Вот Лесков. Гений природного русского языка, писатель, как любят выражаться литературные критики, второго ряда. Почему же, собственно, второго, а, например, не первого? Прочтите «Соборян», о которых пойдет здесь речь, прочтите «Дворянский бунт в Добринском приходе», «Железная воля», «Запечатленный ангел», «Очарованный странник»…
ЧитатОдна только просьба или, если угодно, совет. Если торопитесь куда-либо, если времени нет, дела заели, дети выпрашивают айфон, жена капризничает и тому подобное, лучше не начинайте. Читать вообще Лескова одним глазом, в спешке, а, особенно «Соборян», – даром терять время. Все равно, что инкерманское резервное «Каберне-Совиньон» распивать в подъезде на подоконнике. Ни вкуса, ни удовольствия.
Вот послушайте: «Над Старгородом летний вечер. Солнце давно село. Нагорная сторона, где возвышается острый купол собора, озаряется бледными блесками луны, а тихое Заречье утонуло в теплой мгле. По плавучему мосту, соединяющему обе стороны города, изредка проходят одинокие фигуры. Они идут спешно: ночь в тихом городке рано собирает всех в гнезда свои и на пепелища свои. Прокатилась почтовая телега, звеня колокольчиком и перебирая, как клавиши, мостовины, и опять все замерло. Из далеких лесов доносится благотворная свежесть».
Перед нами разворачивается неторопливая и незамысловатая история провинциального русского городка, в центре которой судьбы двух священников, отцов Савелия Туберозова и Захарии Бенефактова, и дьякона, Ахиллы Десницына, вплоть до их кончины. Вот перед нами страницы дневника отца Савелия Туберозова. Читаешь и радуешься. Откуда и слова-то такие взял Лесков? Вот подлинно русский человек русского же духа и слова. Как трогательны и нежны его отношения с попадьей, матушкой Натальей. Какая незлобивая и кроткая натура, эта матушка, и, за всем, тем понежничать с супругом и пошутить мастерица.
А как выведены консисторские? Секретари, цензоры и прочая чиновничья братия, прямо евангельские «лицемеры и фарисеи». Знает Лесков, хорошо знает закулисный быт духовенства, сам выходец из этого сословия. И доносы поступали на отца Савелия, что, де, не ходил с причтом по дворам раскольников вразумлять (де факто за мздою), проповедь говорил с импровизацией и с указанием на живое лицо, что недопустимо, и т.д. И ездил наш поп в губернию к владыке объясняться в прегрешениях своих, и епитимью на него накладывали, и постную пищу вкушал на протяжении 36 ден.
Какая прелесть диалог отца Савелия со старой барыней Плодомасовой, которая «пятерых венценосцев пережила»: «…И во всем, что сего государства касается, окроме божьей воли, мне доселе видятся только одни случайности…». Еще лет за сто до описываемых событий фельдмаршал Миних похожим образом высказывался, что Россия-матушка прямо рукой Божьей управляется. Или вот еще из диалога «…чужие земли похвалой стоят, а наша и хайкой крепка будет…» Ну, прямо, про нас.
Возвращаемся к неблагополучным отношениям отца Савелия с начальством. За правду-матку извергнут наш поп из благочинных обратно в простые иереи. С перспективой перерядиться и во дьяконы. Посему не устоял-таки в истине и пошел по раскольникам собирать сребреники. Открылась между тем борьба с пьянством, православные священники стали удерживать народ от пития непомерного, создавать в приходах общества трезвости. И что же? Казне убыток, откупщики жалуются министру финансов, тот в свою очередь дает разъяснение святейшему Синоду, что совершенное запрещение горячего вина, посредством сильно действующих на умы простого народа религиозных угроз и клятвенных обещаний, не должно быть допускаемо, как противное не только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но и тем постановлениям, на основании которых правительство отдало питейные сборы в откупное содержание. Очаровательно!
Время, как ни медленно оно течет в русской провинции, все же течет, и отец Савелий становится скромней в своих желаниях, ничего уже и не хочет, играет себе в преферанс и покуривает табачок. Но совесть, этот прокурор незримый, мучает по временам попа, больно ему становится за «бесцельно прожитые годы». К счастью появляется на горизонте либерал и демократ, учитель математики, просвирнин сын, Варнава Препотенский. И немедленно принимается отравлять знанием неискушенные души городского юношества. Этого отец Савелий не может стерпеть, в нем закипает солдатская кровь, и он бросается в бой за эти души. Жизнь вновь наполняется смыслом и содержанием. К борьбе подключается дьякон Ахилла со всем пылом своей детской натуры. Приезжает новый губернатор, на которого обе стороны возлагают некоторые надежды. Рекомендует себя демократом, а оказывается полным идиотом. Вот такой парадокс, и это полтора столетия назад. Даже не верится.
А между тем уездный городок, над которым проносятся эти бури, спит себе мертвым сном, да так заразительно, что человек, осужденный жить среди такой обстановки, и сам теряет всякую бодрость и тоже томится и дремлет. Ох уж эта уездная дремота! Не одну Екатерину Львовну Измайлову она сгубила, многих! Но не таковы наши герои. Бодр их дух. Учитель Препотенский, как истый демократ, либерал и прогрессист, смело вступает в борьбу с невежественным духовенством за искоренение всего нехорошего, включая сюда и собственную мать-старушку. Описывая перипетии этой, отчасти комической, борьбы развернулся Лесков во всю мощь своего сатирического таланта. Пересказывать смысла нет, только испорчу. Читайте!
А какая прелесть рассказы карлика Николая Афанасьевича, дворового человека госпожи Плодомасовой, о том, как барыня вольную дала его семье, о том, как его женили, о том, как он с императором Александром Павловичем разговаривал… Настолько совершенная стилизация прямой речи, что карлик этот вызывает такие же теплые чувства, как и живой человек.
К местным демократам прибывает подкрепление из столицы, из Санкт-Петербурга (провидец Лесков что-то знал!), в виде князя Борноволокова, прежде запачканного в каких-то неблагонадежных делах, и секретаря его, Термосесова, а по совместительству его же шантажиста. Эти двое просто гротескные типы. Сатирические. Затевается по инициативе секретаря интрига против отца Савелия и дьякона Ахиллы, стряпается кляуза и дается ей правильный ход. Заканчивается эта тяжба нехорошо для наших героев.
Дело еще усугубляется тем, что отец Савелий во время путешествия по благочинию попал в сильнейшую грозу и чудом не погиб, переосмыслил свою жизнь и решился выполнить свой пастырский долг, сказав в храме проповедь, обличающую лицемерие городских чиновников, молящихся неискренне и храм посещающих без желания: "Молитвенники сии суть слуги лукавые и ленивые и молитва их не молитва, а наипаче есть торговля, торговля во храме, видя которую господь наш И.Х. не только возмутился божественным духом своим, но и взял вервие и изгнал торгующих из храма".
После такой проповеди повлекли о. Савелия в консисторию на правеж. «Жизнь кончилась, начинается житие» сказал он сам по этому поводу. Так оно и вышло. Вышел запрет ему служить и приставили его в наказание к незначительной должности при архиерейском доме – причетником. Во время этой ссылки его тихо скончалась попадья. Вскоре отошел и протопоп, простив по-христиански перед кончиною своих обидчиков. Не задержались на этом свете и карлик Николай Афанасьевич и дьякон Ахилла, будучи « уязвлен» до глубины души смертью любимого протопопа. Успев, правда, поставить ему памятник, изведя на это дело все свои средства. А пришедшей весной, во время пасхального богослужения, тихо уснул и старичок Захария.
"Грустно жить на этом свете, господа".
