Получив утреннюю радиограмму с «Большой земли», командир партизанского отряда удивился. «К чему такая срочность?!». В радиограмме говорилось, что следующей ночью в указанном там же квадрате будет сброс с самолёта оружия и боеприпасов для соседнего отряда. Там, у Семёнова, рации не было, всё шло через его отряд, и такая информация сообщалась заранее, а теперь что делать? Нужно отправлять людей, предупредить соседей, только вот кого, люди устали. Ночью отряд совершил удачную вылазку, был захвачен немецкий обоз, охрана из немцев и полицаев уничтожена, правда трофеи не радовали, продуктов почти нет, оружие только то, что было при охране, а тряпки и старый патефон, зачем они?! Обведя взглядом пригорок, командир остановился на Николаеве, добрый хлопец, сознательный и исполнительный, комсомолец, в ночном походе не участвовал, значит, он пойдёт. Со стороны раздался недовольный голос Захарова, а вот и напарник молодому. Захаров был из местных, хорошо ориентировался в лесу, умел бесшумно ходить, вредный только, да и ладно, детей с ним не крестить. Подозвав к себе партизан, командир рассказал суть задания, назвал квадрат выброски груза, время, попросил повторить, проверил память посыльных.
- Вот такой вам приказ будет. Торопитесь, времени мало.
Николаев недолюбливал Захарова, его склочный характер мешал заводить друзей, в отряде с ним мало кто общался, но ценили за умение ходить по лесу. Говорили, что тот может идти тихо даже с закрытыми глазами. Решил для себя дорогой молчать, чтобы не вызвать недовольства. Прошли километров пять, как Захарова прорвало, долго молчать он не мог.
- У тебя родные где?
- Дома, в городе, немец до них не дошёл.
- А мои тут, рядом. Сколько прошу командира отпустить хоть на денёк, не разрешает, а я волнуюсь.
Николаев промолчал, ему не верилось, что Захаров может о ком-то волноваться, к жене ему хочется, видел он, как тот смотрел неделю назад на женщин в старой деревне.
- Чего молчишь? Поди, и девчонки у тебя не было? – Захаров тихо рассмеялся, - тебе сколь сухарей на дорогу выдали?
- Три.
- И мне три, а могли и больше, обоз ночью говорят, богатый был.
- Чего богатый?! Ребята говорят барахло там всякое.
- «Барахло!» - Захаров передразнил Николаева, - что вам городским барахло, для нас деревенских - счастье. До войны магазин в городе ремонтировали, так с нами отрезами материи рассчитались, жена довольная была. Платье себе справила, ещё и девчонкам моим на юбки осталось. «Барахло!» - не унимался Захаров, Николаев молчал.
Устав от бухтения напарника, Николаев желал быстрее дойти до места, про обратную дорогу не думал. Вышли на пригорок, Захаров предложил передохнуть, первый устроился возле вывороченного ветром дерева. Николаев согласился, запас времени у них есть, главное болото пройти. Сняв сапог, размотал повязку, немецкая пуля хоть и прошла навылет, но рана ещё не зажила, трудно было идти, но приказ нужно выполнить.
- Болит? – Захаров сделал вид, что сочувствует.
- Болит.
- А чего идти не отказался?
- А кто пойдёт? Я через болото дорогу знаю, а вот ты нет, хоть и лесовиком себя называешь!
- И то, правда. Чего доктор сказал?
- Сказал, что заживёт скоро.
- Ага, само собой, как же! У немцев знаешь, какая медицина?! У нас в селе доктор был, обрусевший немец, так он такие болезни лечил, что диву давались. Вроде думаешь всё, помрёт человек, а он его на ноги ставит. Николаев почти не слушал Захарова, холодный пот тёк по его спине, до него неожиданно дошло, что он не помнит с какой стороны перед болотом старую березу обходить, а это было важно. Ходил он той дорогой всего один раз, а ведь его предупредили, чтобы запомнил! Захарову решил о своей оплошности не говорить, думал, узнает место.
Проглотив подсоленный сухарь, Николаев, засобирался в дорогу, с трудом надел сапог на раненую ногу, Захаров не торопился. Впереди было опасное место – дорога, хоть по ней немцы редко ездили, но опасаться стоило. Подобравшись ползком к невысокому бугорку, с него всё хорошо видно, Николаев чуть не завыл, на дороге стояли три немецких грузовика и подвода с полицаями, вот уж не свезло!
- Чего это они тут застряли, сломались что ли? – Захаров жевал травинку, с виду он был спокоен.
Может, и правда сломались, два немецких солдата ковырялись в моторе одного из грузовиков. «Сколько ждать? Обходить? Далеко, времени мало!»
- А пошли к ним? Про самолёт расскажем, награда нам будет, тебя, опять же, подлечат, а я домой схожу, - Захаров смотрел молодому партизану прямо в глаза.
От удивления, Николаев чуть не задохнулся.
- Ладно тебе, шучу я, - Захаров попытался улыбнуться, - ты вот что, спустись ниже, повязку поправь, может быстро перебегать придётся.
Николаев сполз с бугорка, потянул за сапог, но тот не хотел слазить, видно повязка ослабла, что теперь делать? Посмотрел наверх, ног Захарова не было, где он? Поднялся, ах вот оно что! Спина партизана мелькала среди деревьев, он шёл прямо к немцам, держа свою винтовку стволом вниз. Предатель! Подтянув к себе карабин, Николаев прицелился, затаив дыхание, медленно нажал на спуск, раздался выстрел. Николаев сначала подумал, что промахнулся, так как Захаров не кричал и не падал, а лишь остановился, секунда и тело бывшего партизана упало на землю, на дороге оживление.
Бежать в лес не было смысла, быстро, как только мог, Николаев двигался вдоль дороги, но и враги не дураки, за спиной было слышно, что преследуют его. Выбежал на дорогу, его не сразу заметили, но прежде чем скрыться в лесу, услышал со стороны грузовиков несколько выстрелов. «Только бы до болота добраться, а там он уйдёт!». Спотыкаясь, падая, обдирая лицо ветвями деревьев, Николаев стремился к спасительному болоту, карабин отшвырнул, он только мешал. «Вот она – берёза, куда теперь?! Ах, да, вот тот корч, за который он тогда запнулся, значит, справа обходить и снова бежать». Перепрыгивая через поваленное дерево, не рассчитал силы, раненая нога сорвалась, не успев выставить вперёд руки, со всего маху ударился лицом о другое дерево, раздался хруст костей. «Бежать, бежать!». Болотная вода встретила его приветливо, охладив разгорячённое тело, стараясь делать большие шаги, Николаев раздвигал телом мох, усыпанный опавшими листьями, добрался до большой кочки, остановился, укрывшись за неё. Потрогал лицо, больно очень, наверное, сломал челюсть, попытался открыть рот, но его как будто током ударило, боль прошла по всему телу. На краю болота голоса, тихий всплеск воды, взрыв, второй, третий. Каждый раз Николаева обдавало мутной и вонючей жидкостью, вжавшись в ставшую родной кочку, партизан ждал.
Ждали и враги, уходить не собирались, Николаев иногда слышал отдельные слова, хорошо, что гранаты больше не кидали. Начинало темнеть, стоять становилось всё сложней, парень боялся потерять сознание, тогда верная смерть. Наконец, когда соседнюю кочку уже было плохо видно, Николаев решился. Погрузившись по самую голову в холодную воду, потихоньку пошёл, холод сбил боль, но теперь уже давала о себе знать нога. Он плохо помнил путь по болоту, лишь всматривался вдаль, пытаясь разглядеть берег, здоровой ногой прощупывая дно. Выбравшись на твёрдую землю, дал себе пять минут отдохнуть, распластавшись на холодной, пахнущей гнилой травой земле. Пять минут быстро пролетели, не двигался ещё несколько минут, потом заставил себя встать, раненая нога плохо слушалась, почти на ощупь нашёл толстую палку, так легче идти. Кивая головой в такт своим шагам, добрался до полянки, в ещё не совсем почерневшем небе была видна макушка большой ели, Николаев знал, что там партизанский пост, только бы дойти. Очнувшись в землянке, увидел над собой лица, хотел что-то сказать, но вышло только мычание. Кто-то протянул лист бумаги и карандаш, придвинули ближе керосинку, трясущейся рукой, партизан вывел цифры, попытался нарисовать самолёт, но сломал грифель карандаша, но его уже поняли, кивали, улыбались, успокаивали. После ухода партизан, Николаев закрыл глаза – он выполнил приказ!
