю, и питать к нему те чувства, которые мы питали друг к другу. Но довольно об этом предмете.
Пожелания ваши для блага нашей страны, с которыми вы ко мне обращаетесь, не могут быть приняты мною иначе, как с живейшею признательностью. Смею надеяться, что они также были бы приняты и всяким из моих соотчичей. Да будет счастлива дорогая и великая Россия, да не увидит она боле печальных и гнусных сцен, да будет она велика не только своим пространством, но и истинными чувствами чести, которые должны ее поддерживать и внушать к ней уважение, ибо без этого сила ее не была бы непоколебима.
Здесь я говорю как русский, любезный наставник, а не как представитель ее, коим я никогда не был и так как вы говорите мне, что привыкли выражать ваши пожелания нашему бессмертному императору, вы просите меня принять их его именем. Я не могу на это согласиться иначе как русский и как таковой приемлю их от всего сердца и всей души.
Очень счастлив был прочесть в письме вашем, м. г., что здоровье ваше хорошо и позволяет вам заниматься усидчиво различными отраслями государственной службы. Да сохранит вас Бог еще надолго в этом положении для вас самих, для вашего семейства и для друзей ваших, в числе коих вы мне позволите считаться.
Я вижу, любезный и почтенный наставник, что вы не воинственны и что вы вовсе не желаете, чтобы ваша шахматная доска досталась добрым соседям, которые хотели бы сыграть на ней партию. Совершенно разделяю ваше мнение в этом отношении, разве сами владетели шахматной доски захотели бы это позволить, в чем я впрочем, весьма сомневаюсь.
Что касается до ваших литературных и благотворительных обществ, общественное мнение выражает о них очень различные суждения; одни делают из них общества чисто учёные, другие, и число их с малыми изменениями весьма велико, видят в них более или менее гнезда революции и сборища карбонариев, коих главные центры суть: Цюрих, Базель, Лозанна, Женева.
Вам лучше меня известно как это, в самом деле; я только повторяю, что здесь говорят.
Старый друг мой генерал-лейтенант граф Курута поручил мне искренне благодарить вас за вашу память. Он все тот же, т. е. олицетворенное рвение. Он мой начальник генерального штаба.
Согласно желанию вашему, не премину уведомить вас поедем ли мы на воды, если здоровье моей жены этого потребует и будет ли это в вашем соседстве. Вы, надеюсь, не сомневаетесь в удовольствии, с которым бы я вас увидел и расцеловал от всего сердца.
Это было бы для меня вдвойне удовольствие, потому что я бы имел случай познакомить вас с женой. Я ей обязан счастьем, спокойствием и получил ее из рук покойного императора, который удостаивал ее своею дружбой и особым доверием, за то она и признательна ему и неутешна от его потери.
Прошу вас, любезный и почтенный наставник, напомнить обо мне г-же Лагарп и передать ей мое почтение. Сохраните мне вашу дружбу и верьте всегда в чувства признательности, который я к вам питаю за ваши обо мне попечения. Верьте в искреннее уважение и отличное почтение, с которыми навсегда пребуду
Ваш преданный Константин.
#librapress
