С детства я был неудачником, неудачи повсюду преследовали меня, они почему-то решили, что я их лучший друг, и никак не хотели отставать.
Тогда я был еще слишком мал, чтобы разбираться в друзьях, а потому не гнал их, не задирался, скорее, не обращал внимание, попустительно допуская в свое ближайшее окружение.
Я помню, как меня наказывали в детском саду, переводя в группу к девочкам, что почему-то считалось непростительным унижением. Но девочки любили меня и не отходили ни на секунду всё то время, пока я был наказан.
Потом меня не приняли в первый класс, и я попал в школу на год позже остальных, но уже опережая всех в физическом и интеллектуальном развитии. Да, в школе, с самых первых дней я был авторитетом, ибо был старше, здоровше и страшнее моих однокашек.
Невезение продолжалось, и я уже устал ему сопротивляться. В старших классах я грезил стать милиционером, блюсти порядок, охранять закон. Я настолько мечтал об этом, что из троечника в десятом классе превратился в отличника в одиннадцатом. Я наивно надеялся тогда, что меня, преуспевающего ученика, порекомендуют при поступлении в Высшую Школу Милиции, и я услужу великую службу, отдам всего себя, отдам с потрохами на защиту спокойствия гражданского населения.
В Высшую Школу Милиции меня не взяли, я банально не прошел медкомиссию, хотя уже тогда подтягивался почти тридцатку, сотку же бегал за одиннадцать с половиной секунд.
Я очень переживал, что не стану милиционером, настолько сильно, что отчаявшись, поступил в Юридическую Академию и решил посвятить себя адвокатуре. Тогда, глупый еще, я не понимал, что и в адвокатуре смогу защищать нуждающихся.
В Академии прямо скажу, мне так же не везло. Мой спортивный вид, упертый и чужой для москвичей характер, отталкивал не только сокурсников, но и большую часть преподавателей. Как будто сговорившись, они постоянно спрашивали:
- Сухов, почему ты пошел на адвоката в нашу Академию, а не в милицию на блюстителя порядка?
Глупые!, они думали, что их вопросы обидят меня… Наивные!, они даже не знали, что я пошел именно в милицию, но та не приняла меня, забраковала, посчитала недостойным, не готовым посчитала меня, и, унизив, направила к ним, в Академию.
Кто учился в МГЮА помнит, как она муштрует, как из обычных абитуриентов лепит юристов – умниц, юристов великих. И опять мне не повезло, более пяти лет преподы не слезали с меня, они не просто лепили из меня юриста, как из других, но они завидовали мне, завидовали тому, что я хотел быть милиционером, а потому вдвойне спрашивали с меня, словно я и есть страж закона, способный ответить за всё, отстоять всех, помочь каждому.
Однажды, глубоко уважаемый, но так и не понятый мною, наш педагог Морозов, сам обучающийся в аспирантуре и параллельно преподающий в нашей Академии, стал гонять меня на экзамене по трудовому праву. Когда он услышал на свой вопрос, сколько статей в трудовом кодексе, сколько в нем разделов, глав, и более того, сколько букв и предложений, он поставил мне тройку, посчитав такие знания недостаточными, не достойными высокого звания настоящего юриста.
По природе своей, больше склонный к точным, но не гуманитарным наукам, все право я цитировал на языке цифр, что не нравилось не только Морозову, но и всем остальным гуманитариям, не умеющим считать, не знающим, ни геометрии, ни физики, ни химии, и все они не любили меня. Короче говоря, в Академии мне тоже не везло.
Потом началась работа. Я жил в Москве, в чужом для меня городе. Мне было пусто, холодно, чуждо и грустно, мне случилось подниматься в не родном краю без поддержки и понимания, без тепла семейного и дружеского. Ничего не оставалось делать, кроме как работать.
Работать я всегда любил, и с этим мне тоже не повезло, ибо с кем бы я не общался, где бы не находился, мою любовь к труду всегда расценивали как зазнайство, меня же причисляли к категории очень редких, почти вымерших птиц – белых ворон, а потому со мной не дружили, игнорировали, почти не говорили о главном.
Так, покинутый всеми, оставшись один на один с адвокатской практикой, я днем и ночью пытался откровенничать с ней. Признаюсь честно, это было не сложно, работа полюбила меня, а потому согласилась не только дружить, но и вступила со мной в более тесный, интимный контакт.
Невезение продолжалось. Многим тогда не нравилось, что у меня столь близкие отношения с трудом, роман с рабочим местом. Коллеги не допускали никаких подобных связей. Проще говоря, меня попросили уйти. Уйти из организации, где почти пять лет своей жизни я отдавал всю душу, не требуя взамен денег, признания, славы, богатства, было крайним невезением.
Тогда, помню, много, очень много раз, дьявол предлагал, искренно искушая:
- Олег, продай мне ее, душу свою никчемную, и я очень отблагодарю тебя, проси, что пожелаешь.
Но я был верен своим принципам, и почти за бесценок, очень дешево, скорее по невезучести, душу пожертвовал практике, но не дьяволу за небесные наслаждения и блага в миру сиим.
Ушел я с прежней должности, организовал свой адвокатский центр, и невезения по-прежнему, преданно следовали за мной. Они чувствовали мою силу, несгибаемость, непоколебимость, они чувствовали, что я достоин дружбы и уважения, понимали, что ничто не способно сломать или даже наклонить меня в ненужную сторону, а потому невезения навязывали свою дружбу, просились, не отставали…..
Прошло двадцать лет….
Я несу этот бред, что вы читаете, и мне опять не везет, потому что я вынужден писать его, вместо того, чтобы заплетающимся языком, с гордостью, самолюбием и самолюбованием, брызгая слюной и от души размахивая руками, рассказывать какой-нибудь пьяной компании, что окружит меня и сделает вид, что я интересен ей, но только во хмелю, не более того, как я везуч по большому счету…...
