«Скажите ему моим именем, что мы сдаём Москву и что я уговорил жителей не зажигать оной с тем условием, что французские войска не войдут в неё, доколе все обозы и тяжести из оной отправлены не будут и не пройдёт через неё мой ариергард.,,»
Герой Отечественной войны 1812 года генерал Михаил Милорадович снискал уважение у своих солдат и противника за храбрость и бесстрашие, граничащее с безрассудством
В декабре 2015-го, в городе на Неве был открыт памятник графу Михаилу Андреевичу Милорадовичу, генерал-губернатору Санкт-Петербурга в далёких 1818–1825 годах. Таким образом, 190 лет спустя Россия отдала дань памяти своему замечательному сыну, сербу по национальности, блистательному военачальнику, казалось, давно уже позабытому.
Командир арьергарда
Великие полководцы прославлены не только громкими победами, но и меткими высказываниями.
«С потерей Москвы не потеряна Россия!» – уверенно заявил перед сдачей Первопрестольной светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский. Фельдмаршал пояснил, что «если неприятель и займёт Москву, то он в ней расплывётся, как губка в воде». Последующие события полностью подтвердили его правоту: спалённая пожаром Москва, деградация «великой» французской армии, блокированной в брошенном жителями городе, отступление по разорённой предыдущим походом местности…
Всё именно так, но светлейший князь «позабыл» про то обстоятельство, что перед наступающей французской армией, вдохновлённой скорым, как казалось, окончанием войны, двигалась ещё и отходящая русская армия. Она была не только измотана предыдущим отступлением, понесла серьёзные потери при Бородине, но и фактически деморализована. Если изначально для каждой из сторон Бородино представлялось победой, то последующее отступление русских, приказ о котором был отдан в полночь после битвы, имело воистину роковое значение…
70-тысячная армия, преследуемая неприятелем, должна была войти в огромный покинутый город, где оставались не только несметные богатства, но и разливанное море спиртного. «Выпьем с горя!» – это типично по-русски. За месяцы войны русские солдаты хлебнули горя сверх всякой меры, и действительно пора было бы его залить. К тому же армия – это не только марширующие стройными рядами пехота и кавалерия, но и артиллерия, многочисленные орудия и зарядные ящики, да ещё и сотни обозных и госпитальных фур, существенно затрудняющие и замедляющие движение войск.
Арьергардом, замыкающим отрядом армии, командовал генерал от инфантерии Милорадович. Ученик и любимец генералиссимуса Суворова, герой Итальянского и Швейцарского походов, «спаситель Бухареста» (на золотой, алмазами украшенной шпаге, пожалованной ему императором Александром I, было начертано: «За храбрость и спасение Букареста») в 1807 году, он пользовался в войсках громадной популярностью. В 1812 году Милорадович, киевский генерал-губернатор, был занят формированием резервов, с которыми прибыл к армии перед генеральным сражением и заменил на поле боя смертельно раненного князя Багратиона, извечного своего соперника… При последующем отступлении, когда французы буквально сели на плечи арьергарду, Милорадович встал на место руководившего им графа Платова и отбросил неприятеля на суточный переход.
«Прикажи мне князь драться...»
Генерал, находившийся при своём отряде, не участвовал в прошедшем 1 сентября совете в Филях, на котором решалась участь Москвы; после совета курьер доставил ему приказание Кутузова «почтить видом сражения древние стены столицы».
Приказ этот поверг начальника арьергарда в изумление. «Прикажи мне князь Кутузов драться – и я бы дрался до последнего человека. Прикажи он отступать – я, скрепя сердце, отступил бы. Но здесь не сказано ровным счётом ничего, кроме того, что вся ответственность возлагается отныне на меня одного, а сдача Москвы чёрным пятном ложится на моё имя!» – в негодовании сказал Михаил Андреевич офицерам своего штаба.
Но времени возмущаться не было, следовало спасать армию и Россию.
Милорадович решился поступать вопреки приказу императора. После провала миссии генерала Балашова – его, министра полиции, Александр I направил к Наполеону в первые дни войны с просьбой возвратить Великую армию за линию границы – государь заявил, что более, до полного изгнания неприятеля из России, он ни в какие переговоры о мире вступать с французами не будет и запрещает кому бы то ни было это делать. Однако у начальника арьергарда иного выхода, как договариваться с неприятелем, не было.
Выбрав офицера лейб-гвардии Гусарского полка Фёдора Акинфова, который прекрасно говорил по-французски, Милорадович приказал ему передать маршалу Мюрату, командовавшему передовыми наполеоновскими войсками, что он сдаёт Москву, но только после того, как через неё пройдут все обозы и арьергард:
«Скажите ему моим именем, что мы сдаём Москву и что я уговорил жителей не зажигать оной с тем условием, что французские войска не войдут в неё, доколе все обозы и тяжести из оной отправлены не будут и не пройдёт через неё мой ариергард. Посему скажите, чтобы он, Король Неаполитанский (маршал Мюрат, ред.), сейчас приостановил следование колонн, которые уже на Воробьёвых горах, а также с других застав в оную должны войти. Если же Король Неаполитанский не согласится на сие предложение, то объявите ему, что я сам сожгу Москву, буду сражаться перед нею и в её стенах до последнего человека и погребуся под её развалинами»
Слова эти настолько всех поразили, что один из адъютантов решился даже возразить, что, мол, не надо бравировать перед французской армией. «Это моё дело – бравировать, а ваше – умирать», – отвечал Милорадович. Впрочем, в случае сражения он, без сомнения, разделил бы общую роковую судьбу.
Передовые подразделения французов уже видели Москву, вид города их буквально заворожил. «Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов – группы золочёных куполов, высокие колокольни, невиданные памятники. Обезумевшие от радости, хлопая в ладоши, наши, задыхаясь, кричат: «Москва! Москва!» Лица осветились радостью. Солдаты преобразились. Мы обнимаемся и подымаем с благодарностью руки к небу; многие плачут от радости, и отовсюду слышишь: «Наконец-то! Наконец-то Москва!» – вспоминал офицер Великой армии.
Неудивительно, что условия Милорадовича были приняты.
Итак, «враг внешний» был нейтрализован, зато оставался «враг внутренний», может быть, ещё более опасный – говоря современным языком, «деструктивные настроения в армии». Надо понимать, что ко всем прочим бедам добавлялось ещё и оставление Москвы – древней столицы, священного русского города, что очень болезненно воспринималось во всех слоях армии. Город этот лежал на пути отступающих…
Отступать – так с музыкой?
Если с французами можно было договориться, то со своими пришлось действовать исключительно методами принуждения: во всех подразделениях был зачитан приказ, что каждый без разрешения покинувший строй будет заколот или расстрелян на месте. Действительно, сколько-то десятков человек – кто-то пытался дезертировать, кто-то не мог устоять при виде бесхозных бочонков с водкой – были казнены на месте. В целом же, хотя одновременно с войсками уходили и тысячи жителей, выезжали бесчисленные обозы, кареты и экипажи, оставление города прошло достаточно организованно.
Армия двинулась одной большой колонной около трёх часов пополуночи и шла по Дорогомиловской улице, Арбату, Знаменке и Воздвиженке, мимо Кремля, по Кремлёвской и Москворецкой набережным – в сторону Покровской (Рязанской) заставы…
Сам Милорадович старался ехать по боковым улицам, чтобы иметь возможность не смотреть в глаза растерянным и возмущённым людям, которые были готовы сражаться и умереть за Москву. Но вдруг возле самого Кремля генерал и его немногочисленная свита повстречали два батальона Московского гарнизонного полка, бодро шагавшие под звуки духового оркестра. Милорадович подскакал к генерал-лейтенанту Брозину, командовавшему гарнизоном:
– Какая каналья велела вам, чтобы играла музыка?!
С торжеством в голосе, как это свойственно недалёким людям, имеющим возможность в чём-то показать свою осведомлённость, генерал отвечал, что, согласно Уставу Петра Великого, когда гарнизон оставляет крепость по капитуляции, должна играть музыка.
– А где в Уставе Петра Великого написано о сдаче Москвы?! – возмущённо крикнул Милорадович.
Оркестранты без команды опустили трубы…
Около 16 часов Москва была оставлена войском и подавляющим большинством жителей.
Получив сообщение об этом, Михаил Андреевич, отъехавший от города на несколько вёрст, повернул к первой попавшейся избе, зашёл внутрь и улёгся на лавку, чтобы прийти в себя от неимоверной усталости. Но не прошло и нескольких минут, как в избу вбежал генерал Иван Давыдович Панчулидзев, командир драгунской бригады, сообщивший, что два его полка окружены неприятелем у городской заставы и единственное, что им остаётся сделать, это погибнуть с честью, так как пробиться через вражеские полчища они не смогут. Забыв про свою смертельную усталость, Милорадович выбежал из избы, вскочил на лошадь и поскакал к Москве – один, даже без трубача, который дал бы сигнал, что следует парламентёр. Генерал промчался через авангардные польские войска, и все смотрели на него с изумлением, не то поражаясь его безумной отваге, не то считая, что он добровольно скачет в плен.
Вызволил из окружения
Въехав в расположение французов, Милорадович потребовал вызвать старшего начальника – таковым оказался генерал Себастиани, с которым Михаил Андреевич встречался во время Турецкой войны, когда французский генерал был военным советником при султане. Себастиани встретил Милорадовича как старого друга, стал рассуждать, что Франция и Россия должны помириться, но русский генерал отвечал, что нельзя думать о прекращении войны, видя Москву в руках французов. За этим разговором они подъехали к двум нашим полкам, взятым неприятелем в кольцо. Тут, более не обращая внимания на собеседника, Милорадович скомандовал драгунам:
– По три направо, марш-марш! – и вывел за расступившуюся без приказа вражескую цепь и оба полка, и множество следовавших ещё за ними обозов…
Между тем в отступавших войсках видели, что в некоторых местах в предместьях Москвы ползут вверх столбы чёрного дыма – первые ласточки катастрофического пожара.
К вечеру в город вошли передовые отряды французов, а на следующий день горело уже повсеместно, и пожар потом продолжался целую неделю.
Между тем русская армия двигалась по направлению к селу Тарутино, и в ходе этого беспримерного марша французы сумели её потерять, в чём опять-таки была заслуга Милорадовича. Возле Тарутина они встали лагерем, где отдыхали и пополнялись целые три недели. Затем началось изгнание французов из России.
…Всего один эпизод, но и его вполне хватает, чтобы генерал Михаил Андреевич Милорадович снискал себе бессмертную славу. Однако история – дама капризная и непредсказуемая. Вот и получилось, что имя графа (в этот титул он был возведён в 1813 году) оказалось забыто... Лишь спустя почти двести лет, ему как своему генерал-губернатору отдал должное Санкт-Петербург.
Надеемся, что в 200-летний юбилей Отечественной войны 1812 года о графе Михаиле Андреевиче Милорадовиче как о спасителе армии и Отечества вспомнит и Москва.
Александр БОНДАРЕНКО
© "Союзное государство", № 11, 2016
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!
