В августе ГУФСИН заключил контракт с птицефабрикой, находящейся почти в 100 километрах от города. И всех нетрудоустроенных на тот момент женщин, а это человек 15, отправили проходить комиссию в местную районную поликлинику, к которой была прикреплена птицефабрика. Теплым августовским утром приехал микроавтобус, в который мы загрузились в превосходном настроении, преисполненные самых радужных ожиданий. Наконец-то мы будем работать! И не на свалке, не на улице дворниками, как нас неоднократно пугали, а на пищевом производстве, где чисто и тепло- разве там может быть иначе? Нас устраивал и график-2 через 2, и то, что обещали бесплатно кормить и возить. На тот момент для многих было проблемой найти достаточно денег даже на проезд к месту работы. Единственный, как нам тогда казалось, минус, это то, что на дорогу уходило полтора часа летом, и, соответственно, мы понимали, что с наступлением холодов это время увеличится. Но в каждой бочке меда должна быть своя ложка мёда. Мы все радовались возможности работать- безденежье и однообразная обстановка очень угнетали.
В районной поликлинике на нас смотрели, как на инопланетян, но мы тогда не особо задумывались об этом, и даже не сразу связали это с тем, что медработники знают кто мы и откуда (мы -то считали, что ничем не отличаемся от других людей). В очереди с нами разговорились работницы птицефабрики, которые тоже проходили ежегодную комиссию. Рассказывали о том, как тяжело работать, какие ужасные условия труда, но мы самонадеянно считали, что после колонии, после уборки бесконечного снега на территории, после аврала на швейной фабрике, когда бригады закрывали на двое-трое суток до сдачи продукции, нас уже ничего не сможет испугать или шокировать. Двое или трое девчат отсеялись по результатам медицинской комиссии, остальные же через неделю вышли на работу.
В шесть часов за нами пришла машина, и примерно в половине восьмого мы были уже на проходной фабрики. Своё особое положение мы почувствовали здесь же, на входе. Оказалось, что наша рабочая смена начиналась и заканчивалась визитом к медработнику, которая измеряла нам давление, спрашивала, есть ли жалобы на самочувствие, после чего мы расписывались в журнале и шли на территорию фабрики. С какой целью это делалось, для меня до сих пор является загадкой. Возможно, таким образом нас проверяли на алкогольное или наркотическое опьянение? Неужели они действительно считали, что визуального осмотра и показаний тонометра будет достаточно? Не знаю... Но какова бы ни была цель тех, кто это придумал, по прошествии пары дней мы уже только расписывались в журнале и бегом бежали переодеваться. Рабочий день начинался ровно в 08:00 и не минутой позже. То есть, в это время мы уже должны были быть переодеты, получить перчатки, задание, необходимый инвентарь и приступить к работе. Даже пара минут опоздания грозила штрафом- смена просто не оплачивалась.
В первый день, перед началом смены, нас собрала в своём кабинете начальник цеха и объявила, что все работники предупреждены о том, кто мы и откуда, а это значит, что мы будем находиться под постоянным наблюдением. Чтобы не вздумали воровать, дебоширить, устраивать скандалов. Нас это, конечно же, задело, но вида мы не подали, оправдывая начальницу тем, что многие люди, которые не сталкивались с судимыми, считают их чуть ли не монстрами.
Нам выдали новенькую робу ярко-красного цвета, белые резиновые сапоги и повели по участкам, на которых предстояло работать. Естественно, нам достались самые тяжёлые места. Меня и ещё двух девчат распределили на "фарш". Одна из них - цыганка моего возраста, вечно жалующаяся на жизнь, болячки, погоду и "мусоров", вторая- тувинка, со взрывным характером, приходящая в ярость от любой, даже самой незначительной критики в свой адрес . И если первую, цыганку Любу, можно было заставить работать только под страхом " смертной казни", то вторая- Наташа, сама находила работу, даже если работа совсем не искала встречи с ней. Нас привели в угол огромного цеха в котором, рядом с морозильными камерами, стояла большая машина по расфасовке фарша в пакеты по 5 и 10 килограммов. Процесс был непрерывным, отвлечься нельзя было даже на минуту. За смену в среднем мы перерабатывали 60 тонн мяса, и все эти 60 тонн проходили через наши руки и спины. Жаль, что не сохранилось видео, на которое мы ,втайне от начальства, сняли весь процесс. С грузчиками дела обстояли совсем плохо, так что всю тяжёлую работу выполняли в основном женщины. В туалет мы ходили по часам, за 12 часов работы было всего 2 перерыва на обед и полдник. Но больше тяжёлой работы и постоянного напряжения сил нас выматывал проникающий до костей холод. Руки в резиновых перчатках, ноги в резиновых же сапогах и даже кончик носа постоянно были ледяными. Ненадолго согревались мы только в столовой. Самое страшное, когда посылали "выбивать" поддоны. Попытаюсь объяснить что это. Грузчики выкатывают из шоковой морозильной камеры поддон с пластиковыми ящиками, в которых были 10-ти килограммовые пакеты с фаршем, замерзшим до состояния камня. Наша задача состояла в том, чтобы переворачивая эти ящики, складировать пакеты уже без них на другой поддон. Холод от поддонов стоял невероятный. Пальцы рук и ног мы переставали чувствовать уже через пару минут. Техники безопасности никакой не соблюдалось, вся надежда была на ловкость работниц. В результате через пару смен отскочивший брикет фарша сломал одной из наших девчат палец на руке. Естественно, её заставили написать, что это она не соблюдала технику безопасности и получила травму по собственной неосторожности.
После двух дней смены, в первый выходной, приходили в себя. От холода и сырости не проходила отёчность. До обеда мы только пытались открыть глаза, даже пальцы на руках до конца не сгибались, а ноги не влезали в привычную обувь. Конечно, со временем мы пообвыклись, но до сих пор с ужасом вспоминаем с девчатами те времена. После месяца такой работы меня увезли на скорой в больницу.
Самое тяжёлое было для меня на птицефабрике-это атмосфера интриг, сплетен, недоверия и подозрительности. Я долго не могла поверить, что люди добровольно, напротив, даже с удовольствием, могут ходить "стучать " друг на друга. Причём грешили этим в равной степени, как женщины, так и мужчины. Я считала, что видела на зоне уже всё, что ниже, чем там, упасть невозможно. Но если в колонии, в экстремальных условиях несвободы, это как-то можно было объяснить, то мне было совершенно непонятно, как может взрослый человек абсолютно серьёзно идти к мастеру и жаловаться на то, что напарница или напарник часто ходит в туалет или курит на 5 минут больше. А ещё эти разговоры после выходных о том, кто что ел и сколько выпил. Разговорилась с женщиной, своей ровесницей о детях. У неё четверо детей, старшая дочь-выпускница. Спрашиваю: " Определились куда она будет поступать?" Ответ шокировал: " А зачем ей учиться? Придёт сюда и будет вместе со мной работать. Мне ещё младших поднимать". Мрак средневековья- желать своим детям такой же тяжёлой доли, заранее ставя крест на всех их устремлениях...
Мы, конечно же, тоже отличились. Произошло то, чего от нас ждали. Одна из наших украла несколько упаковок с мясом. Было разбирательство с отвратительными скандалом и дракой. Стыдно и омерзительно. Даже со временем мы не смогли до конца влиться в коллектив, всё время ощущая на себе эту невидимую, несмываемую печать отверженных.
Как-то раз, в конце рабочей смены нас всех собрала в своём кабинете мастер участка и показала график отпусков. В отпуск нам по закону разрешалось проживать дома и, естественно, все этого очень ждали. Всю дорогу до УФИЦа разговоры были только о планах на отпуск. А утром мы узнали, что птицефабрика расторгла с нами контракт... По какой причине- до сих пор неизвестно, но нам даже не дали забрать свои личные вещи.
А в январе, после новогодних праздников, двадцать девчат, в число которых попала и я, перевели на только что открывшийся "девятый" УФИЦ, и потянулись долгие маятные дни безработицы...
Продолжение следует...
