Как ни странно, до сих пор еще достаточно широко распространено мнение, что Первая мировая война была последней, в которой враждующие стороны придерживались хотя бы минимальных приличий. Хотя то, что это было совсем не так, те же немцы принялись доказывать практически с первого дня боевых действий. В качестве характерного примера можно привести польский город Калиш.
Кстати, в истории Калиш оставил заметный след гораздо раньше - 18 (29 по новому стилю) октября 1706 года здесь произошло одно из главных сражений Великой Северной войны. Русские драгуны под командованием князя Александра Меншикова разгромили корпус шведского генерала Арвидла Акселя Мардефельда, а самого его взяли в плен. Потом город еще не раз менял государственную принадлежность. В 1793 году, по результатам Второго раздела «Жечи Посполитой» он вошел в состав Пруссии. Но всего через 14 лет Наполеон в качестве подачки своим польским союзникам включил Калиш в герцогство Варшавское. Впрочем, этот период оказался еще более коротким: после того как Корсиканцу пришлось уносить ноги из России, в 1812 году город взяли русские войска, и последующие 100 с лишним лет он пребывал под сенью Российской империи.
Непосредственно перед ПМВ в Калише квартировал самый западный гарнизон Русской императорской армии в лице 14-го драгунского Малороссийского Наследного принца Германского и Прусского полка. Компанию армейцам составляла 12-я Калишская бригада 3-го округа Отдельного корпуса пограничной стражи министерства финансов. После того как летом 1914-го закрылся ближайший к Калишу погранпереход Ной-Скальмиршютц и прекратилось движение по железной дороге в Германию, стало понятно, что это война. Признав город негодным к обороне, русские войска оставили его без боя около 4 часов ночи 20 июля (2 августа), напоследок спалив военные склады возле железнодорожного вокзала и остававшиеся на путях поезда.
Чтобы не допустить безвластия, оставшиеся в Калише жители немедленно создали Гражданский комитет для управления городом и Гражданскую гвардию для поддержания правопорядка. И первым делом попытались потушить грандиозный пожар на станции, хотя весьма мало в этом преуспели. О приближении германских войск горожан ближе к полудню известил улан 1-го (Западно-прусского) императора Александра III полка. Вдребезги пьяный одиночный кавалерист бешеным галопом проскакал от окраины до гостиницы «Европейская» в центре, там сверзился с лошади, вскарабкался обратно в седло и помчал обратно, по дороге упав еще раз.
«Остановившись на рогатке вместе с другим подъехавшим к тому времени к рогатке уланом, он, еще не оправившись от испуга, стал сейчас же делиться своими впечатлениями с окружившей его толпой, причем рассказал, что он с товарищем должны были первыми прискакать в город по выпавшему жребию и шли, по их мнению, на верную смерть», - описывал потом свидетель тех событий - ревизор Калишско-Петроковского акцизного управления инженер-технолог Оппман.
Еще через полчаса показался германский разъезд во главе с офицером. Навстречу новым хозяевам по главной – Броцлавской улице отправились, размахивая белым флагом, президент города пан Буковиньский и трое уважаемых обывателей из числа знавших немецкий язык. Разговор с уланами занял меньше четверти часа, но получился очень выразительным благодаря «херру официру», который сразу вынул из кобуры револьвер и по ходу общения приставлял его дуло к виску каждого из собеседников. Остальные кавалеристы направили на делегатов свои пики.
Такое начало не предвещало ничего хорошего, но атмосфера несколько разрядилась, когда вслед за разведчиками около двух часов пополудни показались патрули 155-го (7-го Западно-прусского) пехотного полка. Они шли вдоль железнодорожных путей, настороженно прислушиваясь к репликам из собравшейся толпы, в которой не все были настроены гостеприимно. Тем не менее, президент Буковиньский лично вручил самому старшему по званию германскому офицеру ключи от города в знак полной покорности.
Немцы, хоть и убедились, что русских войск перед ними нет, все-таки предпочли дождаться подкреплений. Вскоре подкатили многочисленные велосипедисты, человек 30 из которых по национальности были этническими поляками из Шильдберга (теперь город Остжешув в Польше). Эти самые прусские поляки тут же направились прямиком на городской рынок, где принялись дуть пиво и непринужденно болтать о том о сем с местными соплеменниками. Немецкие пруссаки тоже пытались вступать в разговоры, и в целом также вели себя полнее дружелюбно.
Поздним вечером в Калиш вошли 5-я рота, а за ней – 2-й батальон 155-го полка. Майор Ганс Рудольф Германн Пройскер немедленно объявил себя комендантом и начал усиленно «строить» сотрудников магистрата. Есть мнение, что такая озлобленность была вызвана разочарованием прусского офицера, который мечтал ворваться на вражескую территорию, овеянный пороховым дымом и немеркнущей славой. Однако мало того что не встретил абсолютно никакого сопротивления, так еще и его солдаты начали чуть ли не брататься с вражескими штатскими! Пройскеру даже доносили о возникших среди личного состава его подразделении пацифистских настроениях, чего бравый вояка категорически не мог допустить. Но для того чтобы развязать репрессии, нужен был хотя бы формальный повод.
До сих пор неизвестно, кто именно наступившей ночью произвел одиночный выстрел, за которым последовала пулеметная очередь. После этого все, вроде бы, стихло, но потом поднялась уже беспорядочная пальба. Скорее всего, еще не имевшим боевого опыта германцам почудилось, что их окружают подкравшиеся русские казаки, и боши принялись усиленно обстреливать предполагаемого противника – а на самом деле друг дружку. В результате шестеро пали от огня своих же однополчан, еще 32 солдата были ранены. Пули настигли и не успевших укрыться в домах горожан – погиб 21 человек.
Обрадованный Пройскер тут же объявил, что его батальон подвергся нападению инсургентов. И уже наступившим утром на стенах домов красовались такие вот отпечатанные на немецком и польском языках объявления:
«К Магистрату города Калиш
Вследствие произведенных сегодня ночью выстрелов из домов Калиша в занимающее его войско, прекращаются всякие отношения с населением.
Я запрещаю выезд из города и объявляю недействительность пропусков.
Все рестораны закрываются, за исключением гостинцы «Европейская», где я живу.
Всякое пребывание на улицах и площадях воспрещается, остановки вообще не разрешаются, ослушание военных приказов карается смертью.
Арестованные сегодня ночью 6 граждан остаются в моем распоряжении и при малейшем неповиновении населения будут расстреляны.
В искупление происшествий сегодняшней ночи город должен до сего дня в 5 часов пополудни уплатить 50 000 (пятьдесят тысяч) рублей.
При повторении враждебных поступков каждый 10-й гражданин будет расстрелян. После 8 часов вечера все дома должны быть закрыты и все окна освещены.
Магистрат должен немедленно объявить об этом во всеобщее сведение.
Я запрещаю выход газет.
Комендант города Калиш, майор 11/155 Р. Прейскер».
Во вторник, 4 августа было введено военное положение, немцы разогнали Гражданскую гвардию, улицы наводнили усиленные патрули.
«... С утра <…> посыпались на город одна за другой репрессии, - свидетельствует ревизор Оппман. - Расстреливались все лица, имеющие при себе какое-либо оружие, а равно лица, у которых оружие найдено было на квартире, несмотря на то что 24-часовой срок сдачи оружия, указанный в объявлении Пройскера, еще не истек; расстрелян был губернский казначей Соколов, уничтоживший до прихода немцев наличные суммы казначейства. Комендантом Пройскером днем раньше было конфисковано около 30 000 рублей, хранившихся в Магистрате наличными. Объявлено было распоряжение коменданта, что если кем-либо из жителей будет причинен малейший вред хотя бы одному прусскому солдату – например, будет брошен камень, то <…> город подвергнется бомбардировке, а заподозренные дома будут гранатами сравнены с землей. Окна во всех квартирах приказано было освещать до утра».
О казни казначея Соколова русская газета «Речь» позже сообщала следующие подробности:
«Ранним утром на квартиру спящих Соколовых явился немецкий офицер с 50 солдатами. Офицер, разбудив Соколова, потребовал от него выдачи казенных денег. Соколов заявил, что в казначействе денег нет, и пригласил офицера и солдат в казначейство для того, чтобы они сами убедились в том, что его заявление соответствует действительности. Немцы, однако, отказались от предложения Соколова, из боязни, что в кладовой казначейства заложены мины».
Германцы продолжали настаивать на том, чтобы казначей указал, где хранятся наличные. Соколов сообщил, что ввиду скорого вступления немцев в город он выполнил предписание министра финансов и сжег все деньги, в доказательство предъявив телеграмму за подписью главы российского минфина Петра Барка. Поняв, что ценная добыча от них ускользнула, германцы решили отыграться на исполнительном служащем. Соколова отвели на городскую площадь и там расстреляли.
«Вдова Соколова на коленях умоляла выдать ей тело мужа для погребения, - писала «Речь». - Но ей наотрез отказали и в этом. Труп Соколова валялся на улице в течение целого дня, пока городские санитары тайком его не убрали и не похоронили около католического кладбища. Вдова и дети Соколова выехали в Петербург».
Вошедшие в раж немцы по малейшему поводу, а часто и без него зверски избивали мирных жителей, пуская в ход приклады винтовок. Всех, кто осмеливался оказывать хоть какое-то сопротивление, тут же ставили к ближайшей стенке и расстреливали. Многих казнили у городской больницы, куда свозили раненых в ходе ночной стрельбы горожан – всех их «автоматом» обвинили в терроризме. Такая невиданная жестокость порой претила даже германским солдатам – зафиксировано несколько случаев, когда они отказывались выполнять приказы своих офицеров. Считается, что жертвами этих репрессий стали не менее 20 человек.
Часть 2
