Каковы самые распространённые сюжеты в фантастике последнего века? Если прежде путешествовали в удалённые уголки Земли, то в двадцатом веке сперва наиболее популярными были путешествия в космос, затем приключения в фэнтезийных мирах. Не меньшим спросом у читателей и зрителей пользовался показ жизни в постапокалиптическом мире — например, после ядерной войны. И если в «Облике грядущего» Г. Уэллса или в «Туманности Андромеды» И. Ефремова разрушение привычного мира было нужно для того, чтобы дать дорогу идеальному обществу будущего, то в постапокалиптике нового социума попросту нет.
Вместо него показаны немногочисленные родоплеменные общины выживших, а также герои-одиночки и стаи техноварваров. Примерно такая же картина наблюдалась и в той классической фантастике, демонстрировавший выживание на колонизируемых планетах — маленькая община коллег и друзей, выживающая во враждебном мире. Причём способ космического путешествия был совершенно не важен — в «Робинзонах космоса» Ф. Карсака вообще обходятся без всякой техники. Впоследствии такой художественный приём назовут попаданчеством.
Небольшие группы выживших, борющихся за существование, характерны и для ещё одного весьма популярного жанра — зомби-апокалипсиса. Что же общего во всех вышеперечисленных мирах мечты современного человека? Ровно одно: отсутствие привычного государственного устройства и «большого социума» как такового. Современный человек заведомо не верит в идеальное социальное устройство и поэтому хочет избавиться от всякого крупного общества.
Это неверие породило не только жанр антиутопии, но и так называемый киберпанк. Ведь помимо виртуальной реальности, характернейшим его признаком является заведомая враждебность показанного там супертехнологического общества каждому отдельно взятому индивиду. Вся власть принадлежит зловещим корпорациям и купленным ими политикам. Хоть какую-то справедливость могут обеспечить только герои-одиночки — хакеры они или аугментированные боевики.
Тезис о том, что массовый современный читатель и зритель боится и ненавидит не только государства с корпорациями, но и большой социум в целом, может быть оспорен — ведь в попаданческом жанре герой редко когда оказывается один или с небольшой командой «своих» вне социума. Обычно он вписывается в какой-то другой социум, фэнтезийный или псевдоисторический, не суть важно. Но так ли это на самом деле?
Вспомним классический для русскоязычного писателя попаданческий цикл Звягинцева «Одиссей покидает Итаку». Ведь там все другие планеты, параллельные миры и базы в прошлом нужны лишь в качестве поля боя или площадки для обустройства реальности по своему вкусу. Сколько-нибудь субъектна в этих книгах лишь сама команда героев, и те конкретные личности, которые в неё включаются (или ей противостоят) по ходу действия.
В отличие от «выживанческого» жанра, попаданцы чаще всего представляют собой либо одинокого героя, либо группу лиц, которые покинули привычный им мир, чтобы преобразовать какой-нибудь другой, подвернувшийся им, по своим меркам и предпочтениям. Если «освоенцы новых миров», или «выживанцы в постапокалипсисе» воспроизводят шаблон «первобытное племя в опасном мире», то попаданцы демонстрируют другой, но столь же древний шаблон: «изгнанники из родного племени ищут себе место в мире».
Несмотря на упоминание Одиссея в заглавии самого первого романа Звягинцева, его герои вовсе не стремятся вернуться на Родину. Или, к примеру, спасти свой родной мир позднего СССР, исправив в нём отдельные косяки. Так станут поступать только персонажи книг, появившихся существенно позже распада Советского Союза. И пишут их именно те, для кого СССР — не родной дом, а далёкая мечта. Примерно такая же, как альтернативная «белая Россия» для того же Звягинцева.
Попаданцам их изначальный мир, который они покинули, обычно вообще не интересен. Им подавай какой-нибудь другой, в зависимости от личных вкусов и предпочтений находящийся в прошлом, фэнтези, компьютерной игре, далёком космосе — не суть важно. И самое главное, чего не будет в этом ином мире — привычного государства и общества. Они сами станут новым обществом (иногда в лице одного человека, иногда как группа единомышленников), корёжащим окружающую реальность по своим представлениям о правильном. И был только один популярный российский писатель, который хоть сколько-то реалистично обрисовал, куда приводят подобные мечты — Евгений Лукин в трилогии «Слепые поводыри».
