Иви позвонила как и обещала, точно в то же самое время, что и накануне.
— Ну, Лена, что надумала? — спросила она.
— Я поеду. Только дождусь отца, он сейчас в командировке, вернётся через пару дней.
— Лена, тут такое дело. Я говорила, что тебе предстоит в Юрмале жить, но оказалось, что моему мужу нужна эта дача. Так что Линду мы уже отправили домой. И ты туда поезжай, ты ведь бывала там?
— В детстве была. Мы с отцом как раз собирались зайти к маме на кладбище.
— Супер! Я оставлю номер... пока ты не приедешь, за Линдой будет смотреть сосед, Арнис. Позвони ему заранее, он передаст тебе ключи и рецепты на лекарства. Ты по-латышски как?
— Никак.
— Это плохо. Сосед принципиально не говорит по-русски. Ты позвони мне, я скажу ему когда тебя встретить.
— Позвоню.
— Надеюсь, что ты хорошо устроишься, Лена. Дом хоть и старый, но добротный и воздух там отличный.
— Я помню, Иветта. А что с деньгами на еду и лекарства?
— О, не волнуйся, Лена, с этим проблем не будет. Как устроишься, позвони. Деньги тебе занесёт моя подруга, Ольга.
— Она тоже не говорит по-русски? — зачем-то спросила Лена. Её желание ехать в Латвию таяло с каждой минутой.
— Нет, нет. — Иветта, казалось, почувствовала это и поспешила исправить ситуацию: — Ольга свободно говорит на четырёх языках. Линда упоминала, ты в школе работаешь вроде? Так вот, она твоя коллега, учительница латышского языка. Вы подружитесь.
— Здорово, — Лена подумала, что хоть одна приятная новость есть. Она простилась с Иви и пошла собирать вещи.
***
Погода в день отъезда выдалась противная. Осень превращалась в зиму, резко похолодало. Пётр Антонович и Лена добрались до кладбища уже в сумерках.
Пётр Антонович положил к скромному памятнику букет кремовых роз. Именно такие любила его жена Айна. Он боялся себе признаться, но со временем он стал забывать любимые черты и голос. Он жалел, что не успел записать жену на камеру, думал, что вся жизнь впереди. Из фотографий Айны остались только свадебные, и та, которую он всегда носил с собой. Он забыл, как жена выглядела в профиль, забыл, какой формы были мочки её ушей, но то, что Айна любила кремовые розы помнил и неизменно покупал их.
Многие считали, что Елена очень похожа на мать, но он знал, что сходство весьма поверхностное. Лена была не такая решительная, не такая боевая, как её мать. Айна говорила с мягким акцентом, её речь ласкала слух, и создавала обманчивое впечатление мягкости, но уж если Айна чего хотела добиться, то была несгибаема, шла к цели напролом и никого не слушала. Она вышла замуж за русского парня, лейтенанта, вопреки воле своей семьи, а после поехала на родину, вопреки воле мужа. В этом была вся Айна.
— Знаешь дочка, я к Линде не пойду. Не хочу видеть никого из них. — сказал дочери Пётр Антонович.
— Ты поедешь назад? Я не пущу. Дорога скользкая, темно! — ежась, сказала Лена.
— Ерунда. Доеду потихоньку, буду осторожен, обещаю.
— Папа, я прошу. Я умоляю, не надо ехать! Пойдём к Линде. Она там одна осталась, все разъехались, кто куда. Иветта в Америке, две дочки в где-то в Европе живут.
— Так Линда там одна? Как же она себя обслуживает? Я думал, она плохая совсем, зачем тогда тебя вызвали?
— Плохая. Иви сказала, что она в основном лежит. Встаёт очень редко и ходит, опираясь на ходунки. Ключи мне должен отдать её сосед, какой-то дед, как я поняла.
— Как его зовут? — живо заинтересовался отец, — Арно?
— Нет, Арнис.
— Пожалуй, лучше мне действительно поехать с тобой! Вдруг это тот самый сосед? Был Арно, стал Арнис?
— Нет, пап, не может быть. Иветта бы сказала. Кстати, он "из принципа" не говорит по-русски.
— Я еду с тобой. Мне так будет спокойнее. — сказал Пётр Антонович. — Тем более, тут рядом. Посмотрим, что за сосед.
Их встретил злобный собачий лай. Лена заранее попросила Иветту предупредить соседа, что она прибудет во второй половине дня, но никто не спешил открывать.
Наконец, они увидели мужчину лет шестидесяти, одетого в камуфляжную форму. Окинув их хмурым взглядом и не ответив на приветствие, он открыл калитку и отошёл в сторону. Они прошли по плиточной дорожке к старому дому, в котором провела детство Айна. В будке, рядом с домом, бесновался пёс — немецкая овчарка.
Дверь в дом была открыта и они вошли в холл. Чувствовалось, что когда-то в доме был достаток, но теперь здесь царило запустение. Создавалось впечатление, что дом не жилой: было прохладно, верхний свет был погашен, горел лишь ночник, позволяющий видеть очертания предметов и двери, ведущий в коридор, откуда в свою очередь, можно было попасть в другие комнаты.
Пётр Антонович не сводил глаз с хмурого соседа. Ему не понравилось то, что тот проигнорировал приветствие. Командир всё пытался разглядеть его лицо, но сосед всё время отворачивался или стоял в тени.
— Поговорим? — наконец не выдержал командир. — Runā krieviski?
Cосед нервно дернул головой.
— Ммм. Ну, в таком случае, можете быть свободны.
— Подождите! — остановила его Лена, — Иветта сказала, что вы передадите мне ключи и рецепты на лекарства для Линды.
— Ну что смотришь? Еsiet laipns, — спокойно сказал Пётр Антонович, протянув руку.
Сосед отдал ключи и покинул дом, то и дело оглядываясь.
— Бесполезный он какой-то! — проворчал Пётр Антонович, запирая за ним дверь.
Вдвоём с дочерью они прошли в коридорчик. Полоска света выбивалась только из-под одной двери. Очевидно, за нею и находилась престарелая родственница. Тихонько постучав, они вошли в просторную комнату, которая когда-то была гостиной. Теперь там всё было по-другому. Раньше всю стену украшали семейные фото в рамках, сейчас же там была уродливая драпировка. Пианино, на котором Айна играла свои первые гаммы, теперь служило подставкой для всяких безделушек, которые привозили со всего света дети и внуки Линды, единственной хозяйки этого дома.
По телевизору шла какая-то передача, но Линда спала. Приоткрыв рот, она громко храпела. Елена подошла и выключила телевизор.
— А?! — тут же встрепенулась старуха, поправляя съехавшие очки.
— Labdien, Линда! — тихо сказал Пётр Антонович. Моя дочь здесь, чтобы помогать тебе.
Линда привстала на локтях, таращась на гостей. Очки сильно увеличивали её глаза, отчего она была похожа на сову: маленький крючковатый нос здорово походил на клюв.
— Айна! — вдруг прошептала она. — Господи, вылитая Айна! Подойди ко мне, дорогая, я хочу тебя разглядеть получше!
Лена подошла к постели.
— Питер, ты постарел... включи- ка верхний свет! — приказала старуха. Командир щёлкнул выключателем.
— Ты, Хелен, вылитая мать! Бедняжка Айна гордилась бы тобой, — старуха шумно высморкалась в платок.
— Питер, вы были на кладбище? — спросила она через секунду.
— Да, мы только что оттуда, — сказал Пётр Антонович.
— Тогда ты видел, что нужно обновить памятник!
— Я так не думаю. Памятник в порядке. Приютишь на ночлег?
— А ты к нам надолго? — насторожилась старуха.
— Нет, я поеду с рассветом. Просто за сегодня устал.
— Тогда можешь расположиться в комнате Юриса.
— Где это?
— Ну... где раньше спали Айна с Иветтой.
— Линда, а что за тип открыл нам дверь? Это, случаем не тот сосед? — спросил командир.
— Эх, Питер, Питер. Почему ты видишь врагов, там где их нет? Это совсем другой человек.
— Ну что же, тогда хорошо. Спокойной ночи, Линда. С утра не буду тебя будить. Прощай.
— Прощай! — с явным облегчением выдохнула Линда и обратила взгляд на Лену: — Как я давно тебя не видела! Ты же была девчонкой совсем, а? Ну, мы поговорим завтра! Я завтракаю в одиннадцать, Арнис купил сегодня продукты, приготовь мне овсянку на молоке, без сахара, себе можешь сделать завтрак из всего, что найдёшь в холодильнике. Справишься?
— Конечно, — улыбнулась Лена, — А где моя комната?
Старуха какое-то время молчала, а потом вдруг закричала изменившимся голосом что-то по-латышски.
Ожидавший Лену в коридоре отец мигом заскочил в комнату.
— Она спрашивает, как ты здесь оказалась. — прошептал он дочери. — Вот это ты попала, дочка, похоже бабуля-то с дурИной!
— Не кричи, Линда, — тихо внушал он старухе, успокаивая её, — Это дочка Айны, Лена.
Бабка продолжала таращиться, как сова. Тогда они потихоньку вышли, прикрыв дверь. Когда они остались вдвоём, отец сказал:
— Завтра утром позвони Иветте, и скажи, что отказываешься. У Линды проблемы с психикой, ей нужна профессиональная сиделка, а не учительница русского языка.
— Но я пообещала. Неудобно как-то отказываться. — ответила Лена.
— Дочка послушай меня. Хочешь, я сам позвоню? Ещё этот подозрительный тип на территории. Нет, я не могу тебя здесь оставить. Они убили твою маму.
— Они? — переспросила Лена.
— Я не могу ни в чём быть уверенным и до сих пор ругаю себя, что отпустил её сюда одну. — опустил голову Пётр Антонович. — Поедем домой, дочка.
— Пап, всё будет хорошо. Дай мне время. Хотя бы пару недель, прошу. Я взрослый человек, и смена обстановки то, что мне сейчас нужно.
Наутро, предприняв ещё одну безуспешную попытку уговорить дочь вернуться с ним домой, он уехал.
***
Узнав о несчастье произошедшем с внучкой, Арсению позвонила Юлина мать, выкроив время между йогой и бассейном.
— Арсюша, я всё знаю! — сказала она. — Я была в больнице, но меня не пустили!
— Странно. Врач сказал, что Саше лучше, завтра её переводят в общую палату, — удивился Арсений,— вы точно были в детской травме?
— Слушай, давно хочу сказать тебе, — тёща понизила голос, — девочке нужна мать. Ты работаешь в этом направлении?
— Всё случилось из-за того, что Саша нашла на даче кольцо, принадлежащее женщине, с которой у меня...
— Шуры-муры, — засмеялась тёща. — Ну? Та баба что, отказалась принять твоего ребёнка?
— Это её учительница.
— Ну ты, мичман, нашёл кого охмурить! — засмеялась тёща, — ничего, образуется, не дрейфь. Я, кстати, хотела попросить тебя об одном одолжении.
— Всё, что угодно.
Он слишком давно не общался с тёщей и по наивности подумал, что она попросит его провести её в больницу, или что-то передать Саше. Но тёща осталась верна себе:
— Я уезжаю в Италию. Присмотри за моей квартирой, Арсюш. Раз в неделю нужно поливать цветы и дважды в неделю кормить моих скалярий.
— Надолго уезжаете, Ирина Семёновна?
— Пока на месяц, а там посмотрим, — ответила Ирина Семёновна. — Ну, передавай Сашеньке привет от меня!
Мичман положил трубку. Теща была в своём репертуаре: она позвонила, чтобы он присмотрел за квартирой, Сашенька её волновала во вторую очередь. Как и дочь когда-то.
Саша чувствовала себя совсем хорошо и хоть травмы у неё были серьёзные, но она быстро шла на поправку.
— Пап, — сказала она Арсению в один из его визитов в больницу. — Пап, прости меня.
— За что, милая? — не понял он сначала.
— За то, что вела себя как дура. Прости, мне правда стыдно!
У Арсения в голове заиграли скрипки. Он гордился дочерью:
— Ну, если так, то прощения тебе не у меня надо просить. А у Елены... Петровны. Ты знаешь, ей пришлось оставить школу. Из-за тебя.
— Я не буду просить у неё прощения. Она сама виновата. Я прошу прощения у тебя. Зря я от тебя побежала тогда. Думала, ты ругать меня будешь.
— Жаль. А я думал, ты повзрослела. Я вот книжку тебе принёс. Как ты просила, про любовь.
— Спасибо, пап.
После больницы он поехал к тещё и чуть не споткнулся о большой клетчатый чемодан. Этот чемодан был ему знаком — они с Юлей брали его на море, когда ездили туда вдвоём, в медовый месяц. Он посмотрел на бирку, там всё ещё была его фамилия и адрес.
"Зачем тёща выволокла этот чемодан?" — подумал он, но решил не открывать. Наверняка там тещины вещи, которые она решила не брать в последний момент. Когда Ирина Семёновна позвонила через неделю, узнать о здоровье своих рыбок, он спросил, что делать с чемоданом, который загораживает проход.
— Так это я тебе выкатила, чтобы ты забрал! — радостно сообщила тёща. — Там Юляшины вещи, так и лежат у меня с тех пор... мне они не нужны, может ты пристроишь.
— Куда?
— Ну... подаришь кому или продашь! Я не знаю! — сказала тёща. Арсений заволок чемодан в комнату и открыл. Там лежали какие-то лифчики, парики и туфли на длиннющих шпильках.
Арсений не мог поверить, что все эти вещи принадлежат Юле, этого просто не могло быть. Он не мог представить жену на таких шпильках, в этих вульгарных париках. Он смотрел на накладные ресницы и ногти, и уверенность, что чемодан принадлежит не Юле, росла.
Тёща вернулась через неделю, он еле дождался её.
— Что это? — спросил он, показывая на чемодан.
— Господи, Арсюш, я же сказала, Юляшины вещи!
— Вы открывали его?
— Да. Думала что-то оставить себе, но там ничего такого нет, чтобы я могла надеть, не мой размерчик! — сказала тёща, тряхнув крашенными в цвет "индейское лето" волосами.
Арсения словно окатили ледяной водой. Но надежда всё же была, что тёща просто перепутала, забыла, ошиблась... Арсений открыл чемодан, и к ногам Ирины Семёновны высыпались парики, золотые босоножки, эротические лифчики и кожаные чокеры.
— Что это, Ирина Семёновна? Это вещи моей жены?
— Да, полагаю. Реквизит же. Ты что, не знал, что она зажигала в "Зажигалке"?
— Где? Кем зажигала? — с досады он пнул чемодан ногой.
— Да успокойся ты, не ори на меня, я уже не молода, меня нервируют резкие движения и крик.
— Она... она танцевала в ночном клубе?
— Ты что, правда не знал?
— А вы знали?
— Ну как же, я сидела с Сашенькой, когда Юля работала. Я думала ты знаешь, и сидишь с ребёнком сам, когда дома. А в чём дело-то? Она же не проститутка, а танцовщица была!
Арсений сидел, обхватив голову. Он вспоминал тихую и скромную манеру жены. Её грациозные движения — она всё делала словно в танце. Но она никогда не говорила ему... вела двойную жизнь! Зачем? Неужели из-за денег? Он прилично зарабатывал, всё нёс в дом. Эх, и ведь не спросишь!
Арсений встал и со всей силы стукнул по стене — так, что посыпалась штукатурка. Саднящая боль в руке была слабее душевной.
— Арсений! — строго сказала Ирина Семёновна. — Ты мне стену испортил!
— Уже ухожу, — глухо отозвался он и вышел из квартиры.
— А чемодан-то? — крикнула ему вслед тёща.
— Себе оставьте, Ирина Семёновна. Может пригодится, вдруг похудеете.
Тёща закрыла дверь и пожала плечами. "Нет, ну я же не виновата, что она ничего ему не говорила" — рассуждала она вслух, смешивая в миске питательную маску для лица.
Продолжение
#рассказы #семейные отношения #рассказы о любви #мужчина и женщина