В моём детстве у нас во дворе была игра или поверье. Мы были уверены, что если произнести вслух какое-то слово, обозначающее что-то страшное, то это страшное тут же появится. Например, «вурдалак», насмотревшись «Вия», мы поменяли на: «слово на букву «В», а если кто-то нечаянно всё-таки слово произносил, мы его тут же осекали: «Ты, что? Вот он сейчас и придёт!»
Нас можно было понять. Нам было тогда по 5-6 лет. Мы выбирали не произносить то, чего боялись и не понимали, что с этим делать, если оно объявится. Уже лет в 7 мы поняли, что это так не работает. Некоторые взрослые этого не поняли до сих пор.
2 февраля Верховный суд по требованию Генпрокуратуры признал «Колумбайн» «террористическим движением». Заседание прошло в закрытом режиме, поскольку «в деле содержались сведения, относящиеся к гостайне». Какие именно — неизвестно.
Движения «Колумбайн» физически в России не существует, но есть соответствующие группы в социальных сетях. Новый закон запрещает вступать в такие социальные сети, но не только. По сути, Верховный суд объявил, что, если пользователь обсуждает эту тему в интернете, подписан на любой паблик, где это обсуждается, ставит лайк или комментарий высказыванию, это приравнивается к террористической деятельности. Представитель МВД Гришаков сказал, что искать опасных элементов будут по «ключевым словам». Среди этих слов будут те самые «колумбайн», «скулшутинг», «стрельба в школе». Даже сейчас в этой статье я рискую. Будут ли разбираться, в каком контексте слово употреблено? Сомнительно. Мы знаем, что даже про вещества (я намеренно использую это завуалированное слово, а не прямое) нельзя писать «вещества — это плохо» и знаем о прецедентах, когда подобные высказывания известных медиаперсон выставлялись, как нарушение закона.
Как при этом освещать эти темы журналистам и экспертам? Не совсем понятно. Как доносить до общества, что есть прямая зависимость между травмой, нанесённой в детстве, и этими крайними проявлениями? Тоже непонятно. Видимо, теперь никак.
Мы выбираем не произносить слова на букву «К» и «С». Как кошка, которая прячет морду за шторку, уверенная, что окружающего мира тогда не существует. Меня беспокоит, что это создаёт иллюзию в общественном понимании и осознании темы, искажение причинно-следственных связей.
Почему заседание по новому закону проходило в закрытом формате? Какая гостайна не должна была попасть наружу?
В прошлом году я выступала в роли спикера на нескольких (тоже закрытых) региональных антитеррористических конференциях. Меня не просили подписывать документы о неразглашении, но предупредили, что мероприятия закрытое, лучше ни его, ни своё участие в нём не светить нигде. Поэтому тут я не буду называть ни регионы, ни название конференций, ни фамилии выступающих. Скажу одно. На всех этих конференциях были обнародованы цифры. В 100 процентах случаев на букву «К» в России начиная с 2015 года у тех, кто совершил нападения на школы (случившиеся или предотвращённые) было оба фактора: травма из семьи и травма из школы. Во всех 100 процентах случаев! Было оба фактора! И семья и школа. Не что-то одно. Если у подростка есть поддержка хотя бы с одной стороны, хотя бы одного человека, он не идёт на эту меру.
Полагаю, это и есть гостайна? Ведь официальная версия была озвучена в нашумевшем интервью Мизулиной-младшей на канале Ирины Шихман. Там объявлено, что никакой взаимосвязи нет. И что подростки идут в школу с оружием исключительно под влиянием интернета: Моргенштерна и упоминаний ключевых слов в пабликах. Ах да, ещё компьютерные игры.
Если вам понравилась статья, подписывайтесь на мой канал. Здесь я пишу о детях, о школе, о травле, об образовании в целом, о людях, делюсь реальными историями.
Если вы неравнодушный педагог или осознанный родитель, который хочет знать больше о школе, приглашаю вас в нашу Телеграмм-группу «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу.
Книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно заказать тут.
